Виктор Коклюшкин

Любовь и подвиг

Тушка любил дважды: в детстве — авиазавод, давший ему жизнь, в молодости — «Каравеллу», авиалайнер французской компании «Эр-Франс». С «Каравеллой» он познакомился в международном аэропорту Орли…

Ах, молодость, молодость!.. Он любил так пронзительно и страстно, что временами казалось, душа не выдержит переполнявших ее чувств и разорвется на части. А что же люди? Поставили его на капитальный ремонт, и он больше не летал на международных линиях. Как-то лет пять спустя, во Внукове, увидел он «Каравеллу» (рейс 618 Париж — Москва), и так сделалось грустно и обидно за жизнь свою несложившуюся!.. Затронула его сердце преданность женщины-кита, тихой радостью наполнила душу. Стариковская любовь светла, заботлива, благодарна. Афродита — так назвал Тушка мысленно свою желанную. И не потому, что она появилась из волн, и не потому, что буква «а» первая в алфавите (хотя, разумеется, и это сыграло свою роль), а потому, что после букв «а» и «ф» идет слог «род» — родная, родить, родина…

Тушка готов был для Афродиты на все, не мог лишь пожертвовать собой. Не один он был, с нами. Заслонил Тушка Афродиту правым крылом, выставил вперед левое…

Трогательно было на это смотреть, особенно из окна кабины. Трогательно, печально и, чего греха таить, — страшно!

Михалыч играл желваками, на лице Померанцева тлела забытая улыбка. А я вспоминал старое московское кладбище (Пятницкое), где ютились могилки моих предков с отцовской и материнской сторон по воле судьбы ли, случая оказавшиеся почти рядом.

— Смотрите, что происходит! — вскричала Надя.

А происходило вот что: киты вдруг все развернулись и уходили от нас. Соперник Тушки уходил последним… Мы переглянулись.

— Я улавливаю какие-то сигналы, — встревоженно проговорил Рагожин. — Не пойму какие… Я боюсь!.. Мне хочется бежать!

Афродита тоже заволновалась. Она освободилась из-под крыла, отплывала и вновь подплывала к Тушке. Она куда-то звала за собой.

Вода вокруг ходила ходуном, самолет качало, брызги поливали стекла.

— Смотрите! — воскликнула Надя и отшатнулась, спряталась за Валентина, прижалась к его спине.

На расстоянии полумили от нас всплывала подводная лодка…

— Черт возьми! — Михалыч торопливо натягивал форму. — Мы в нейтральных водах! Надо радировать…

Он не договорил, стальное чудовище выплюхнулось из воды: струйки, как змеи, стекали с его стальных боков, рубка торчала воинственно и казенно, как ручка перевернутого пистолета.

Мы были беззащитны, распластанные на воде и даже неспособные подняться в воздух. Что лодка не наша, ясно было с первого взгляда: темная, хищная, с опознавательным знаком «44», так похожим на эсэсовские молнии… Стыдно признаться, захотелось закрыть глаза, а когда снова открыть — лодки чтобы не было. Ох, нет ничего в жизни хуже, чем ощущение беспомощности!

И тут произошло то, что я никак не ожидал и до сих пор не могу забыть. Отчетливо, будто было вчера, вижу я эту картину, и слезы наворачиваются мне на глаза. Нет, не могу! Простите, не могу.

(Привожу запись из бортового журнала.) «…в 10.45 китиха Афродита последний раз подплыла к тушке, ткнулась мордой в головную часть самолета, затем, резко изменив маршрут, устремилась к подводной лодке с опознавательным знаком «44». В 10.49, набрав предельную скорость, китиха грудью ударила неизвестную подводную лодку, лишив ее маневра и выведя из строя системы наведения. Более тело китихи Афродиты на поверхности не появлялось…»

Мы тяжело переживали потерю нашей общей любимицы. За короткое время мы успели привязаться к ней, полюбить… Что уж говорить о Тушке… Как он перенес эту потерю, одному ему известно. Видимо, утешало его, что и ему недолго еще быть на этом свете, что встретятся они там (где же?!) и обретут наконец заслуженные счастье и покой…

Впрочем, и люди частенько думают так же.

Глава десятая