Семен Альтов

Дворничиха на балконе

Разбудил Штукина странный звук. На балконе явно скреблись, хотя на зиму было заклеено в лучшем виде. Попасть на балкон могли только с улицы. Как это с улицы, когда пятый этаж? Воробей так греметь лапами никогда бы не стал… «Цапля, что ли? — туго соображал со сна Штукин. — Сейчас врежу ей прямо в…» Он никогда не видел цаплю, поэтому смутно представлял, во что ей можно врезать.

Штукин подошел к балкону. За стеклом вместо цапли скреблась крохотная дворничиха в желтом тулупе. Ломиком била лед, посыпала из детского ведерка песком. Штукин отодрал заклеенную на зиму дверь:

— А ну брысь! По какому праву скребетесь, гражданка?!

— Это мой долг! — сладко распрямилась дворничиха. — Уменьшается травматизм на балконах! Скажите спасибо!

— Вы б еще крыши песком посыпали! Люди ноги ломают не там, где вы сыпете! Идиоты! — свирепел окоченевший Штукин, кутаясь в домашние трусы.

— А кто вам мешает ноги ломать где посыпано? — Дворничиха заглянула в комнату. — Ох ты! Где ж такую грязь достаете? Не иначе жилец холостой! Так и быть, песочком посыплю. — Она щедро сыпанула из ведерка на пол. — Хороший паркетик, вьетнамский! Его песком лучше, соль разъесть может. — Дворничиха потопала на кухню, по дороге посыпая песком. — Я женщина честная, пять благодарностей. А вы сразу в трусах. Вижу, у вас брюква имеется! Будем яичницу с брюквой. Это полезно. А для мужчины вообще! Скушаете и на меня бросаться начнете! Все бросаются с брюквы. Зовут меня Марья Ивановна!

Как ни странно, яичница с брюквой оказалась приличной, к тому же Штукин не ужинал.

— Пожалуй, пойду, пока с брюквы на меня не набросились! — Марья Ивановна шагнула к балкону.

— Нет, нет! Прошу сюда! — Штукин галантно распахнул дверь. И тут, как нарочно, на площадку выскочили соседская собака с хозяином и замерли в стойке, не сводя глаз с дикой пары: Штукин в трусах и румяная коротышка в тулупе. Покраснев до колен, Штукин захлопнул дверь:

— Как докажу, что между нами ничего не было, как? Раз ночью в трусах рядом с бабой, скажут — развратник!

Дворничиха, сыпанув под себя песку, грохнулась в полный рост, зарыдала.

Штукин одной рукой гладил дворничиху по голове, второй сжимал ее горло:

— Тихо! Миленькая! Заткнись! Люди спят! Что теперь делать?! Не жениться ведь…

— Я согласная на замужество. — Дворничиха вытерла слезы, — Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь это наш долг! А вы после брюквы! Я опасаюсь! — Дворничиха прыгнула в постель.

Штукин, как воспитанный человек, решил по-хорошему с дворничихой переспать, а вот утром выставить за дверь, чтобы ноги ее не было!

Он проснулся полвосьмого от звона будильника.

Марья Ивановна ушла по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника кошелек.

Ложась ночью спать, Штукин снова заклеил дверь на балконе, радуясь тому, что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха была хоть и небольшая, но миловидная.

В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин, проклиная всех дворников мира, отодрал дверь. Марья Ивановна повисла на шее:

— Сейчас яишенку с брюквой изображу, потерпите.

И Штукин начал терпеть.

Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блестело. Казалось Штукину, что он не у себя дома, а в гостях, и все время тянуло уйти.

Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с брюквой, полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком песка, говорила: пошла по балконам.

— Береги себя! — бормотал вслед Штукин, надеясь на чудо: вдруг сорвется с балкона — и вниз! Но, увы, Марья Ивановна соблюдала технику безопасности и каждый раз возвращалась цела, невредима. Мало того, на Пасху привезла откуда-то пару родителей.

— Не обращайте внимания, им недолго осталось.

Старики смущенно лузгали семечки, сидя вдвоем в одном кресле.

Старость надо уважать, куда денешься? Пусть живут, много места не занимают.

Курил тесть собственный самосад, на редкость вонючий и стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но постепенно привык, даже запах стал нравиться.

Спали все на одной и той же тахте, старики в ногах — поперек. Чтобы не смущать молодых, тесть смастерил фанерный щит с фигурной резьбой и укреплял его на ночь. Штукину приходилось подтягивать ноги, но куда больше неудобств доставлял храп стариков, слаженно высвистывавших до утра что-то похожее на «Эх, ухнем!».

Как честная женщина, Марья Ивановна ровно через девять месяцев принесла двух малышей. По правде говоря, они не столько были похожи на Штукина, сколько на Гвоздецкого, циркового акробата, который жил двумя балконами выше. Но детишки, чьи бы ни были, всегда в радость, пока не увидишь, в кого они выросли.

Мальчишки пошли в мамочку. Еще шепелявить толком не научившись, с утра до вечера играли в дворников.

Штукин надеялся: пацаны квартиру уберут, грязь выметут, успокоятся. Но теща обеспечивала фронт работ. Бедняга роняла и била все, что попадалось под руку. Малыши ползали за старушкой, как грузовички за снегоуборочной машиной.

Марья Ивановна радовалась: «Если бы не дети, была б кругом грязь!»

Штукин возражал: «Если бы не мать твоя, убирать было бы нечего!»

По ночам Марья Ивановна заставляла гладить животик, она опять кого-то ждала.

В назначенное время Марья Ивановна принесла новую двойню. Вместо чепчиков детские головки украшали сияющие медные касочки.

Сердце Штукина сжалось. Он понял: скоро придется проявлять отвагу при пожаре.

— У-тю-тю! — сделал он козу малышам. Тут же ударили в лицо две струи.

— Тьфу! И правда пожарники!

Дети сейчас растут быстро, пожарники тем более. Не умея ходить, ползали на карачках, завывая пожарной сиреной, из клизмочек поливали понарошку загоревшийся дом, но при этом на полном серьезе норовили выкинуть в окна «уцелевшее от пожара» имущество. А тут еще выживший из ума тесть кидал горящие спички на пол. Туши не хочу!

Детишки с утра до вечера убирали, тушили пожары, вытаскивали Штукина из огня, делали искусственное дыхание, а он тихо лежал, размышляя о том, что искусственное дыхание, если кто не понимает, ничуть не хуже естественного.

Редкие скандалы случались, когда пожарники воевали с дворниками. А все потому, что дворники нарочно загромождали мусором запасные выходы! Они, как орали пожарники, должны быть свободны на случай эвакуации тел!

Мальчишки дрались до крови, до слез. Развести их могла только милиция, так что Марья Ивановна очень кстати принесла к тому времени двух «будущих милиционеров». Вместо сосок во рту торчали свистки.

Едва встав на ноги, милиционеры расчертили пол мелом. Пару раз, когда, казалось, никого нет, Штукин перебегал в неположенном месте, но был остановлен свистком. Маленький милиционер провел беседу: «Жизнь, папочка, дадена один раз, а вы перебегаете в неположенном месте!»

Посторонний милиционер так душевно поговорит?

Ложась спать. Штукин не проверял, закрыта ли дверь. Кто-то из милиционеров регулярно дежурил в засаде. Ночью случались проверки. Светили фонариком в лицо, шепелявили: «Папа, ваши документы?»

Штукин, не открывая глаз, из-под подушки выкидывал паспорт. Дите поцелует и скажет: «Можете спать!» Марья Ивановна задумчиво поглаживала живот, кого-то снова ждала. Глядишь, после брюквы эскадрилью летчиков принесет! Значит, и сверху будут свои…

Штукин чувствовал, что живет как у Христа за пазухой. Если не глубже.