Джон Картер – марсианин

– Ты можешь считать меня своим приверженцем, Джон Картер!

Я поблагодарил его и прошел дальше. В полном молчании мы сели в лодку и переехали на наш корабль. Пятнадцать минут спустя с флагманского корабля отдали приказ следовать в Гелиум.

Наше путешествие протекало без всяких приключений. Карторис и я погрузились в самые мрачные мысли. Кантос Кан был подавлен, предвидя дальнейшие бедствия, которые обрушатся на Гелиум, если Зат Аррас последует древнему обычаю, приговаривавшему к смерти беглецов из долины Дор. Только Ксодар был беззаботен и весел. Как беглецу, стоящему вне законов, ему в Гелиуме было не лучше, но и не хуже, чем где бы то ни было.

– Будем надеяться, – говорил он, – что в скором времени мы омоем наши мечи кровью.

– Что ж… Это скромное пожелание, вероятно, можно легко удовлетворить!

Прежде чем мы достигли города, мне показалось, что офицеры «Ксавариана» разделились на партии. Некоторые при каждом удобном случае собирались вокруг меня и Карториса, и приблизительно такое же число офицеров держались в стороне от нас. Они общались с нами чрезвычайно вежливо, но, очевидно, их сдерживала вера в учение о долине Дор и о таинствах Иссы. Я не осуждал их, понимая, какую огромную власть может иметь вера даже над умными людьми, как бы нелепа она ни была.

Вернувшись из долины Дор, мы совершили святотатство. Рассказывая о своих приключениях и представляя факты, мы оскорбляли религию их отцов. Мы были богохульниками, лживыми и опасными еретиками. Мне кажется, что даже те, кто из личной любви и преданности все еще оставались с нами, в глубине души сомневались в правдивости наших историй. Очень трудно отказаться от старой веры даже тогда, когда взамен предлагают новую; но нельзя требовать от людей, чтобы они отбросили старые убеждения, ничего не получая взамен.

Кантос Кан и слышать не хотел о наших мучениях в стране перворожденных.

– Достаточно того, – сказал он, – что я буду рисковать жизнью и душой, чтобы оказать тебе поддержку. Не требуй от меня, чтобы я увеличил свой грех, выслушивая то, что является, как меня учили, величайшей ересью.

Я знал, что скоро наступит время, когда наши друзья и враги объявятся открыто: в Гелиуме положение определится. Я предполагал, что если Тардос Морис не вернулся, то враждебность Зата Арраса тяжело отразится на нашей судьбе. В отсутствие джеддака он правитель Гелиума. Выступить против него было равнозначно государственной измене. Большая часть войск, несомненно, последовала бы за своими офицерами, а я знал, что многие знатнейшие и могущественнейшие воины Гелиума и Зоданги и весь воздушный флот присоединятся к Джону Картеру перед лицом бога, людей или дьявола.

С другой стороны, большая часть черни, несомненно, станет требовать, чтобы мы были наказаны за святотатство. Перспективы мрачные, но я переживал такую муку при мысли о Дее Торис, что, как сознаю теперь, обращал очень мало внимания на положение Гелиума и свое собственное.

Передо мной днем и ночью стоял неотступный кошмар: я видел одну за другой картины мучений и ужасов, через которые должна была пройти моя бедная принцесса, вспоминал ужасных белых обезьян. По временам я закрывал лицо руками, стараясь отогнать навязчивые видения.

Был полдень, когда мы пролетели над багряной башней высотой в милю, отличающей большой Гелиум от его города-близнеца. Пока мы большими кругами опускались, направляясь к докам, внизу на улицах волновались громадные толпы народа. Гелиум был извещен о нашем приближении радиограммой.

Карториса, Тарса Таркаса, Ксодара и меня перевели с палубы «Ксавариана» на меньшее судно, чтобы переправить внутрь храма Возмездия.

Здесь обычно свершалось правосудие марсиан, здесь осуждались преступники и награждались герои. Мы снизились на площадку крыши этого храма, откуда нас провели прямо в предназначенное для арестованных помещение. Таким образом, нам совсем не пришлось идти сквозь толпу народа, как это обычно принято.

Раньше я всегда видел, как знатные пленники или знаменитые странники дефилировали по широкой дороге от Ворот Джеддаков к храму Возмездия сквозь густую толпу зубоскаливших, насмехавшихся граждан.

Зат Аррас не посмел подпустить нас к народу: он боялся, что их любовь ко мне и Карторису выльется в демонстрацию, могущую стереть суеверный ужас перед преступлением, в котором нас обвиняли. Я лишь отчасти догадывался о его планах, но очевидно, что они таили угрозу: нас сопровождали только самые близкие из его приверженцев.

Нас поместили в комнате с южной стороны храма, выходящей на дорогу предков, которая развертывалась перед нами на протяжении пяти миль вплоть до Ворот Джеддаков.

На площади храма и улицах, не менее чем на милю, теснилась многочисленная толпа. Она держались чинно, не было ни насмешек, ни аплодисментов, и, когда нас увидели из окна, многие закрыли лица руками и начали плакать.

После полудня к нам пришел посланник от Зата Арраса с сообщением, что нас будет судить беспристрастное собрание старшин в большом зале храма в первой половине следующего дня.