Джон Картер – марсианин

Тарс Таркас лишь теперь узнал, что дочь его, Сола, ушла с Деей Торис в последнее странствие. Я не решился передать ему раньше, что мне рассказал Кантос Кан. Со стоицизмом, свойственным зеленым марсианам, он ни единым знаком не выдал своей душевной боли, но я знал, что горе его – такое же острое, как и мое. В нем, в отличие от его соплеменников, были сильно развиты лучшие из человеческих чувств – любовь, доброта и преданность.

Грустное общество село в тот день за празднично накрытый стол в большом обеденном зале принца Гелиума. Нас было более ста человек, не считая членов моего маленького двора, так как Дея Торис и я держали штат, соответствовавший нашему достоинству.

Мой стол имел, по обычаю марсиан, треугольную форму, так как наша семья состояла из трех человек. Карторис и я сидели каждый в центре по сторонам стола, а с третьей стороны резное кресло с высокой спинкой, принадлежащее Дее Торис, стояло пустым. Оно было задрапировано пышным свадебным убором и украшено драгоценностями. Позади него стоял раб, как в те дни, когда госпожа занимала за столом свое место, а он ожидал приказаний.

Так было принято на Барсуме, и я выносил эту пытку, хотя сердце мое разрывалось на части при виде пустого стула, на котором должна была сидеть моя оживленная, смеющаяся принцесса, наполняя зал звоном своего веселого смеха.

По правую руку от меня сидел Кантос Кан, а справа от пустого места Деи Торис перед возвышенной частью стола, построенного мною много лет назад, сидел в огромном кресле Тарс Таркас. Почетное место за марсианским столом – по правую руку от хозяйки; Дея Торис всегда сохраняла его для великого тарка, который бывал в Гелиуме частым гостем.

Хор Вастус занимал почетное место около Карториса. Разговоров было немного; это был тихий, печальный обед. Потеря Деи Торис была так свежа в наших душах! Всех глодал страх за жизнь Тардоса Мориса и Мориса Каяка и беспокойство за дальнейшую судьбу Гелиума, лишенного своего великого джеддака.

Внезапно наше внимание привлек отдаленный рев толпы, но мы не могли разобрать, были ли то крики радости или гнева. Шум приближался. Вдруг в залу ворвался невольник, крича, что у больших дворцовых ворот теснится множество народа. Вслед за первым ворвался и другой невольник, смеясь и плача, как сумасшедший.

– Дея Торис найдена! – кричал он. – Прибыл посланник от Деи Торис!

Я не стал слушать дальше. Большие окна зала выходили на дорогу, ведущую к главным воротам. Окна были на другом конце зала, причем стол отделял их от меня. Не теряя времени на обход, я одним прыжком миновал стол и обедавших и выскочил на балкон.

Тридцатью футами ниже лежала лужайка с ярко-красным дерном, на которой множество людей столпились вокруг большого тота. Всадник, сидевший на нем, смотрел в направлении дворца.

Я соскочил на мох и быстро побежал к всаднику. Подойдя ближе, я увидел, что на тоте сидит Сола.

– Где принцесса Гелиума? – вскричал я.

Зеленая девушка соскользнула с могучего тота и подбежала ко мне.

– О мой принц! О мой принц! – воскликнула она. – Принцесса ушла навсегда! Может быть, сейчас она в плену на меньшей луне. Ее похитили черные пираты Барсума!