Дальше живут драконы

Четвертым признаком такого человека является его распущенность и неуважение ни к чему, ни к людям, ни к собственности, ни к закону, ни к моральным устоям.

Неуважение к людям — проявляется в склоках, дрязгах, открытой агрессии, разворачивающейся по любому поводу травле, грызне в Интернете, постоянно и во всем проявляющейся зависти. Неуважение к собственности (все теперь колхозное, все теперь мое) проявляется в воровстве на работе, откатах (ни в одной стране мира проблемы откатов в таком масштабе нет), вандализму в местах общего пользования, открытой зависти и ненависти к тем, кто живет успешнее вместо попытки понять, как это удалось и готовности учиться. Неуважение к закону выражается во взятках (а при взятке, кроме того, кто берет, есть и тот, кто дает), нарушении правил на дорогах (если никто не видит), неуплате налогов при малейшей возможности к тому. Неуважение к моральным устоям выражает, кто как может — кто-то бросает окурок мимо урны, а кто-то… понятно, в общем.

И гомо советикус никуда не делся. Именно их, советских — вышвыривали из Средней Азии и резали в Чечне, а в Прибалтике дали паспорт с надписью «чужой» — русские бы никогда такого не потерпели. Именно они, советские, в ответ на каждую проблему дружно кричат — Путина долой! Или — Во всем виноват Чубайс! Именно они, советские — не могут даже управдома выбрать без того, чтобы погрязнуть в дрязгах. Именно они, советские — уже двадцать с лишним лет не могут понять, кто виноват в гибели СССР — вместо того, чтобы строить что-то новое… да хотя бы и тот же СССР пытаться восстановить. Проблема в том, что человек позднесоветский ИМПОТЕНТЕН. Он не может быть субъектом, он — объект, тот, с кем вечно что-то случается, как с алкоголиком. И это — исторический приговор.

СССР больше нет — но Россия осталась. И она все еще первая по территории страна мира. И русские — есть. Их немного — но они есть, их все больше и больше, в то время как советских — все меньше и меньше. От нас, от нашего и следующего поколения зависит — сможем ли мы стать русскими, людьми, создавшими первую по величине империю мира — или останемся советскими людьми, которые в угаре сами разрушили свою страну. Сможем ли мы — построить свой Портленд и Сиэтл. Сделать так, чтобы от Калининграда до Камчатки — была единая страна, и чтобы люди были рады в ней жить, чувствовали свою принадлежность к великой стране, к великому народу, к нации победителей. Или мы по-прежнему — будем искать виновников все новых и новых наших бед и бедствий…

Ночь.

Улица.

Перрон.

Вот только аптеки как на грех не было — тут Блок немного сфальшивил — ну, какая аптека на перроне. А вот тусклый свет был, тусклый потому что генератор барахлил, а нового — уже три месяца ждали…

Пост Святой Ольги был гарнизоном военным, потому и сборы проходили намного быстрее и организованнее, чем в гражданских поселениях. В каждой семье военного — телефон рядом с кроватью, тревожный чемоданчик в углу, и в нем — все по списку, до последней строчки. Железнодорожные автобусы все еще не подошли, в сухой темноте железнодорожной станции — раздавались отрывистые крики команд воспитателей, мелькали лучи фонарей, в последний раз — проверяли снаряжение, которое надо было взять с собой. Наконец, в дальнем конце путей, засветились похожие на автомобильные фары…

— От края платформы отойти! — громыхнул мегафон

Сцепленные цугом два железнодорожных автобуса — со скрипом замерли у платформы.

— К погрузке…

Воспитатели — сноровисто разложили легкие алюминиевые лестницы, ведущие вверх. Пацаны, выстроившись в очередь, стали передавать мешки.

Внимательные глаза — наблюдали за этим из темноты…

— Равняйсь!

Выстроенные в две шеренги пацаны — выполняют команду. Родители — у кого на месте — стоят в сторонке. Первый самостоятельный поход… чего только не передумается…

— Смирно! Гардемарины!

Один из старших офицеров базы — берет микрофон. Его чад здесь нет — три дочери, как назло. Но он пришел, и пришел сюда не просто так. Потому что в них, этих голенастых и еще мало соображающих пацанах — будущее Империи. Тот, кто был в ЗАПТОЗ и видел жуткие атаки человеческими волнами, кто всю ночь отражал штурм отдаленного аванпоста — тот знает, каким оно будет, будущее — если эти пацаны подведут.

А не хочешь, чтобы они подвели — воспитай их правильно.

— Вольно, гардемарины.

Строй немного расслабляется — но стоит по-прежнему ровно.

— Двадцать с лишним лет тому назад, я стоял в таком же строю. Только вот в теплые моря нас тогда не возили.

Ни одного смешка. Все внимательно слушают.

— … Больше всего, я боялся тогда опозорить звание гардемарина! И то доверие, которое мне оказали, приняв меня в скаутский корпус!

…

— С тех пор — прошло много лет! Но это значит лишь то, что на вас теперь — еще большая ответственность! Почти все из тех, кто стоит передо мной — я верю — будущие офицеры! Поэтому — я ожидаю, что вы не уроните честь нашего гарнизона — ни на земле, ни в море! Виват, гардемарины!

— Виват!

— Виват, гардемарины! Не слышу!

— Виват!

— Виват, гардемарины! Опять не слышу!

— Виват! Виват! Виват! — гремит над строем.

— Вот так! А теперь слушать меня! Идете в дальний поход! В море может случиться всякое, что делается в мире — знаете. Поэтому слушать мой приказ, гардемарины! Вахту стоять строго! Страховкой — не пренебрегать! Друг перед другом — не азардовать! Офицеров — слушать! Да не так как мамку — а слушать!

…

— С корабля без старших не отлучаться! Обо всем что увидели или услышали — немедленно докладывать! Если пристанет пора оружие в руки брать, действовать решительно, как вас учили. Помните, что ваш корабль — боевой, на нем — русский флаг, а русский флаг — никогда не спускается перед неприятелем. И действуйте в соответствии. Ура!

— Ура! Ура! Ура!

Старший вожатый — моментально перехватил внимание

— Первый взвод на посадку, марш!

Почти невидимые в темноте ступеньки. Узкий и глубокий проход меж сидениями, сами сидения — с откидными поручнями, глубокие, совсем не похожие на те, что в электропоезде. Можно закрыть глаза — и представить себе, что это не кресло рельсового автобуса, а какого-нибудь… космолета. И поплывут в далекую темноту знакомые буквы…

Однажды, в одной далекой-далекой галактике[99]…

Но звездолета не было, а был всего лишь — рельсовый автобус…

Тот, кого никогда не существовало, не знал, что именно в этот момент — он едва не провалился. Если бы он об этом знал… ему это не понравилось бы, хотя в отличие от самураев у ниндзя не было принято кончать с собой от позора, это всегда было традицией аристократии, а ниндзя — происходили из простого народа. Но все равно — он испытывал бы стыд и потерял бы уверенность в себе, а ее пришлось бы восстанавливать долгими и суровыми тренировками. Хуже всего было то, что его видела женщина. Та самая, которую он видел с тем гайджином, и которая недостойно вела себя, переча мужчине. Она пришла посмотреть на отправку пацанов — но подойти так и не решилась. Смотрела из темноты. Где грань между гордостью и гордыней? О том знает — только Бог.

И она то и увидела — как в серой предрассветной хмари, когда все вещи уже погружены, и скаутский рожок протрубил отставание — кто-то, вроде бы как перепрыгнул с крыши единственного здесь крытого железнодорожного перрона на крышу автобуса, чтобы спрятаться среди вещей, плотно увязанных на верхних багажниках железнодорожных автобусов, готовых к отправке.

Она не поверила своим глазам, вгляделась — но больше ничего не увидела. Не было движения. А человек — замечает именно движение, это атавизм, вызванный потребностью спасаться от хищников. И она решила, что ей привиделось. Ведь кому — придет в голову ехать на крыше автобуса? Никому.

Человек — видит то, что хочет видеть…

Во Владивосток — они прибыли только во второй половине дня…

Владивосток — сам по себе интересен, но еще более — он был интересен для мальчишек из довольно отдаленного военного гарнизона, многие из которых выбирались из своих сопок всего пару раз в год. Владивосток был и военным, и торговым портом. И он был ближе всего к войне. Войне, на которую мечтают попасть, наверное, все мальчишки…

Железнодорожные пути — в городе шли по самому побережью, при обороне города — по ним должны были курсировать бронепоезда и железнодорожные орудия, отражающие десант. Рельсовый автобус — катился по ним удивительно мягко, почти не замечая то и дело встречающихся стыков и стрелок. Справа — бесконечной чередой катились грязные пакгаузы, элеваторы, краны, среди которых встречались даже паровые, вагоны всех мастей, грузовики на рельсовом ходу, которые были сильно популярны здесь и в основном заменяли маневровые локомотивы. Слева — был берег и океан. Даже не так — ОКЕАН. Огромный, тяжело дышащий, строгий — и в то же время дружественный. Наверное, правильно, что человек должен жить на берегу. На стыке стихий. И наверное правильно, что человек должен служить…

— Смотрите! — крикнул Вовка Беркутов — авианосец!

Длинный, с высокой настройкой, светло-серый корабль шел на выход из бухты в сопровождении океанского эсминца.

— Авианосец… Десантный корабль, проекта Халзан[100]. Учи матчасть, салага

— А чего ты!

— Тихо!

Пацаны, сбившись на левый борт желдоравтобуса — во все глаза смотрели на корабль. Южные широты, жара, соль, верный автомат на ремне и черный берет подоткнутый под погон — говорили, что японское командование издало тайный приказ черных беретов в плен не брать. У американцев тоже есть черные береты, только у спецназа — они сами в Русском инвалиде видели.

И тут — высокое здание портконторы скрыло от них авианосец и море, автобус замедлил ход. А потом — мимо потянулся длинный, груженый лесом состав, а они начали поворачивать на «язык» — причал, отделяющий грузовой порт от военной части бухты. На самом языке — самом дальнем конце причала — их ждали паруса…

Парусник был огромен…

Он относился к классу трехмачтовых фрегатов и был построен специально по заказу скаутского корпуса России на единственной в мире верфи, до сих пор активно строящей парусные корабли — данцигской верфи кораблестроительного общества Ф. Шихау в Священной Римской Империи. Эти корабли были заказаны трехмачтовыми, в полной парусной оснастке типа «корабль» для нахимовских училищ Российской Империи в количестве двенадцати штук. Это был самый крупный заказ на суда парусного флота в двадцатом веке, и был оплачен он — за счет казны, а два корабля — для Балтики и Черного моря — были оплачены за счет личных средств Его Императорского Величества и предназначались в подарок курсантам от Высочайшего Имени. Дело в том, что средства были выделены только на десять кораблей, больше не хватило — но Его Величество посчитал, что кораблей должно быть двенадцать. Как месяцев в году.

Россия рвалась в море…

Начиная с девятнадцатого века — Россия не одерживала на море крупных побед. С моря всегда приходила опасность — взять хотя бы осаду Севастополя или попытку прорыва в Черное море эскадры Объединенных сил или… да много чего было. Был и героический — и в то же время гибельный поход остатков Балтфлота к берегам Великобритании… страшное, гибельное дело. Был кошмар Цусимы… такое ощущение, что в те дни сам дьявол играл за японцев. Хотя какой к чертям дьявол… было известно и имя офицера, руководившего боем — капитан первого ранга британского флота Пакенхэм, старший военный советник, позже награжденный высшим ордером Японии, который иностранцам вообще не мог вручаться, и действия Великобритании, Франции, которые вредили эскадре как могли, и наши собственные просчеты… да и банальное невезение тоже. Да и о чем говорить — когда петербургские студиозусы слали послания японскому императору, поздравляя его с победами японского флота над РУССКИМ. Трагическое и страшное время, когда целые людские пласты — сочли возможным и невозбранным НЕНАВИДЕТЬ СВОЮ РОДИНУ.