Первый кубанский («Ледяной») поход

Бой у станицы Георгие-Афипской

24 марта. 1-я бригада была поднята ночью и в 3 часа уже шла на сборный пункт, на западной окраине станицы. Офицерскому полку пришлось довольно долго стоять в ожидании чего-то. В это время генерал Марков был у Кубанского строевого полка, который видел в полном составе в первый раз. Полк имел до 1000 штыков на половину офицерского состава и 4 пулемета. Генерал Марков представился полку и объяснил задачу, данную бригаде: взять станицу Георгие-Афипскую с помощью 2-й бригады, атакующей левее, и в конце добавил:

– Да не бойтесь пули. Если суждено, то она найдет вас везде, а не судьба, так и в жарком бою уцелеете. Я никогда не берегся пули, и вот, видите, цел!

Достаточно было нескольких минут, чтобы кубанцы прониклись полным доверием к генералу и чтобы он мог смело говорить – «мои кубанцы». Подъехав затем к Офицерскому полку, уже знавшему задачу, генерал Марков приказал ему выступить в голове колонны бригады. За полком пошла батарея; затем Кубанский полк, боевой обоз и Инженерная рота. Дорога была тяжелая: густая грязь, вода в низинах, слабые мостики… Колонна стала растягиваться.

Быстро светало. До станции оставалось еще до 2 верст, но уже виднелись станционные постройки, стоящие на путях вагоны, и можно было различить красный бронепоезд. Молчание. Колонна бригады стала разворачиваться: Офицерский полк взял направление правее станции, оставив 5-ю и 6-ю роты в резерве; левее его, фронтом на станцию, Кубанский строевой. Местность равнинная, покрытая мелким кустарником, но не дающим укрытия. Поражало продолжавшееся молчание противника и его бронепоезда, а затем и другого, появившегося из-за зданий.

В это время к левой из ротных колонн полка подъехал генерал Корнилов во главе своего штаба, с распущенным трехцветным флагом и группой текинцев, и обратился с какими-то указаниями к генералу Маркову. Прошло несколько минут. Полк был от противника в версте с небольшим. Вдруг сильнейший пулеметный огонь с бронепоездов обрушился на полк. Полк немедленно рассыпался в цепь и укрылся за небольшим валом – дамбой, тянувшейся немного впереди. Первые потери. Ранен в ногу начальник штаба армии, генерал Романовский; несколько текинцев упало с лошадей. Генерал Корнилов и штаб спешились и легли за валом. Неподалеку от цепи стала батарея, но огня не открывала. Правофланговой 4-й роте было приказано выдвинуться вперед с целью перерезать железную дорогу на Екатеринодар и охватить противника с его левого фланга. Рота под выдержанным и метким огнем стала продвигаться вперед по кустарнику, но обнаружила перед собой сплошной фронт противника. К этому она увидела подходивший со стороны Екатеринодара поезд небольшого состава, набитый солдатами. Рота остановилась. Красные прекратили стрельбу.

Но вот – приказание: «Вперед!» Всего лишь верста отделяла противников, но ясно видимые цепи полка были снова встречены молчанием со стороны красных. Их бронепоезда застыли на двух крайних точках. Окопов красных и какого-либо движения у них обнаружено не было. Плохая примета! Значит, противник уверен в себе и готовит жаркую встречу.

Не долго продолжалось это тягостное безмолвие: над цепью пронеслись первые снаряды батареи полковника Миончинского; она открыла огонь по бригадам, и настолько точно, что они стали ползать по полотну железной дороги. Этими несколькими выстрелами, собственно, и начался бой, так как в ответ разразились огнем позиции красной пехоты, артиллерии и бронепоездов. Огонь, открытый красными, по силе своей превышал силу любого предыдущего боя. Ружейный, пулеметный и одновременно орудийный своими низкими и точными разрывами шрапнелей буквально придавливал к земле идущие цепи. Цепи залегли. Красные шрапнели заменили гранаты. Около 600 шагов всего лишь было до врага, цепи которого были замечены несколько впереди железнодорожной насыпи. Офицеры открыли ружейный огонь. Но как он был слаб по сравнению с огнем противника! По цепи приказание: «Перебежки по одному! Вперед!» Уже расстояние сократилось почти наполовину, но красные не проявляли никакой нервности, и огонь их все усиливался. К счастью, артиллерийские снаряды их рвались несколько позади цепи. Зловещие стальные крепости красных маневрировали по линии и стреляли всей мощью своих орудий и пулеметов, не обращая внимания на рвущиеся вокруг них снаряды. Двигаться вперед, прямо на бронепоезда, офицерская цепь не смогла: она остановилась, не зная и не видя, что перед самыми позициями красных протекала речка Шелш, через которую был переброшен лишь один мостик: препятствие, которое, видимо, и давало такую силу сопротивления красным. Уже Офицерским полком понесены большие потери. Раненые отползали назад, ища укрытия от огня за дамбой, откуда они начали наступление.

Было ровно 16 часов. Положение – отчаянное. Казалось, перейди красные в наступление своей подавляющей массой и при поддержке огня своих бронепоездов, не удержаться цепям и не помогли бы им 5-я и 6-я роты, высланные на правый фланг полка, чтобы все же охватить фланг противника. Генерал Корнилов продолжал оставаться на дамбе и наблюдать за боем. Он – в сильно возбужденно-недовольном состоянии. Наконец он раздраженно сказал генералу Маркову:

– Сергей Леонидович! Я просил вас о ночном налете, а вы закатили мне дневной бой!

Это был упрек, более того – выговор. Генерал Корнилов больше не остался здесь, а уехал на левый фланг, туда, где наступала 2-я бригада.

В создавшемся положении на участке всей 1-й бригады генерал Марков видел лишь одну возможность успеха атаки – это в подавлении огня красных бронепоездов. Он приказывает полковнику Миончинскому отогнать красный бронепоезд, стоящий у станции, при этом напоминает: бить по поезду, а не по зданиям, где в одном из них находится склад снарядов. Первый же снаряд батареи лег на насыпи под вагоном бронепоезда; второй попадает в здание, и… следует сильный взрыв. Видя, что снаряд полковника Миончинского попал в склад, генерал Марков громко воскликнул:

– Эх! Куда же ты стрелял?! Я же предупреждал…

Этот невольный взрыв столь нужных для армии снарядов, однако, имел то немедленное следствие, что красные, сидевшие до сего времени крепко и уверенно на своих позициях, вдруг вскочили и бросились бежать через железнодорожную насыпь. Бронепоезд немедленно дал ход в сторону Екатеринодара, вслед за ранее ушедшим и не вернувшимся назад, потому что там к железной дороге подходили 5-я и 6-я роты. Мгновенно, с криком «Ура!», рванулись вперед цепи 1-й бригады. Цепь Офицерского полка, поднявшись на железнодорожное полотно правее станции, увидела далеко убегавшего противника. Далеко влево неслось «Ура!» 2-й бригады, которая обходила станицу Георгие-Афипскую с запада. Последний взрыв пулевого и ружейного огня был верстах в 2 от станции в сторону Екатеринодара: отходящий второй бронепоезд красных, оказавшийся вооруженным лишь многочисленными пулеметами, обслуживаемыми матросами, попал под огонь 5-й роты с дистанции 200–300 шагов. Вдруг паровоз окутался густым облаком пара, и – поезд вскоре остановился. Грянуло юнкерское «Ура!», быстрая атака, захват поезда и уничтожение задержавшихся на нем матросов…

Бой кончился. Наступала ночь. В станицу Георгие-Афипскую одновременно вступали 1-я и 2-я бригады и сейчас же обозы. Вся станица оказалась занятой пришедшей армией. Во многие дома свозили раненых, перевязывали их. Здесь полнота власти была у сестер милосердия; они задерживали в своем распоряжении проходивших здоровых, поручая им то принести воды, вскипятить чайник, рвать простыни, рубахи на бинты… Не хватало йода.

В этом бою потери в Офицерском полку были большие: до полутораста человек. Станцию и станицу оборонял отряд красных силою до 5000 человек. Среди захваченных трофеев особенную ценность имели около 700 снарядов, которые находились в соседнем со взорванным здании.