Первый кубанский («Ледяной») поход

Пеший бой

С рассветом затакали винтовки в охранении, совсем близко; сон как рукой сняло. Приказано – поесть чем Бог послал, напоить коней и проверить, у кого сколько патронов осталось после вчерашней перестрелки (за день до этого «лишние» патроны были у нас отобраны для передачи пехоте, и нам, конникам, оставили всего лишь по три обоймы). Через короткое время приказ: нашей сотне, передав лошадей коноводам, в пешем строю занять стрелковую позицию поперек дороги, идущей вдоль Садов, с севера, от Новотитаровской к Екатеринодару.

Только что рассыпались в цепь – в канавах по обе стороны дороги, за домами, плетнями и земляными валами, – как мимо, по дороге, проскакало полным ходом наше охранение, десятка два всадников. И буквально в тот же момент, шагах в 500 от нас, с обеих сторон на дорогу высыпали пешие «товарищи». Без всякой команды мы открыли огонь «пачками», и красных как рукой сняло: некоторые из них скрылись за кустами и заборами; кто не успел, прыгнули в придорожную канаву и залегли там; а несколько тел остались лежать на дороге. Завязалась перестрелка; от командира сотни и от взводных все время слышатся напоминания: «Беречь патроны, целиться, бить только наверняка». И в самом деле, кое-кто из нас сгоряча расстрелял все патроны и теперь просит: «Хоть одну обойму дай, выручи»; а тут у самого патроны считанные. Огонь с нашей стороны подзатих; по цепи слышатся только одиночные редкие выстрелы. Большевики смелеют; их выстрелы все чаще и все ближе. От времени до времени видны их одиночные люди, перебегающие с одной стороны дороги на другую; некоторым это не удается, и на дороге то там, то сям остаются жертвы нашей стрельбы «наведя на мушку». Но и на нашей стороне есть потери: то вскрик слышится – того, кого нашла пуля; то соседи уносят тяжело раненного; есть и убитые.

Большевики наглеют: уж очень редок наш огонь; их одиночные храбрецы выскакивают на середину дороги и грозят нам оружием; все ближе они показываются, уже слышны их крики: «Кадеты, мать вашу перетак… не уйдете, гады; всем кишки повыпустим, живыми пожжем.»

Мы постепенно отходим, то по левой стороне дороги, то по правой; одиночками, от плетня до следующего плетня. К счастью, наши откаты противнику не видны: кусты, земляные валы и канавы скрывают отходящие пригнувшиеся фигуры; сильно помогают, сдерживая порыв большевиков, наши два Люиса. Но положение становится все более «корявым»; патронов почти ни у кого не осталось: у кого были припрятаны, пришлось отдать пулеметчикам для их дисков. Помощи нет, да ее и не обещали. Озираемся: «Где коноводы? Всегда их черти куда-то заносят». Время тянется: минуты кажутся часами. Неприятельские цепи все ближе; их выстрелы сливаются в сплошной треск. Становится не по себе: «Не уйти ведь, не добежишь до коноводов». На губах молитва: «Господи, спаси, не допусти попасться в руки красноармейцам». Наконец – желанное приказание: «Оставить позицию, незаметно отойти за укрытие, а там – бегом к коноводам». Хотелось «Ура!» кричать от радости, да опасно: догадаются красные, чему мы рады. Приказание было выполнено с потрясающей быстротой. Большевики так и не заметили, когда перед ними уже не оказалось противника. А мы, задами да садами, кто «в поводу», а кто уже в седле, запыхавшись, но с счастливыми лицами, собрались к командиру сотни.

Время было уже к полудню. От командира сотни мы узнали обстановку: вся наша конница уже очистила Сады, оторвалась от противника и оттянулась к западу «на поддержку нашей пехоты, застрявшей на кирпичных заводах».