Первый кубанский («Ледяной») поход

Станица Некрасовская и аулы

Прибыв в ночь с 6-го на 7 марта после перехода через Кубань в станицу Некрасовскую, долго пришлось дожидаться на церковной площади своих квартирьеров. «Обычная история, – с обидой в голосе повторяли раздосадованные задержкой разведчика офицеры. – Нажрались и дрыхнут, забыв про батарею». И снова принимались на разные голоса выкрикивать квартирьеров. «Квартирьеры 1-й батареи, сюда!» Ответа не было.

Пришлось свернуть с дороги и в обычном ожидании расположиться на голой земле. Командир разогнал во все концы разведчиков на поиски батарейного района, нелестно отзываясь о квартирьерах, завернулся в бурку и, следуя общему примеру, задремал на земле.

Наконец-то с дальней стороны площади раздавался оклик: «Первая батарея». «Здесь, сюда», – кричали полусонные офицеры, ездовые наскоро взнуздывали подпруги усталым лошадям. «Ездовые, садись. Шагом марш», и батарея, понемногу оживляясь после первого сна на открытом воздухе и от предвкушения скорого ужина, весело браня злополучного квартирьера, двинулась в свой район. Район отведен; лошади распряжены и разведены по коновязям – так назывались дворы домов, где располагались ездовые, и вскоре улица опустела. Однако не долго пришлось отдыхать, с рассветом началась перестрелка. Пули засвистели по батарейному району. Одеваясь на ходу и быстро заамуничив лошадей, приготовились к вызову на позицию.

В ожидании приказания из штаба командир батареи выслал дозор от пешего взвода на соседнюю улицу для выяснения обстановки, а в сторону стрельбы выдвинул батарейные пулеметы. Выяснилось, что батарейный район находится почти у самого берега реки Лабы, противник с другого берега начал перестрелку с нашими дозорами. Первое волнение от неизвестности улеглось; прибыл разведчик от генерала Маркова, сообщивший уже ранее выясненную обстановку, и батарея разошлась по квартирам, расположив за прикрытия свои запряжки. Утром пришло приказание выбрать позиции для одного орудия и его выставить для обстрела левого берега Лабы. Позицию пришлось выбрать полузакрытую в огороде одного из домов.

Очередным орудием было первое штабс-капитана Шперлинга, которое и расположилось по-домашнему: на хате наблюдали, а в хате грелись номера и, воспользовавшись радушием хозяев, готовили себе обед. Орудие стояло в 5–6 шагах от хаты, наводя ужас на хозяев, которые исполняли все прихоти, упрашивая только не разбивать снарядами их хаты.

Днем противник начал сильный обстрел страницы, особенно по церковной площади, где в школе был расположен армейский лазарет. Ввиду этого было получено приказание во что бы то ни стало заставить замолчать неприятеля. После напряженного наблюдения штабс-капитану Шперлингу удалось обнаружить красный взвод и несколькими снарядами привести его к молчанию. К вечеру Юнкерский батальон должен был занять переправы, а орудие его поддержать. Удачно пристреляв несколько целей и сбив пулемет, орудие приготовилось к поддержке, но из-за наступления темноты атака была отменена, и все отошли на квартиры.

Ночью с 7-го на 8-е Юнкерский батальон, частью на лодках, частью вброд, с криком «Ура!» занял и закрепил за собою переправы. Противник в бессилии целую ночь обстреливал бесцельно артогнем станицу, а утром наши конные отряды повели наступление на ближайшие хутора, чехословаки же занялись постройкой моста и приспособления бродов для конных и обозов.

К вечеру на том берегу находился Корниловский полк и санитарный обоз, после чего началась общая переправа. Последними перешли партизаны и 2-я батарея, которые стояли заслоном в направлении на станицу Усть-Лабинскую, где большевики начали починку моста через Кубань.

Подойдя к переправе, орудия пришлось на руках спускать к мосту, т. к. крутизна дороги не позволяла двигаться на тормозах. У моста отстегнули постромки запряжек, предоставив номерам перетаскивать орудия на руках через мост, а запряжки и разведчики начали переправляться вброд. Ночная темнота, еле позволявшая видеть впереди стоящую лошадь, мешала переправе, огней разводить не позволяли, кроме одиноко стоящего костра на правой стороне переправы.

Лошади нервно вздрагивали, входя по брюхо в воду, и медленной неуверенной поступью проходили реку. Молчали и люди, посматривая на холодное течение, с усилием держа лошадей в поводу, боясь, чтобы последние не оступились и тем самым не заставили бы принять неприятную ванну. Все закончилось благополучно. С трудом отыскав в темноте конец моста, где должны пушки ждать своих лошадей, запряжки вытянули орудия с песчаного откоса на дорогу, припрягая для этой цели поочередно лишние уносы.

В ожидании пехоты батарея остановилась у одиноко стоящего сарая. Войдя погреться, номера обнаружили там листовой табак, развешанный в большом количестве, видимо для просушки. Табак моментально был перенесен в передки, и таким образом батарея пополнилась одним из необходимейших продуктов, в котором особенно нуждалась в походе. Наконец подошла пехота, и двинулись.

Странное зрелище представлялось перед глазами колонны: весь горизонт освещался заревом пожаров. Это горели хутора иногородних, подоженные местными казаками из мести к крестьянам за грабежи, и в особенности за раздел казачьей земли. К одному из таких пылающих костров приближалась колонна. Вот уже виднелись отдельные дома, охваченные пламенем…

Вой собак смешался с треском и шумом горящего дерева. Запах гари встревожил лошадей, которые начали храпеть и пугливо оглядываться по сторонам. Втянулись в хутора. Несколько часов назад здесь были по обе стороны дороги богатые и красивые избы, русского, неказачьего типа с огромными стогами сена и соломы, с многочисленными службами деревенского хозяйства, – теперь же это превращено в огромные кучи горящих и потухающих углей, золы и пепла.

«Это Марухинские хутора», – незлобно, но как-то особенно нервно ухмыляясь, сказал проходящий навстречу казак, как преступник пошел по дороге на переправу. Не задерживаясь даже передохнуть, прошли горящие развалины хутора, прошли такие же пепелища, бывшие хутора Ново-Севастопольские, и остановились на ночевку в хуторе Султановском, состоящем из 7–8 убогих хатенок. Здесь стали батарея, Юнкерский батальон и часть Офицерского полка, остальные разместились в таких же хуторах на расстоянии 300–200 саженей один от другого.

9 марта с рассветом начался бой. Вначале ориентироваться никто не мог. Где свои, где чужие – одному Богу известно. Еще прошлой ночью нельзя было осмотреться и хоть чуть изучить местность, а последняя представлялась слишком запутанной, все видимое пространство было сплошь усеяно хуторами: 2–3 хаты, сад с кустарником по краям, неширокое поле и снова хутора и т. д.

Противник стрелял и спереди и сбоку. Цепи быстро развернулись и двинулись прямо перед собой, оставляя для других охрану флангов. Только к середине дня, когда вошли в полную связь между собой, выяснилось, что авангард – корниловцы – ведет бой по дороге в направлении на станицу Филипповскую; главные силы: Офицерский полк, Юнкерский батальон и батарея – отбрасывают значительные силы противника на хуторах, что правее дороги на станицу Филипповскую, а партизаны и чехословаки сдерживают наседающих большевиков, перешедших у станицы Усть-Лабинской реку Кубань и следующих по пятам через станицу Некрасовскую и Лабинские переправы. Батарее пришлось заменять собою отсутствие резервов, по приказанию генерала Маркова, появляться повсюду и стрелять во все стороны. Было несколько моментов, когда, следуя непосредственно за передовыми цепями, орудия попадали под перекрестный огонь противника, угрожавшего ей обходом, а отсутствие своей пехоты на флангах ставило ее в совершенно безвыходное положение, тогда на выручку выдвигался пеший взвод и все лишние номера, телефонисты и батарейный пулемет, образовывая собою цепь пехоты, ведущую наступление, ликвидирующую фланговые обходы и восстанавливающую положение.

Бой длился целый день. Главные силы, заслоняя собой санитарные обозы, ожидавшие занятия авангардом станицы Филипповской, стремились в то же время своим правым флангом соединиться с арьергардом, имея также связь по цепям с авангардом. Таким образом, в этот день армия вела бой, окруженная почти в кольце.

К 17 часам корниловцы заняли станицу Филипповскую и примыкающее к ней село Царский Дар, на правом берегу реки Белой. Только в темноте батарея получила приказание двигаться на сборный пункт, на Филипповскую дорогу и оттуда идти в Царский Дар ночевать. Дорога проходит через станицу Филипповскую, как-то неприветливо вырисовываются силуэты неосвещенных хат из общего мрака ночи.

Усталые, голодные добровольцы забегали в хаты, чтобы напиться или попросить кусок хлеба, их же встречали одни только бабы с затаенным ужасом и плачем, мужчин совершенно не было, да и вообще большая часть жителей, запуганная орудийной стрельбой и рассказами красных о зверствах так называемых «кадетов» – прозвище Добровольческой армии, – бежало из станицы. Ночью корниловцы овладели переправами на реке Белой.

С рассветом 10 марта под прикрытием Юнкерского батальона со стороны Филипповской, куда уже приближались цепи противника, началась переправа по деревянным мостам через реку Белую. Артиллерия шла в первую очередь, дабы занять там удобные позиции и прикрыть переправу. У мостов видна была поспешность, с которой отступал противник накануне: опрокинутые повозки, брошенные ящики с горными снарядами, разбросанные патроны – все свидетельствовало о лихости натиска корниловцев.

На левом берегу, среди наспех вырытых окопов, валялись трупы большевиков, некоторые со штыковыми ранами. «Бой был короткий, но жестокий», – сказал легко раненный корниловец, подбирая брошенные патроны. Батарея быстро открыла огонь, помогая продвижению корниловцев. Обозы рысью проносились мимо орудий по дороге на станицу Рязанскую, у моста их торопил и подгонял генерал Марков. Левобережный противник, видя идущее к нему подкрепление на правом берегу, упорствовал. Уже прошел, рассыпавшись цепью, Офицерский полк и часть чехословаков на помощь корниловцам. Взволнованный, проскакал генерал Марков с несколькими ординарцами, сообщая командиру, что противник перешел в решительную контратаку и корниловцы просят поддержки. Положение ухудшалось.

Недалеко от батареи расположился генерал Корнилов со штабом и текинцами. Он вызвал к себе командира батареи и приказал передвинуть батарею на новую позицию, что было немедленно исполнено. Генерал лично наблюдал за стрельбой и остался доволен, сказав: «Ну, здесь они сейчас начнут отступать». Действительно, осыпаемый нашей шрапнелью противник залег и спустя некоторое время отхлынул в беспорядке назад.

В другом месте корниловцам стало очень тяжело, генерал Корнилов послал текинцев в атаку, этим заставив противника отходить. Потом он влез на стог сена, дабы посмотреть бой на правом берегу, и, вызвав командира батареи, приказал: «Полковник, поддержите одним орудием юнкеров, а то им тяжело». Сняв одно орудие и поставив его в диаметрально противоположном первоначальной стрельбе направлении, Миончинский открыл огонь. Юнкерам было очень тяжело, они уже подходили к мостам, с трех сторон наседал противник, по главной улице рысью двигалась красная батарея, направляясь прямо к мосту; вдруг мосты загорелись. Это чехословаки, забыв об юнкерах, их подожгли. Юнкера бросились к горящему мосту и при поддержке орудия батареи перешли на нашу сторону.