Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

13 июля посланник Курт Рицлер, ставший местоблюстителем посла, сообщал в Берлин, что Чичерин признал ненадежность красноармейцев, участвующих в охране здания в Денежном переулке, и обещал по мере возможности заменить их латышскими стрелками. «У меня складывается впечатление, что ввиду признания своей слабости правительство впало в апатию»[250]. Это никак не относилось к Радеку, энергия которого не знала границ. Именно он встретил на подступах к Москве нового посла Германии Карла Гельфериха (чтобы не стать жертвой очередного теракта, тот вышел из поезда на подмосковной станции Кунцево) и провожал его до границы на обратном пути в Берлин, куда Гельферих вернулся уже спустя десять дней. Посол фактически бежал из России, посчитав дни большевиков сочтенными и призывая Берлин и Ставку к возобновлению военных действий на Восточном фронте[251].

Как будто специально именно в момент его отъезда на пограничной станции Орша начался мятеж красноармейских частей, не желавших подчиняться командованию. Радек должен был обеспечить и безопасность Гельфериха, и его свободный переезд на германскую сторону линии фронта. Ему удалось и то, и другое, 8 августа он докладывал Чичерину: «Местный дебош совсем ничтожного характера ликвидирован без кровопролития, с музыкой провожал Гельфериха до демаркационной линии. Известите Рицлера, что он беспрепятственно проехал. Продолжительный разговор с ним оставил у меня успокаивающее впечатление»[252]. Это подтвердил Чичерин в телеграмме полпреду Иоффе: «Гельферих отрицал самым категорическим образом существование какой-либо перемены фронта немецкой дипломатией… Немецкое правительство знает великолепно, сколько сил у него потребовала бы оккупация Северной России, он знает, что мы никогда не могли бы на это согласиться»[253].

На самом деле Гельферих переиграл Наркоминдел, попросту обманув советских дипломатов своим заявлением, что едет всего на пару дней с докладом в Берлин, а германское посольство отправляется в Петроград в силу того, что оттуда его проще будет эвакуировать в случае захвата Москвы проантантовскими силами. На самом деле Гельферих больше не вернулся в Советскую Россию, а посольство отправилось через Финляндию в Псков, оккупированный немецкими войсками. Обе страны оказались в состоянии, близком к февралю 1918 года, — «ни войны, ни мира».

Дальнейшие события развивались с головокружительной быстротой, и буквально через неделю наш герой вновь оказался на линии размежевания советских и германских войск. В тот момент, когда Иоффе отправился в Москву с текстом парафированного Добавочного договора, Радек получил шанс хотя бы на несколько дней занять его место. В советской прессе появилось официальное сообщение: «…ввиду необходимости правильного освещения германскому правительству происходящих в России событий, в Берлин командирован заведующий отделом Срединной Европы НКИД тов. Радек, возвращение которого из Берлина совпадет с возвращением тов. Иоффе из Москвы в Берлин»[254].

Вацлав Воровский, приехавший из Стокгольма для того, чтобы заместить Иоффе во время отсутствия того в Берлине, не скрывал своих негативных эмоций из-за новой встречи с Радеком. Чичерин не пожалел бумаги для того, чтобы успокоить советского полпреда в Швеции: «Радек едет только на пару дней. Он не дождется Иоффе, его возвращение в Москву может совпасть с возвращением Иоффе, его миссия носит информационный характер, политических действий он не будет предпринимать, если только с Вами не будет об этом условлено. В той обстановке, в которой Иоффе уехал из Берлина, не было возможности вырабатывать с ним соглашение о миссии специального лица, о которой в моей ленте упоминалось. Мотивы посылки Радека настолько важные, что мелкие соображения не могут приниматься в расчет»[255].

Однако нашему герою удалось доехать только до пограничной станции Орша. Увидеть столицу Германии Радек сможет лишь после свержения монархии Гогенцоллернов. Если в мае 1918 года против отправки Радека в Берлин, которая выглядела как провокация, высказался сам Ленин («предполагалась и моя поездка, но Владимир Ильич не хотел дразнить гусей»[256]), то на сей раз против въезда в страну столь одиозной фигуры выступила германская дипломатия.

Несмотря на откровенную неприязнь к полемическим выпадам Радека, остававшиеся в Москве немецкие дипломаты относили его к представителям «германофильской» линии в руководстве РКП(б). Генеральный консул Гаушильд доносил в Берлин: «Считаю в нынешней ситуации очень важным то, что Радек, который пользуется здесь очень большим влиянием, пусть даже с большевистской точки зрения, но все же демонстрирует решительное понимание немецкого характера и выступает в поддержку германо-российского союза, базирующегося на общности наших интересов»[257].

Радек вернулся в Москву вместе с Иоффе, а собранный им багаж с продовольствием для личных нужд (можно не сомневаться, что немалое место в нем занимала черная икра, бывшая тогда не столько деликатесом, сколько продуктом длительного хранения) дипломатической почтой отправится дальше. Он писал советскому полпреду в Стокгольме Воровскому, который около недели замещал Иоффе: «…прошу Вас ящик с продуктами, который придет на мое имя ближайшим курьером в Берлин, разделить между всеми товарищами», не забыв и про немецких левых социалистов, которые занимались подпольной партийной деятельностью «под крышей» полпредства[258].