Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

3.1. Человек не на своем месте

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с документальным наследием Зиновьева, первого Председателя Исполкома Коминтерна, — это то, насколько тщательно (и тщетно) он вплоть до мелочей старался копировать своего вождя и учителя. Ленинские нотки звучали и в стилистике зиновьевских докладов, и в методах кадровой работы, и в общении с лидерами иностранных компартий, которых наш герой воспринимал как представителей второго эшелона большевистской партии. А. В. Луначарский писал о том образе Зиновьева, который сложился еще до революции: «…он выступал всегда верным оруженосцем Ленина и шел за ним повсюду… как политический мыслитель он был нам мало известен, и мы тоже часто говорили о том, что он идет за Лениным, как нитка за иголкой»[581]. Этот образ не претерпел радикальных изменений и после Октябрьского переворота.

Второе — это ярко выраженное и плохо скрываемое тщеславие. Его огромный секретариат фиксировал даже самый малозначительный документ, которому предназначалось стать пищей для будущих исследователей мирового коммунизма. Сам Зиновьев уже в первой половине 1920-х годов вслед за Троцким принялся за издание многотомного собрания своих сочинений, рассчитывая на «памятник нерукотворный». Председатель Коминтерна крайне болезненно реагировал, если кто-то позволял себе усомниться в том, что он является душеприказчиком ленинского наследства и хранителем ценностей истинного большевизма. И, наконец, третье — именно в силу прошлых заслуг и близости к вождю Зиновьев слишком долго чувствовал себя «неприкасаемым», он включился в борьбу за власть лишь тогда, когда под угрозу было поставлено его собственное политическое существование.

Григорий Евсеевич Зиновьев

1918

[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 323. Л. 1]

Если взглянуть на отношения внутри узкого круга лиц, поименованных в «политическом завещании» Ленина, то нетрудно прийти к выводу, что генсека Зиновьев раздражал больше других оппозиционеров. Нет сомнений в том, что Сталин больше всех ненавидел Троцкого, как нет сомнений и в том, что многие повороты его «генеральной линии» были навеяны троцкистскими идеями. Наставничество Зиновьева имело иной масштаб. Он научил Сталина искусству подковерной борьбы, плетению мелких интриг в ежечасной борьбе за место под солнцем. Как и в случае с Троцким, благодарности учитель не дождался. Напротив, именно Зиновьеву доставался от Сталина максимум презрения и самые уничижительные характеристики, вроде отнесения к категории партийных «дворян», которые нежились в эмиграции, пока настоящие подпольщики мучились в тюрьмах и ссылках[582].

Весьма характерно, что и Троцкий, готовя в последней эмиграции книгу очерков о лидерах большевизма, обошел вниманием Зиновьева, хотя написал краткие биографии более чем десятка своих соратников и соперников. Сохранился только набросок его некролога на смерть бывшего лидера Коминтерна, датированный 1932 годом. В нем есть холодное перечисление ряда фактов из жизни нашего героя, но нет ни одного теплого эпитета. От зиновьевской капитуляции в октябре 1917 года Троцкий прокладывал мостик к капитуляции 1928 года: «Он отступил перед репрессиями, испугавшись раскола партии и гражданской войны. Капитуляция Зиновьева и его ближайших единомышленников в критический момент вызвала, несомненно, чувство враждебности со стороны левой оппозиции. Смерть Зиновьева не может, разумеется, изменить нашей оценки его ошибок»[583].

Технический секретарь ЦК ВКП(б) Борис Бажанов, ставший одним из первых советских «невозвращенцев», пытался найти разгадку того, что Зиновьев, находясь еще в зените своей власти, не вызывал никаких симпатий у соратников: «Трудно сказать почему, но Зиновьева в партии не любят. У него есть свои недостатки, он любит пользоваться благами жизни, при нём всегда клан своих людей; он трус; он интриган; политически он небольшой человек; но остальные вокруг не лучше, а многие и много хуже. Формулы, которые в ходу в партийной верхушке, не очень к нему благосклонны: „Берегитесь Зиновьева и Сталина: Сталин предаст, а Зиновьев убежит“»[584].

При этом наш герой не являлся бездарным бюрократом, скорее он олицетворял собой тот тип партийного чиновника, который локтями и интригами отвоевал себе место за начальственным столом, оттеснив других представителей первого поколения большевиков. Зиновьев был непревзойденным мастером по написанию самых разных бумаг, которые должны были приводить в действие государственные структуры и партийные массы. Как сказали бы современные политологи, он умел «монетизировать» свой авторитет. Лучше всего у него получались запросы в разнообразные инстанции, которые занимались финансовыми субсидиями и материальной поддержкой, отбором кадров, предоставлением престижных помещений и т. д. Не менее искусен и продуктивен был он в подготовке стандартных приветствий и воззваний зарубежным коммунистам, в которых революционный пафос перемежался с бюрократической осторожностью[585].

Зиновьев воспринимал Коминтерн как собственную вотчину, и руководил им с барской широтой, предпочитая опираться на собственную интуицию, а не на тщательный анализ фактов. Это находило свое отражение в назначениях и отставках зарубежных лидеров компартий. Тот, кто по тем или иным причинам не приходился ко двору, имел немного шансов остаться на капитанском мостике. И напротив, «симпатичные ребята» (так он вместе со Сталиным называл группу немецких левых, приведенных к руководству КПГ в 1924 году) получали неоправданный кредит доверия, который беззастенчиво использовали в личных целях. Зиновьев без стеснений трудоустраивал в аппарате ИККИ своих родных и знакомых (тут он был не одинок — после прихода к власти партия большевиков испытывала жесточайший дефицит кадров). После явного отката революционной волны «идти на службу» в Коминтерн мало кому хотелось, и это обстоятельство год за годом уменьшало его влияние, в то время как конкуренты в Политбюро уверенно набирали политический вес.

Письмо Г. Е. Зиновьева в Оргбюро ЦК РКП(б) с просьбами об обеспечении деятельности аппарата Коминтерна

26 марта 1919

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 157. Д. 2. Л. 1]

Говоря о дореволюционном жизненном пути нашего героя (кстати, он до сих пор не нашел своего биографа ни в отечественной, ни в зарубежной историографии[586]), следует иметь в виду, что он с самого начала прошел весь тернистый путь фракционной борьбы и интриг в РСДРП, причем всегда принимая сторону Ленина. Покинув вместе с будущим вождем царскую Россию и перемещаясь из одной европейской страны в другую, он постепенно поднимался по карьерной лестнице, возглавив к конце концов Заграничное бюро РСДРП.

В годы Первой мировой войны Зиновьев и Ленин участвовали в создании Циммервальдской левой — объединения радикальных социалистов, выступавших за революционный выход из войны. Секретарь Циммервальда Анжелика Балабанова оставила интересное наблюдение о разделении труда между ними: «Я заметила тогда, что всякий раз, когда нужно было осуществить какой-нибудь нечестный фракционный манёвр, подорвать чью-либо репутацию революционера, Ленин поручал выполнение такой задачи Зиновьеву»[587]. Вместе, прихватив с собой семьи, они вернулись в Российскую революцию в апреле 1917 года, воспользовавшись знаменитым «пломбированным вагоном», который был предоставлен немецкими властями. В партии шутили над этой близостью, называя Зиновьева второй женой Ленина.

Для последнего никакие человеческие отношения не могли заслонить собой фанатичное следование догмам марксизма. Единственная попытка Зиновьева проявить политическую самостоятельность, выступив против ленинского решения о немедленной подготовке к вооруженному захвату власти в октябре 1917 года, обернулось ярлыком «капитулянт» и постановкой вопроса об исключении из партии. Через несколько дней Зиновьев и сам вышел из ЦК ввиду того, что его большинство отказалось от создания «однородного социалистического правительства».

«Исполнительный Комитет настоятельно просит американских товарищей немедленно основать подпольную организацию». Письмо Г. Е. Зиновьева американским коммунистам

12 января 1920

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 157. Д. 2. Л. 13]

На этом попытки фронды, навеянные опытом политической борьбы в европейских демократических странах, закончились. Обжегшись на воде, Зиновьев стал еще более строгим в выполнении ленинских указаний, поддержав вождя в дискуссии о Брестском мире и получив важный пост председателя Совнаркома Петроградской трудовой коммуны. Политическое влияние подпитывало философские амбиции нашего героя, на которого стал работать многочисленный аппарат референтов и спичрайтеров. Значительная часть его кадров рано или поздно перейдет на работу в Коминтерн.