Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Подготовленный В. И. Лениным проект секретного письма ЦК РКП(б) о борьбе с разбазариванием денег, выделяемых иностранным компартиям

9 сентября 1921

[РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 27065. Л. 1–1 об.]

Напротив, многие из потенциальных союзников большевиков на Западе увидели в нэпе курс на размягчение революционной диктатуры, расценили его как шанс на возвращение России в международное сообщество. Без всяких оснований в той же статье вождь РКП(б) заявил, что своим злорадством по поводу нэповского отступления эти силы пытаются внести раскол, посеять панику и уныние в рядах российских революционеров. Ленин заклеймил их как «современный образец крайне левого крыла мелкобуржуазной демократии» и не оставил им никаких надежд на то, что протянутая ими рука будет пожата. Такая установка фактически закрывала перспективу достижения даже не единства действий, а хотя бы минимального политического сотрудничества европейских рабочих партий. Ссылаясь на печальный опыт социал-демократии, которая погрязла в политической пассивности и реформистских иллюзиях, большевики продолжали настаивать на том, что революцию надо не ждать, а организовывать. Их взоры были обращены на Германию — страну образцового империализма и в то же время историческую родину марксизма, имевшую наиболее массовое и хорошо организованное рабочее движение.

В исторических работах разной идейной направленности, посвященных первым годам Коминтерна, не так уж много положений, с которыми согласны все исследователи. Одно из них — признание того, что тактика, предложенная «Открытым письмом КПГ» от 8 января 1921 года, стала предтечей смены курса по отношению к европейским социалистам, которую одобрило Политбюро ЦК РКП(б) 1 декабря того же года. Тот поворот, на который Ленин не решился в ходе Третьего конгресса, не без оснований опасаясь, что зарубежные делегаты воспримут его как похороны мировой революции, был оформлен келейным решением большевистского ареопага.

«Новая тактика Коминтерна в отношении международного меньшевизма», как она была названа в решении Политбюро[180], на деле означала нечто большее — готовность коммунистов отставить в сторону фетиш мировой революции и взяться вместе с потенциальными союзниками за решение насущных проблем, которые волновали подавляющее большинство рабочих в каждой из западных стран. Просмотрев 6 декабря набросок тезисов по данному вопросу, Ленин попросил Зиновьева подчеркнуть, что в предреволюционной России расколы с меньшевиками сменялись временными объединениями «не только в силу перипетий борьбы, но и под давлением низов, требовавших проверочных испытаний собственным опытом»[181].

Указаний на успешный опыт РСДРП(б) было недостаточно для того, чтобы убедить зарубежных коммунистов в необходимости столь резкого поворота. На декабрьском заседании ИККИ новый председатель КПГ Генрих Брандлер поставил вопрос ребром: «…наши товарищи понимают все буквально, они скажут, а зачем тогда вообще раскол, зачем фракции в профсоюзах». Ближайшим соратникам вождя пришлось успокаивать собравшихся. Зиновьев заявил, что речи о роспуске прокоммунистического Профинтерна не идет: «Амстердам — организация буржуазно-демократическая, а мы — организация пролетарская». Вслед за ним Бухарин подчеркнул, что лозунг кооперации с социал-демократами — не постоянная величина, а временное стечение обстоятельств, которое может измениться уже на следующий день[182].

Внешнее единство лидеров российской компартии являлось на самом деле результатом сложного компромисса, который принимал в расчет и их идейные убеждения, и их личные амбиции. Ленин в очередной раз выступил за то, чтобы пойти на риск политического сотрудничества с социал-демократией, не видя в этом больше экзистенциальной угрозы для компартий, спаянных железной дисциплиной. Настояв год назад на том, чтобы прощупать красноармейским штыком «белопанскую Польшу», на сей раз он предпочел рискованному штурму планомерную осаду твердынь капитализма. Практическую реализацию новой тактики, получившей название «единого рабочего фронта», поручили Радеку, которому предстояло стать первым дипломатом в сфере международного рабочего движения.

Мотивы, которыми руководствовался вождь партии большевиков, продолжив поворот вправо, начатый на Третьем конгрессе, на заседании ИККИ 4 декабря 1921 года изложил его верный оруженосец Зиновьев: «В частном разговоре с тов. Лениным указывалось на то, что некоторые слои рабочего класса, которые ныне, быть может, впервые принимают участие в политической жизни, — и такие слои всегда имеются, — которые только сейчас в силу общего положения вещей вовлечены в политику, — что они должны изжить свои реформистские иллюзии. Они должны сами, собственным опытом испытать те пути, которые им предлагают реформисты и которые для них являются новыми»[183]. Излишне говорить о том, что для зарубежных компартий ссылка председателя ИККИ на «частный разговор» с вождем значила больше, чем любые контраргументы их собственных лидеров, хотя противники новой тактики не без оснований говорили о том, что в головах простых рабочих она стирает разницу между Коминтерном и Советской Россией, а заигрывание с социал-демократами оттолкнет от компартий радикальных синдикалистов[184].