Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Иосиф Станиславович Уншлихт

1927

[РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 91]

Требование снять лозунг рабочего правительства («…мы должны строить нашу тактику в расчете на то, что рабочие массы все больше и больше будут собираться под знамена компартии и, что эта партия в своей борьбе за власть будет одинока», — писал Шкловский в том же письме) вполне импонировало настроениям самого Зиновьева. Тем временем в Берлине было образовано коалиционное правительство Густава Штреземана с участием лидеров социал-демократической партии, что было воспринято как подготовка к репрессиям против КПГ. «Вероятнее всего, что правительство большой коалиции попытается достичь соглашения с французами, во внутриполитической сфере нанесет главный удар по коммунистическому движению, опираясь на поддержку правого крыла социал-демократии и верхушки профсоюзов»[756].

В Исполкоме Коминтерна были подготовлены материалы, где правительство Штреземана расценивалась как керенщина, т. е. последняя ступенька перед захватом власти коммунистами[757]. В таком же ключе были выдержаны тезисы Зиновьева по германскому вопросу, написанные в Кисловодске. Они ориентировали «всю партию и все находящиеся под ее влиянием слои на неизбежность и необходимость в ближайшем будущем вооруженного восстания и решающего боя». Не менее масштабные задачи ставились и перед российскими коммунистами, подразумевалось, что победа пролетарской революции в Германии вызовет агрессию в эту страну вооруженных сил Антанты и, как следствие — ее военный конфликт с Советской Россией[758].

Хотя и не дословно, тезисы Зиновьева легли в основу резолюции Политбюро «о международном положении», которая ориентировала партию на всемерную помощь грядущей германской революции. Ему удалось перетянуть на свою сторону Сталина, который согласился с установкой на то, что дни Веймарской республики сочтены и ее наследником будет либо фашистская реакция, либо коммунистическая диктатура («революция назрела, надо взять власть, нельзя давать власть фашистам»)[759].

Представитель КПГ в ИККИ Эрвин Гёрнле достаточно точно выразил общий настрой лидеров РКП(б), нашедший свое отражение в резолюции Политбюро от 22 августа: «…здешние товарищи ведут речь о гораздо более быстром темпе развития событий. Главную задачу партии они видят в организационно-технической подготовке [восстания]. Политическая же ситуация сама собой будет развиваться в нужном нам направлении, и партия в какой-то момент может оказаться не на высоте положения»[760]. Диссонансом такому подходу звучали предупреждения Евгения Варги, который возглавлял аналитический центр Коминтерна, находившийся в Берлине. 18 сентября 1923 года он писал Зиновьеву: «Я опасаюсь, что там у Вас темп революционного развития будет расцениваться гораздо выше, чем он есть на самом деле»[761].

С первых дней осени в советской прессе развернулась кампания солидарности с идущим на баррикады германским пролетариатом. В срочном порядке в частях Красной армии организовывались курсы по изучению немецкого языка, печатались топографические карты территорий, сопредельных с западной границей СССР. В качестве военных советников в Германию были направлены опытные подпольщики и кадровые офицеры Красной армии. Во исполнение августовских решений Политбюро постановило 13 сентября «в самом срочном порядке перебросить в Германию 10 миллионов пудов зернового хлеба»[762], как стратегический резерв для будущего революционного правительства страны.