Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

В конце концов такое положение стало совершенно нетерпимым, и пленум ЦК РКП(б) 3 июля 1919 года принял решение о том, что оперативные вопросы сотрудники аппарата ИККИ должны решать самостоятельно, «не дожидаясь ответа от Петрограда», а самому Зиновьеву предписывалось «в особо важных случаях, а при отсутствии экстренности и вообще, сноситься по поводу предпринимаемых в Петрограде шагов с т. Бухариным», который, таким образом, превращался во второе лицо в коминтерновской иерархии[615].

Записка Я. Берзина Г. Е. Зиновьеву о срочной необходимости централизовать руководство Коминтерном

29 мая 1919

[РГАСПИ. Ф. 324. Оп. 2.Д. 2. Л. 41]

Весь первый год работы аппарата ИККИ прошел в выработке модуса собственной работы, причем к нему сотрудники продвигались методом проб и ошибок. В члены Исполкома должны были кооптироваться представители иностранных компартий, но, во-первых, число партий увеличивалось медленно, а во-вторых, Гражданская война и изоляция советской России делали невозможным приезд в Москву «посланцев прогрессивного человечества». В результате все решения принимались сотрудниками аппарата без оглядки на последних, и эта практика работы Коминтерна (российский стержень при международной упаковке) сохранялась на протяжении всей его истории.

Образованное по решению Восьмого съезда РКП(б) Политбюро ЦК настаивало на скорейшем издании журнала «Коммунистический Интернационал», который должен был выходить на нескольких языках мира, несмотря на жесточайший дефицит бумаги в стране. К июлю 1919 года был издан второй номер журнала на немецком языке, качество которого не удовлетворило ни Зиновьева, ни Клингера: «…уже в первом было несколько ляпсусов, а второй ими кишмя кишит»[616].

Попытка вынести центры принятия решений за пределы России также потерпела фиаско. Вначале была разгромлена Советская Бавария, в августе 1919 года такая же судьба постигла и Венгрию. В Киеве господствовал Петлюра, в Берлине утвердилась Веймарская республика, лидеры которой после «спартаковского восстания» в январе 1919 года также не жаловали коммунистов. Страны Скандинавии, сохранявшие либеральные режимы, находились слишком далеко от потенциальных очагов революционных выступлений.

В конце концов было принято решение образовать Западноевропейское бюро Коминтерна (ЗЕБ) в Амстердаме, опираясь на поддержку голландского активиста Рутгерса, который принял участие в работе Учредительного конгресса, прибыв в Россию из США через Сибирь. Но уже первая конференция ЗЕБ в начале 1920 года прошла под контролем местных ультралевых, не обращавших никакого внимания на директивы Москвы (точнее, сделавших вид, что они их не получили). Зиновьев счел за лучшее вообще отказаться от коминтерновских филиалов, ограничившись отправкой за рубеж отдельных эмиссаров. Последние, подобно Абрамовичу, везли с собой значительные суммы денег и драгоценности, которые следовало потратить на формирование той или иной компартии[617]. По своим функциям они весьма напоминали облеченных чрезвычайными полномочиями комиссаров Красной армии, которых партия направляла на самые опасные участки фронта.

Конечно, деятельность Коминтерна в момент его становления не сводилась к организационным вопросам. В политическом плане речь шла о том, чтобы завершить раздел наследия Второго Интернационала, т. е. привлечь на свою сторону массы рабочих, входивших в довоенное социал-демократическое движение. В некоторых странах уже в годы войны произошел раскол на левые социалистические партии, выступавшие с пацифистскими лозунгами, и правые социал-демократические, которые продолжали настаивать на необходимости поддержки своих правительств в их военных усилиях. Так, в Германии весной 1917 года образовалась Независимая социал-демократическая партия (НСДПГ), в которую перешли из СДПГ как ведущие марксистские теоретики (К. Каутский, Э. Бернштейн, Р. Гильфердинг), так и основная масса радикально настроенных рабочих. Позже эту партию стали называть «центристской», поскольку на крайне левом фланге социалистического движения утвердились группы и течения, ориентированные на Коминтерн.

Политический словарь последнего изобиловал лексикой, набравшей популярность в годы мировой войны. Применительно к другим социалистическим партиям речь шла о «фронтальном наступлении», «разоблачении дезертиров», «завоевании массовой базы» и т. д. В декабре 1919 года Зиновьев подготовил проект письма к рабочим, входящим в НСДПГ, выдержанный в резко обличительном тоне. В нем чувствовалось влияние приемов военной пропаганды, обращенной на войска и население противника. Здесь также делалась ставка на то, чтобы запугиванием, разгромной патетикой и демонизацией противника («предательство вождей, подкупленных буржуазией») посеять страх и сомнения в лагере противника, с тем, чтобы перетянуть на свою сторону колеблющихся и сомневающихся, даже не утруждая себя вопросом о том, а не могут ли левые социалисты европейских стран стать потенциальным союзником Советской России. Такой подход не нашел поддержки остальных членов Политбюро, позицию которых выразил Ленин: «Обращение сейчас к немецким рабочим и в таком тоне общего нападения считаем преждевременным»[618].

В условиях изоляции только что созданного центра Коминтерна от зарубежных рабочих все большее значение приобретала его внутриполитическая функция — нужно было убедить население Советской России в том, что путь, избранный ее новыми властителями, является безальтернативным, опирается на строгое научное предвидение и ведет страну в светлое будущее. Несмотря на то, что простые россияне страдали от голода, холода и эпидемий, погибали на фронтах Гражданской войны, подобные обещания, эксплуатировавшие мессианский настрой русского народа, не просто примиряли его с суровой действительностью, но и мобилизовали на «последний и решительный бой».

Знаменитый диалог из фильма «Чапаев», где герои рассуждают о том, сможет ли легендарный комдив Красной армии возглавить ее «в мировом масштабе», достаточно точно отражал настроения большевистского авангарда. И пропаганда Коминтерна, утверждавшая, что все передовые силы западного мира ждут от Советской России социального освобождения, делала свое дело. 16 мая 1920 года, выступая на Четвертом съезде Советов Украины, Зиновьев поклялся, что после начала войны с Польшей «Коммунистический Интернационал становится весь целиком в ваши ряды. Война украинской и российской советской республики с панами не дело национальное, а дело всего международного пролетариата… ваша война есть моя война», заявляют партии Коминтерна[619].