Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

5.9. Шестой конгресс

Учитывая настроения аппарата и рядовых членов партии, Сталин в первые месяцы после разгрома «объединенной оппозиции» на Пятнадцатом съезде ВКП(б) постоянно подчеркивал, что за периодом ожесточенной внутрипартийной борьбы пришла пора единства, сплочения сил и конструктивной работы. В эпоху острых столкновений между политическими наследниками Ленина уставное положение о ежегодном созыве конгрессов Коминтерна не выполнялось, что вызывало понятное злорадство со стороны оппонентов, прежде всего из рядов социал-демократии. Сказывалось и то, что западные страны переживали период «просперити», и в этих условиях коммунистам нечем было похвастаться. Заслуживает внимания и предположение Троцкого, что «одним из побудительных мотивов для повторных отсрочек Шестого конгресса было желание дождаться какой-либо большой международной победы. В таких случаях люди легче забывают о недавних поражениях»[1317].

Здание Колонного зала Дома союзов в дни работы Шестого конгресса Коминтерна

Не ранее 17 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 493. Оп. 3. Д. 2. Л. 1]

Однако и после устранения из партийного руководства лидеров оппозиции так и не наступило политического равновесия, которое позволило бы спокойно провести многократно откладывавшийся конгресс Коминтерна. Уже весной 1928 го-да начался новый виток внутрипартийной борьбы, на сей раз сталинское большинство в Политбюро выступило против группы Бухарина, Рыкова и Томского, навесив на них ярлык «правые». Естественно, что этот конфликт не мог не отразиться на деятельности Коминтерна, тем более что последний наряду с «Правдой» рассматривался как «хозяйство» Бухарина, где была сосредоточена значительная часть верных ему соратников.

Президиум первого заседания Шестого конгресса Коминтерна в Колонном зале Дома союзов

Не ранее 17 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 493. Оп. 3. Д. 4. Л. 1]

Мы знаем из первых рук, какого накала достиг конфликт внутри «дуумвирата». 2 июня 1928 года Бухарин писал Сталину: «Я тебе заявил, что драться не буду и не хочу. Я слишком хорошо знаю, что может означать драка, да еще в таких тяжких условиях, в каких находится вся наша страна и наша партия. Я тебя прошу обдумать сейчас одно: дай возможность спокойно провести конгресс, не делай лишних трещин здесь; не создавай атмосферы шушуканий… Кончим конгресс (и кит.), и я буду готов уйти куда угодно, без всяких драк, без всякого шума и без всякой борьбы»[1318].

Заявление членов Политбюро ЦК ВКП(б) Шестому конгрессу Коминтерна об отсутствии разногласий. На оборотной стороне документа — заметки Н. И. Бухарина с обоснованием путей преодоления левых и правых «уклонов»

30 июля 1928

[РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 6. Л. 123–123 об.]

В таких условиях возвращение к временам конструктивной работы было уже невозможно — каждая из сторон делала все для дискредитации противника. Сталин до поры до времени оставался в тени, основную работу принял на себя Молотов. Он нашел политические ошибки в статье бухаринца А. Н. Слепкова, посвященной развертыванию партийной кампании самокритики. Бухарин заступился за своего ученика, которого он считал одним из самых одаренных теоретиков, его письмо в ЦКК ВКП(б) было датировано 16 июля 1928 года — кануном открытия конгресса. В нем содержалось достаточно точное определение того, в каком направлении будет развиваться кампания, призванная оживить внутрипартийную демократию: если использовать ее материалы для передачи дел в партийный суд, «то от самокритики останется одно пустое место, а она выродится в расправу и науськивание на любого, неугодного начальству. Это — опасный прецедент»[1319].

В первые дни работы Шестого конгресса Коминтерна, заседавшего уже не в Кремле, а в Доме союзов, Бухарин столкнулся с тот самой «атмосферой шушуканий», о которой писал генсеку раньше. В ответ на его протесты партийное руководство приняло решение поддержать авторитет неформального лидера Коминтерна: «Ввиду вздорных слухов, распространяемых среди делегатов VI конгресса КИ о разногласиях среди членов Политбюро ЦК ВКП — огласить на сеньорен-конвенте за подписями членов Политбюро заявление о вздорности этих слухов и вредности их распространения»[1320].

На апрельском (1929 года) пленуме ЦК ВКП(б) Бухарин вспоминал: «Если бы этого заявления не было, то я не мог бы довести до конца конгресс… Что же вы хотите, чтобы я из-за каких-нибудь личных соображений просто не кончил бы конгресса? Бросил бы конгресс и, в конце концов, устроил бы мировой скандал? Этого надо было добиваться? У меня был единственный выход, тот, который я и сделал»[1321].

Согласившись на такой внешне примирительный шаг, Сталин одновременно сумел добиться фактического дезавуирования тезисов ИККИ о международном положении, подготовленных Бухариным и уже одобренных ранее. Это произошло 25 июля на заседании делегации ВКП(б) на конгрессе, в котором приняло участие более 40 человек. Солировал все тот же Ломинадзе, за которым и на сей раз стоял Сталин. Наряду с аргументами по Китаю Ломинадзе обвинил Бухарина в пессимизме по отношению к темпам мировой революции на Западе, предложив выдвинуть перед компартиями боевую задачу: «подготовка в связи с приближением нового революционного подъема в большинстве стран Европы к борьбе за диктатуру пролетариата»[1322].

В архиве Коминтерна сохранился неправленый текст ответа Бухарина на замечания своих оппонентов, которые реализовывали заготовленный ими заранее сценарий под условным названием «Что такое правый уклон и как с ним бороться». Избегая называть конкретные факты и фамилии, он обратился к китайскому опыту: «Есть ли правая опасность? Есть. Если сказать китайским товарищам, что вы напрасно чинили огнестрельную расправу с некоторыми, то отсюда они сделают вывод, что вообще никогда не надо этого делать. Это можно сказать в речи, это можно подчеркнуть в докладе, но нужно ли это вставлять в тезисы — не знаю. Это может быть использовано несколько не так. Центр тяжести лежит в массовой работе, в массовых организациях. Без этого вы никакого подъема не получите, если не будете готовиться к массовым восстаниям»[1323].

Несмотря на почти эзопов язык, к которому пришлось прибегнуть Бухарину, говоря о путче в Кантоне, он указал на главное отличие позиций в разгоравшемся конфликте. Железная дисциплина партии профессиональных революционеров или революционное творчество масс — так выглядел стержень довоенного спора Владимира Ленина и Розы Люксембург, двух лидеров леворадикального крыла Второго Интернационала. Этот спор получил новое звучание на исходе 1920-х годов, однако был разрешен в том же практическом ключе, что и двадцать лет назад. Только теперь появился новый образ «ордена меченосцев», в который должна была превратиться партия, способная возглавить революционную борьбу мирового пролетариата.

В связи с этим закономерным и символичным было постановление Бюро делегации, принятое днем раньше по проекту отчета ИККИ: «…внести в тезисы пункт о необходимости строгой железной дисциплины в секциях Коммунистического Интернационала, о необходимости подчинения меньшинства большинству, о взаимоотношениях между комфракциями и парторганизациями. Считать необходимым, чтобы т. Бухарин также остановился на этом в заключительном слове». Здесь же содержалось требование, которое обостряло и без того нараставшее противостояние Сталина и «правых», хотя пока речь шла только о германской компартии: «Внести в подходящий параграф общий пункт о борьбе с правой опасностью и о преодолении примиренчества»[1324].

Перекройка тезисов о международном положении уже после того, как они получили одобрение «русской делегации», стала только первым актом драмы, которая разворачивалась на сцене Дома союзов, где заседал конгресс. В его кулуарах поговаривали о том, что дни Бухарина в руководстве Коминтерна сочтены и он-де первый кандидат в Алма-Ату, место ссылки Троцкого[1325]. Письмо в сеньорен-конвент об отсутствии разногласий в руководстве ВКП(б), позже оглашенное по отдельным делегациям, не стало для Бухарина надежной индульгенцией, но в то же время удержало его от открытого выступления против фракции большинства на высшем форуме международного движения коммунистов, чего в конце июля нельзя было исключать.

Американский историк С. Коэн, выпустивший в 1973 года лучшую биографию Бухарина, справедливо говорил о двух конгрессах, которые проходили в Доме союзов. Его герой «властвовал на официальном открытом конгрессе… Внешне это выглядело как вершина его карьеры в международном движении. За кулисами, однако, происходил „коридорный конгресс“, направленный против его власти и политической линии и отдававшийся слабым эхом в различных публичных выступлениях. Он… охватил крупнейшие зарубежные делегации, которые раскололись (по принципиальным или карьеристским соображениям, либо из привычки подражать русской партии) на бухаринские и сталинские фракции»[1326].

Отзыв Н. И. Бухарина на статью «Коминтерн в борьбе с правыми уклонами»

15 сентября 1928

[РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 1. Д. 18. Л. 1–2]

Шестой конгресс Коминтерна закончился безусловной победой Сталина. Ему удалось включить в политическую резолюцию тезис о «правом уклоне» как главной опасности именно в той редакции, которая позволяла незамедлительно начать изгнание сторонников Бухарина из аппарата Коминтерна. Есть немалая доля истины в той жесткой характеристике, которую Троцкий дал расстановке сил внутри «дуумвирата». «Насквозь цинический эмпиризм Сталина и бухаринская страсть к игре в обобщения не случайно шли в течение довольно длительного времени рядом. Сталин орудовал под действием непосредственных социальных толчков, Бухарин приводил мизинцем в движение небо и преисподнюю, чтобы оправдать очередной зигзаг… Обслуживая Сталина, Бухарин стал теоретически питать правую группировку, тогда как Сталин оставался практиком центристских зигзагов. Здесь причина их расхождения. На VI конгрессе расхождение проявилось тем более скандально, чем более его маскировали»[1327].

После конгресса столкновение двух партийных лидеров рано или поздно должно было выбраться из-под ковра, куда оно было на время помещено по тактическим соображениям. 18 сентября 1928 года в «Правде» появилась передовица «Коминтерн о борьбе с правыми уклонами», по сути дела, разъяснявшая партийной массе направление главного удара. Просмотрев статью, Бухарин отметил: «Полезная идея (борьбы с правыми уклонами), к сожалению, в данной статье облечена в плоть и кровь таким образом, что статья вызывает решительные возражения»[1328].

Он даже попытался предпринять обходной маневр, предложив интерпретацию «правого уклона» как тенденции к бюрократическому перерождению некоторых звеньев партийного аппарата, сводящих политику к голому администрированию. Это не помогло — статья появилась в центральном печатном органе ВКП(б) в первоначальной редакции. И наш герой, на тот момент все еще являвшийся главным редактором «Правды», в очередной раз промолчал…

Следующим шагом сталинской дискредитации «правых» стала резолюция Московского партийного и профсоюзного актива, появившаяся сразу после завершения конгресса. На первых порах генсек, все еще находившийся в Сочи, сосредоточил огонь на столичной организации ВКП(б), но затем перенес его и на Бухарина, который «не понимает, что борьба с правым уклоном без борьбы с примиренчеством есть пустая и лживая фраза». Обращаясь в лице Молотова ко всем членам Политбюро, он предлагал превратить ошибку в преступление: «А как вы собираетесь наказать Бухарина, который сознательно отклонился от линии ЦК и ввел в заблуждение Мосактив?»[1329] Намек вождя, который в своих письмах уже не стеснялся в выражениях по адресу своего недавнего партнера («„теоретик партии“ ха-ха…»[1330]) был понят. Искоренение «правого уклона» в партии и Коминтерне вступило в свою решающую фазу.