Записки старого хрыча(зачеркнуто) врача

А теперь про скорую

Мой интерес к медицине и лечебной работе появился, когда я пошел подрабатывать фельдшером на скорой. Всё же, когда своими глазами видишь то, про что читаешь в учебниках, и когда что-то активно делаешь сам, — становится интересно.

Работа на скорой — период очень важный в моей жизни, и только про одну скорую можно написать огромную книгу. А было это очень давно — в 1970-х. Так что всё написанное мной по поводу скорой относится именно к этому периоду, и что там происходило после моего ухода, я не знаю.

Казалось бы, писать про «скоропомощную» жизнь кажется на первый взгляд очень простым — сюжеты так и мелькают, а ты записывай себе на здоровье. Будто не ты куда-то едешь кого-то лечить, а сидишь, и перед тобой протягивают пленку с кадриками человеческих жизней. «А вот был у нас вызов»… На самом деле, все не так просто — вроде бы материла навалом, а получается совсем не то: литературные штампы — какая-то клюква, протертая с сахаром, наподобие «умных рук хирурга», — а на другом полюсе литературных потуг — полное малопонятного сленга инфантильное хулиганство. В первом случае, как правило, пишет дилетант, во втором — молодой «скоропомощник», врач или фельдшер. И в первом, и во втором случае куда-то исчезает сама скорая с ее своеобразным ароматом вымученной романтики. Складывается впечатление, что получается довольно неплохо, если писать «для внутреннего пользования», т. е. один «скоропомощник» пишет, а второй — читает. Всё бы ничего, да только «скоропомощник»-читатель может сам такого понарассказать …

Словом, нелегкое это дело — писать про скорую помощь.

Я попал туда на пятом курсе — будучи человеком уже семейным, я довольно лениво искал подработку.

К тому времени мой закадычный институтский друг Дебик был уже матерым «скоропомощником».

Он был для меня, как Штольц для Обломова, и соблазнил-таки пойти с ним на только-только открытую новую подстанцию скорой. Что такое «подстанция скорой помощи»?

Вся «скоропомощная» служба считалась «Станцией скорой помощи» с Центром (именно так — с большой буквы) в больнице им. Склифосовского (Склифе). Но ведь ездить оттуда на каждый выезд в огромном городе невозможно, поэтому по всему городу были рассредоточены «подстанции», откуда и выезжали на вызов машины с надписью «03». Вызов поступал в Центр, к «принимающему», скажем так, диспетчеру, а тот уже по географическому принципу через другого диспетчера передавал вызов на подстанцию. Кроме того, что старались сделать так, чтобы скорая прибыла на вызов побыстрее, были еще и всякие специализированные бригады — кардиологии, интенсивной терапии и т. д. — и зачастую бывало, что принцип «специализированной помощи» оказывался важнее, чем принцип быстроты и близости к больному, — то есть если «Маруся отравилась», к ней пошлют скорее токсикологическую бригаду с не самой близкой подстанции, чем простую (линейную) бригаду с подстанции, расположенной рядом с Марусей.

Начал я работать в качестве фельдшера.

Раньше, годов до 1973–1974-х, если не ошибаюсь, существовали две экстренные медицинские службы: «неотложная помощь» и «скорая помощь».

Названия и суть работы вроде бы похожи, но разница между службами была довольно существенная. «Неотложка» была при районной поликлинике и выполняла, по сути, функции участкового поликлинического врача в неурочные часы.

«Скорая» существовала для угрожающих жизни ситуаций — травм, инфарктов и т. д.

Неотложка была удобна тем, что, во-первых, там хорошо знали «своих» больных, а во-вторых, она успешно взаимодействовала с участковым врачом, и давала работающим «больничный лист». Недостаток этой службы состоял в том, что в период, когда было много обращений, ее приходилось подолгу ждать.

Скорая же была хороша своей оперативностью и тем, что работали на ней настоящие крутые «профи» — и врачи, и фельдшеры, и водители. Но вызвать ее было иногда очень непросто — если повод к вызову не соответствовал критериям скорой — например, боли в животе, повышенное давление, приступ астмы, — то будьте любезны, вызывайте неотложку.

И вот решено было эти две службы слить в одну — чтобы люди подолгу не ждали.

«Два поворота телефонного диска — три идиота появятся близко».

Но «три идиота» — врач и два фельдшера — это состав сильной «скоропомощной» бригады, где необходимы и реанимационные, и черт знает какие манипуляции.

На неотложке врач выезжал один.

Естественно, такого количества персонала на скорой не было.

«Не беда! — решило начальство. — Мы посадим фельдшеров на машину! Будут у нас фельдшерские бригады!» Сказано — сделано.

Было заявлено, что выпускник медучилища при институте Склифосовского не хуже доктора справится с этой работой.

Действительно, на скорой была целая каста «скоропомощных» фельдшерюг, которым не то что пальца, железного лома в рот не клади. Перекусят не поморщившись и соляной кислотой запьют. Эти матерые волчары на своей работе проводили куда больше времени, чем дома, «по скорой» ездили на блядки, поддавали, временами подворовывали и хамили — но дело свое знали круто. Ценили они в этой работе «волю»: уехал на вызов — и сам черт тебе не брат, контроль за твоей деятельностью весьма относительный, несмотря на существование специальной службы «линейного контроля», который охотился за нарушителями и разбирался с жалобами. Характеры у «матерых» были, как правило, чудовищные. Кроме того, над ними довлел комплекс неполноценности: они — не врачи и денег получают мало, а работу зачастую знают не хуже врача. Некоторые из них выучились на врачей и вернулись на скорую к тем же функциям, но в новом качестве, немало и умерло, не дожив и до сорока лет, — всё-таки ночная жизнь на колесах в сочетании с выпивкой на пользу здоровью не шла.

Но и таких, матерых и опытных, было маловато. И приходилось комплектовать бригады из свежих выпускников медицинских училищ. И стали их сажать на машину зачастую по одиночке. Такие бригады назывались «фельдшерскими». Что эти люди делали с вызвавшим их населением — сказать страшно. Иногда это делалось по неопытности и малограмотности, иногда — просто от крайней молодости и глупости, а иногда и по злобе.

Например, существовал такой термин — «наказать доктора». Скажем, не сошлись они с фельдшером характерами. Ну не нравится фельдшеру этот доктор.

А тут как раз стандартная ситуация — гипертонический криз или просто вызов из-за подъема давления. Скорая обожает при малейшей возможности колоть в вену, «в жилу» на «скоропомощном» сленге.

В раствор, предназначенный для снижения давления, потихоньку от доктора добавляется адреналин. Хрен с ним, с больным! Пускай доктор голову поломает, отчего это вдруг давление у пациента полезло еще выше!

Интересно, поняли или нет бывшие мои коллеги, молодые фельдшерицы и фельдшеры из Подмосковья, теперь сами, увы, перевоплотившиеся именно в категорию «бабок-дедок», что бабками не рождаются — ими становятся незаметно и постепенно.

Вообще, задуманная с большими претензиями и замахом специализация скорой помощи, на мой взгляд, не очень-то была и нужна.

Ведь скорая не должна лечить, а должна оказать тот минимум помощи, чтобы успешно довезти тяжелого больного до приемного покоя. Больничные специалисты, кардиологи, например, за голову хватались, увидев те лекарства, которыми напичкали больного на «догоспитальном этапе». Теперь всё это будет плавать в крови больного несколько дней, и к нему толком не подступишься — надо ждать, пока всё это из больного выйдет!

А мы так гордились выклянченными ампулами из тех же отделений реанимации! И всё это переливали в больного. А забабахать капельницу по скорой, что теперь делается походя и не задумываясь, ну, как градусник поставить, в те времена считалось чем-то особым. До сих пор у бывшего советского человека осталось отношение к капельнице как к какому-то особому лечению, крайне серьезному и эффективному: «…а меня там капельницами лечили, положили бы вы меня, доктор, в санаторное отделение, мне бы там капельницы бы поделали».

В американской психиатрии не вводят лекарства капельно — они признаны неэффективными и даже опасными. И в израильской медицине, которая является калькой с американской, капельницами тоже не лечат.

И очень любимых «санаторных отделений» нет.

Но это я отвлекся.

Вернемся к скорой. На скорой фельдшеры и сами себя лечили с той же неукротимой отвагой: чуть что кольнуло — и тут же один заливает другому какую-то гадость, и непременно в вену.

Почему-то страдание от летней жары в микроавтобусе скорой помощи я почти не помню, хотя наверняка были дни и жаркие, и очень жаркие — как-то видел регулировщика на площади и поливальную машину в действии, накручивающую круги вокруг бедняги, чтоб помочь ему продержаться как можно дольше на своем посту.

Еще помню ливень, да такой, что ничего вокруг не было видно. Умирать никому в «скоропомощной» бригаде — ни доктору, ни фельдшеру, ни водителю — не хотелось, поэтому мы остановились и ливень переждали, а потом получили нагоняй от диспетчера «Центра» — была у нас почти постоянная диспетчер, все время попадали с ней в одну смену, номер у нее был 77, а звали ее Нинка Тряпкина.

Эта Тряпкина была нашим полновластным правителем, нашим Богом и царем: хочет, настучит, и на тебя вышлют грозную проверку — линейный контроль, — которая наверняка найдет тебя виноватым — зря, что ли, машину гоняли с контролем?

А захочет Тряпкина — и даст вызов в то место, где Макар телят не гонял, и будешь ты плутать по незнакомым переулкам, а потом, в награду за опоздание, слушать разнообразную ругань.

Но тяжелее всего была зима.

Когда я был студентом и фельдшером, в мои обязанности входило поднять ночью врача и шофера — тогда еще был относительно благополучный период, когда можно было иногда немного вздремнуть ночью.

Тогдашняя моя подстанция занимала двухэтажный флигель в Замоскворечье, врачи спали на втором этаже, водители — в полуподвале.

Растормошишь одного, потом другого, потом встанешь на лестничной площадке между этажами — спросонья трясет, знобит, полу спишь стоя, но оком недреманным следишь за тем, чтоб не «заспать» вызов.

Поутру, после дежурства, обычное ощущение — как при начальной фазе гриппа.

А в оттепель машина могла засесть где-нибудь в талом снегу и буксовать, и тогда мы собирали половики по окрестным домам, чтобы положить их под колеса микроавтобуса.

Может, не совсем кстати мне вспомнились два замечательных медицинских документа, которые приведу по памяти — жалко такое терять.

Интересно что короткие выдержки из этих документов рисуют как пациента, так и врача.

Первый документ — это описание больного из карты вызова скорой помощи, три фразы:

«Больной самостоятельно сидит на горшке.

Выражение лица дегенеративное.

Настроен на госпитализацию».

Второй документ — клише, на этот раз из истории болезни, которым врач-психиатр стереотипно описывал своих пациенток — не любил он женщин, ох не любил!

«Лжива, льстива, прожорлива».

Ох и колоритны были работающие на скорой люди!