Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Настало время, когда уже и те из монахов, которые — по немощи человеческой — некогда завидовали его столь быстрому рукоположению в священный сан, начали относиться к нему с уважением. Внутренняя жизнь отца Амвросия стала обнаруживаться в делах. Еще до кончины отца Макария он был келейно пострижен в схиму (дата этого события неизвестна). После кончины старца Макария он перешел в ту келию у скитских ворот, где и прожил до конца жизни, вернее — до отъезда в Шамординскую обитель. Отец Амвросий стал признанным старцем. В 1862 году ему уже помогают в писании писем к духовным чадам два письмоводителя, которых он для смирения называл писарями. Когда не стало сначала архимандрита Моисея, а потом и его брата отца Антония, то многие из их чад перешли под руководство отца Амвросия.

В феврале 1871 года отец Амвросий слег с опасным обострением болезни. Лечение не помогало. Белёвские монахини, духовные чада его, получили со Святой горы Афон икону великомученика и целителя Пантелеимона, заказанную ими для отца Амвросия, а 24 февраля перед этой иконой в келии страждущего отправлено было бдение, наутро же — молебен с акафистом. С этого времени старцу стало лучше. Летом он даже смог выехать вместе с отцом Климентом на скитскую дачу в лесу, где продолжал принимать посетителей. Были солнце и воздух, свежая листва и душистая хвоя леса, но почти не было времени просто отдохнуть: всё люди и люди… Впрочем, старец никогда не сетовал на это. Но в августе, на даче, у него открылось кровотечение. Старец писал владыке Петру, Томскому епископу (еще студентом Духовной Академии бывавшему у него в Оптиной): «…в утренние и вечерние часы [я] имел свободу от посетителей, но зато в остальное время они так меня обременяли, что к концу лета я выбился из сил….. После этой болезни я заметно стал слабее прежнего»282.

Однажды на общем благословении старец объяснил своим посетительницам, что всю ночь не спал. Все начали расспрашивать — отчего да как же это… Старец и говорит: «Вот все могут говорить о своих болезнях, а я и не говори: начнутся оханья, слезы… Иногда так прижмет, что думаю — вот пришел конец». В другой же раз сказал: «Всё скрывал свои болезни, а теперь уж хочу говорить, — может быть, легче будет»283.

Что представляла собою келия, в которой жил отец Амвросий, — об этом подробно пишет отец Агапит: «…изнутри скита — дверь в небольшой коридор, по обеим сторонам которого — простые низенькие скамьи для приходящих монахов и простых посетителей мужеского пола. Направо первая дверь в небольшую приемную келию, где старец занимался с почетными лицами. Так и называлась эта келия — “почетным местом”. Передний угол ее занят был святыми иконами. На стенах висело несколько картин, между которыми можно было видеть портреты: Государя Императора Александра II; митрополитов Филарета и Иннокентия Московских; Филарета, Арсения и Иоанникия Киевских; Калужских иерархов — Григория II, Владимира и Анастасия; молдавского старца Паисия (Величковского) и других духовных старцев, оптинских и не оптинских. Диван, стулья, стол и этажерка с книгами духовного содержания… <…> Рядом с приемной маленькая келейка келейника отца Михаила. Против приемной — дверь в келию самого старца Амвросия, которая всегда была на крючке и отпиралась только во время служений келейных бдений и еще в некоторых исключительных случаях. Келия старца была с переднею, в которой висела его простая, иногда даже заплатанная одежда… <…> Самая келия старца вся увешана была святыми иконами и портретами духовных лиц, большею частию принесенными в дар… <…> У восточной стены стоял письмоводительский небольшой столик… В святом углу аналой в виде шкафчика… Далее вдоль южной стены другой стол, на котором стояли некоторые иконы, подсвечники с восковыми свечами и лежало несколько духовных книг. Вдоль западной стены стояла койка, на которой старец Амвросий давал покой своему многострадальному телу. Сзади койки печка, в зимнее время вся заваленная чулками и увешанная фланелевыми рубашками. К северной стороне приставлен был шкап, весь наполненный отеческими и другими духовно-нравственными книгами. Между шкапом и печкой дверь. Затем табуретки три-четыре и два старинных кресла для почетных посетителей»284.

В Летописи скита за 1877 год — без означения месяца и числа — записано: «Старец батюшка отец Амвросий благословил для памяти записать, что в его келии находятся следующие святыни:

1) Крест сребропозлащенный, 1 вершок в длину, ѕ вершка в ширину, на золотой цепочке с подписью на поперечнике с одной стороны: “Вар. А.”, а с другой: “Помилуй мя, Боже, помилуй мя”. С частицей древа Животворящего Креста Господня. Крест сей получен от севской помещицы тайной советницы Варвары Павловны Афанасенко;

2) Крест сребропозлащенный… с выпуклым Распятием, с частицами мощей: святителя Амвросия Медиоланского; Алексия, Человека Божия; преподобного Марка и преподобной Таисии. Получен 31 августа 1870 года чрез белёвскую монахиню мать Рахиль (в схиме Гавриилу) Розову от петербургской купчихи Натальи Назарьевны Васильевой и супруга ее Герасима Васильевича Васильева (эти частицы святых мощей получены Васильевыми из Кирсановского девичьего монастыря, коему они много благодетельствовали);

3) Крест сребропозлащенный, ѕ вершка в длину, ⅝ вершка в ширину. С передней стороны изображено Распятие, с задней стороны подписи: в верхней части — “Часть Животворящего древа”; в поперечнике — “Мощи Иоанна Предтечи”, “Часть Ризы Господней”, “Мощи Николая, Чудотворца Мирликийского”, в нижней части — “Мощи Тихона Чудотворца”, “Мощи Сергия Радонежского”. Сей крест получен от мосальской помещицы (живущей в Москве) Евпраксии Павловны Хлюстиной;

4) Сребропозлащенный ковчежец с частицею мощей святого великомученика Пантелеимона. Получен 28 декабря 1872 года чрез белёвскую послушницу Александру Ивановну Баскакову от афонского иеромонаха Арсения285;

5) Крест сребропозлащенный с изображением чернью Распятия, ѕ вершка в длину, ⅝ вершка в ширину, с частицею древа Животворящего Креста Господня;

6) Дщица в сребропозлащенном окладе, 2 вершка в длину, 1ѕ в ширину, с частицами мощей святых: Иоанна Златоуста, Гурия, Германа и Варсонофия Казанских, князя Константина Ярославского, Ефрема Сирина, Маркелла, Феодора Тирона, Георгия, Евгения, Варвары. Получена в 1874 году от Константина Николаевича Леонтьева с просьбою по времени возвратить ему;

7) Икона на доске священномученика Харалампия, 2ј вершка в длину, 1⅝ вершка в ширину, с частицами мощей священномученика Харалампия и святого Петра Иерусалимского. Получена от Елисаветы Егоровой, живущей близ Тихоновой пустыни;

8) Медальончик (складень) с изображением Божией Матери и святого Ангела Хранителя, с частицею мощей святого Тихона Задонского. Получен от Поликсены Васильевны Саломон в мае 1870 года;

9) Крупный медальон сребропозлащенный с частицею мощей святого Тихона Задонского. Получен от Варвары Викентьевны Шиховской, скончавшейся 8 июня 1877 года;

10) Крест сребропозлащенный, 2 вершка в длину, 1 вершок в ширину с изображением Распятия чернью. На задней стороне подпись: “Мощи святого апостола и евангелиста Луки; святого мученика Феодора Стратилата; святого великомученика Георгия Победоносца; святого великомученика Димитрия Солунского; преподобного Онуфрия Великого”. Но всех сих означенных мощей в кресте не оказалось; а положены частица древа Господня и мощи святого Тихона Задонского;

11) Крест сребропозлащенный, 2 вершка в длину, 1ѕ вершка в ширину, с округленными оконечностями. С частицами мощей новых Афонских мучеников: святых Игнатия, Евфимия и Акакия. Привезены с Афона в сентябре 1860 года»286.

Теперь продолжим описание домика старца. «Рядом с келиею старца — келия другого его келейника, отца Иосифа [Литовкина]… тоже вся в иконах и портретах. Далее к этой келии пристроена была маленькая кухня для приготовления болезненному старцу незатейливой пищи, где помещался и повар-послушник. Против входных дверей с парадного крыльца, пройдя весь коридор, дверь в хибарку, пристроенное довольно просторное отделение для женского пола, состоявшее из нескольких комнат и коридора, который вел в заднюю еще хибарку, из которой [был] уже выход на улицу. И здесь было множество икон, между которыми особенно выдающеюся была большая афонская икона Божией Матери, именуемая “Достойно есть…”, а также и множество портретов духовных лиц»287.

До конца семидесятых годов порядок дня старца был следующий. Часа в четыре утра отец Амвросий звонил в колокольчик и келейники, придя, читали утренние молитвы, 12 псалмов и 1-й час. После краткого отдыха читались 3-й и 6-й часы с изобразительными и канон дня с акафистом Спасителю или Божией Матери, которые старец слушал стоя. Затем он умывался (всегда без мыла), а келейники, поливая на руки ему воду, задавали вопросы, на которые он и отвечал тут же. Подкрепляясь чаем, старец диктовал письма и потом выходил к посетителям — и уже занимался ими до вечера.

Позднее, когда он сильно ослабел, старец вставал для слушания правила часов в пять. Случалось даже, что по его приказанию келейники будили его и поднимали чуть не силком. «Встанет, — пишет отец Агапит, — с опухшим лицом, с лихорадочным ознобом или ревматическими болями в теле, умоется, начнет растираться спиртом или какою-нибудь мазью. Келейники же все-таки задают вопросы, а старец едва слышным голосом отвечает. <…> За умыванием… следовало чаепитие. <…> В это время неподалеку от него обязан был сидеть за письменным столиком кто-либо из его “писарей”. Когда жив был отец Климент Зедергольм, он за этим делом был почти бессменно. Старец и кушал, и в то же время диктовал кому-нибудь нужное письмо. <…> Пока старец диктовал письмо, мало-помалу подходили к его жилью посетители — с одной стороны, изнутри скита, мужчины, а совне женский пол. Не успел он еще окончить нужное письмо, а уж народ начал и в дверь стучаться, и звонить в проведенный снаружи к его келии колокольчик. Выйдет келейник. Просят доложить. Тот обыкновенно отвечает: “Старец занят”. Вскорости опять со стороны нетерпеливых посетителей стук и звон»288. Коридор с мужской стороны и женская хибарка полны народу. Часам к десяти старец выходил. Сначала в коридор к мужчинам — кого благословит, с кем поговорит. В хибарке у женщин приходилось ему быть подольше. В полдень он обедал в келии отца Иосифа: немного ухи, кисель и кусок белого хлеба (в постный день вместо ухи картофельный суп). Все с подсолнечным маслом. Обедал он минут десять. Иногда сразу после этого велел пускать посетителей прямо сюда, в келию, на благословение, — сначала мужчин, потом женщин. Здесь он вразумлял некоторых кратким словом, метким замечанием или шуткой, говоря нередко в рифму, как народный «раешник». Отдохнув у себя в келии, старец снова выходил в хибарку, чтобы благословить не успевших протиснуться к нему после обеда.

«Дверь отворялась, — пишет отец Агапит, — и на пороге появлялся старец в белом балахоне, сверх которого всегда, и зимою и летом, носил легонькую меховую ряску, и в ваточной шапке на голове. Выйдя из двери и остановись на ступеньке, он всегда молился перед поставленною здесь иконою Божией Матери “Достойно есть” и проходил далее, внимательно вглядываясь в просивших у него благословения и осеняя их крестным знамением. Из толпы слышались вопросы, на которые он давал простые, но мудрые ответы. Иногда старец садился, и тогда все присутствовавшие становились вокруг него на колени, с глубоким вниманием слушая его беседу, смысл которой всегда заключал в себе полезное нравоучение или обличение чьих-либо недостатков. Чаще всего предлагал он советы о терпении, снисхождении к немощам ближнего и понуждении себя к добру, говоря, что Царствие Божие нудится (Мф.11:12), что многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие (Деян.14:22) и: претерпевый до конца, той спасен будет (Мф.10:22). <…> Летом в теплые дни выходил он благословлять на воздух, и появление его было истинною радостию для всех, томившихся ожиданием. От самого крыльца хибарки устроены были на столбиках жерди, по одну сторону которых стоял народ, а по другую шел согбенный старец, преподавая всем по ряду благословение, и, временем останавливаясь, давал по вопросам ответы. За оградку к старцу, без его позволения и благословения, зайти никто не смел. <…> Преподав через силу благословение, старец направлялся к себе для отдохновения. Народ, по обычаю, толпился около него; подымался шум и суматоха; некоторые хватались за края его одежды, чтобы сказать “словечко”. Старец едва выбирался из толпы, нередко оставляя в руках народа и верхнюю свою меховую ряску, которую уже после келейники приносили ему… <…>