Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Бывали, хотя весьма редко, и такие дни, в которые старец после обеда вовсе не отдыхал, может быть потому, что чувствовал в себе довольно сил… Тогда он звал к себе писаря и диктовал кому-нибудь письмо. Таким образом, у него минуты одной не проходило в праздности. <…> После краткого полуденного отдыха, часа в три, старец был опять на ногах, и, если чувствовал здоровье свое порядочным, опять шел к посетителям толковать; если же был слаб, принимал народ в келье отца Иосифа, лежа на его койке. Тут он среди толков с народом и чай пил часов в пять вечера. И опять, и опять принимал и толковал, толковал и принимал. <…>

Часов в восемь старец ужинал, — подавалось на стол то же, что и в обед. И среди ужина келейники кое о ком и кое о чем спрашивали старца, а он не переставал отвечать. <…> Вскоре после ужина, если силы старца окончательно изнемогали, он ограничивался преподанием всем общего благословения. Если же силы еще не совсем оставляли его, то опять начинались обычные прием и толки, которые и продолжались иногда часов до одиннадцати ночи. <…>

Среди толков с народом в зимнее время, не выходя из келии, старец… часто получал сильную простуду от одного холодного воздуха, если посетители, не обогревшись, входили к нему прямо с улицы…За всеми уследить было нельзя. <…>

Несмотря на крайнее обессиление и болезненность старца, день всегда заключался вечерним молитвенным правилом, состоявшим из малого повечерия, канона Ангелу Хранителю и вечерних молитв. От целодневных почти беспрерывных докладов келейники, то и дело притом приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва стояли на ногах; однако попеременно читали означенные молитвословия. Часто, несмотря на усиленное напряжение, глаза слипались, уста смыкались и чтец от налегавшей дремоты то и дело спотыкался в чтении, а сам старец временем лежал на койке почти без чувств. По окончании правила он, по обычаю, у предстоящих испрашивал прощения, елика согреших делом, словом и помышлением. В заключение келейники принимали от старца благословение и направлялись к выходу. Зазвонят иногда часы. Слабым, едва слышным голосом спросит старец: “Сколько это?”. Ответят: “Двенадцать”. — “Опоздали”, — скажет.

Спать ложился батюшка всегда одетым, летом в балахон, а зимой в ватный подрясник, опоясанный непременно кожаным поясом. На голове имел всегда шапку монашескую, а в руках четки. Снимал только сапоги, оставаясь в одних чулках. Богу известно, как проводил старец ночные часы. Только по приходе к нему на утреннее правило келейники замечали, что во время ночи он переменил несколько фланелевых рубашек; из чего можно видеть, что непрерывного сна не имел. Тем заканчивались суточные труды старца. На следующий день его опять ожидали те же беспрерывные толки»289.

Накануне воскресных и праздничных дней в келиях старца Амвросия служилось бдение. Эти бдения были особенно любимы и скитянами, и многими близкими к старцу посетителями. При этом, чтобы не тесниться всем в комнате, певчие стояли в передней, а когда бдения стали еще более многолюдными, — в коридоре при растворенных дверях. В комнате старца были только служащий иеромонах и несколько человек из более важных гостей: например, очень любил эти службы граф Александр Петрович Толстой (он приезжал в скит в 1864, 1865 и 1866 годах и гостил по несколько дней в келии отца Климента). Сам старец во время бдения при чтении паремий, кафизм и канона исповедовал в комнате отца Иосифа. Если исповедников не было, старец сидел и иногда даже лежал, внимая всему, что поется и читается.

Константин Николаевич Леонтьев писал из Иоанно-Предтеченского скита в июле 1887 года: «Очень часто у отца Амвросия бывают в келии домашние всенощные; почти всегда не выстаиваю, а высиживаю их в креслах… Отец Амвросий так иногда и лежит даже от слабости во время службы»290.

Утром старец с келейниками вставал от сна за час до литургии, которая в скиту начиналась в шесть часов. По прочтении часов с изобразительными он отпускал келейников в храм, оставаясь в безмолвии. Возвратившиеся из храма келейники заставали его сидящим на кровати с поджатыми ногами и читающим книгу. Читая, он имел обыкновение подчеркивать некоторые места. Он прочитывал что-нибудь пришедшим из книги и, благословив, отпускал пить чай. Потом он диктовал письмоводителю ответы на письма. Вскоре коридор и хибарка наполнялись посетителями, начинались стук, звон, говор, и все это делалось в праздники, как и в будни, до вечера. Посетителей в такие дни было больше, чем обычно, и старец уставал сильнее, чем в будни.

Перед праздниками Рождества Христова и Воскресения Христова старец диктовал поздравительные письма разным лицам, духовным и мирским, монахам и монахиням. Сначала это были краткие, в две-три фразы, записки каждому лицу персонально, а потом старец, решив, что «уж если писать, так написать должно что-нибудь полезное и назидательное», стал рассылать общие письма, что длилось потом двадцать один год. Удивительно, что поучения и толкования, предлагавшиеся им в поздравительных письмах, были все разные, то есть не было повторений одного и того же предмета. Впоследствии — в 1892 году — эти общие послания были изданы особой книгой.

Перед указанными этими двумя великими праздниками старец ложился отдохнуть раньше обычного. В полночь, при звуке колокола, призывавшего к утрене, он вставал. Служащий иеромонах и певчие были наготове. Начиналась утреня в келии старца. Потом приходила вся братия — и монастырская, и скитская — поздравить отца Амвросия с праздником. Тут славили Христа, пели 9-ю песнь Пасхального канона, и старец христосовался со всеми, наделяя каждого красным яйцом. Прослушав праздничные часы, он отпускал келейников к обедне. На другой день Пасхи или Рождества Христова настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий служил в скиту соборне литургию. Старец принимал у себя поздравителей и обычных посетителей. Отец Исаакий со всеми иеромонахами и иеродиаконом приходил к нему после службы на чай, за которым всегда шла беседа.

С особенной торжественностью отмечался и день Ангела отца Амвросия, 7 декабря. С вечера в его келии было бдение. В монастыре и в скиту служились литургии с молебнами святому Амвросию Медиоланскому и с возглашением многолетия старцу Амвросию. Настоятель отец Исаакий служил в скиту. Потом все служившие шли с поздравлениями к старцу. Во всех комнатах домика ставилось угощение. Всех пришедших поили сладким чаем с булками. Во время обеда, когда братия отправлялась в трапезу, там бывало предлагаемо от имени старца велие утешение. В то же время для настоятеля и старшей братии устраивался обед в келии отца Амвросия. После этого набирался второй стол, а в хибарке, где собирались духовные дочери отца Амвросия, в основном монахини, также предлагалось угощение, народу бывало в этот день здесь великое множество. Всем хотелось поздравить старца, все издержки на угощение в этот день брала на себя помещица Александра Николаевна Ключарёва, жившая при Оптиной в гостинице. При постриге в мантию она, из любви к своему духовному отцу и старцу, приняла имя Амвросия.

В главах о старце Амвросии мы встречаем имя его келейника отца Михаила. Эту весьма трудную должность он нес с любовью, не жалея сил, будучи во всем верным старцу. В миру его звали Максим Лукич Андреев, он родился в 1821 году в Москве. О семье его и годах детства и отрочества ничего не известно. Впоследствии он работал инженером на ткацкой фабрике. Он был глубоко верующим человеком, жил почти по-монашески, посещал богослужения, с особенной радостью те, на которых священнодействовал митрополит Московский Филарет. Мысли о монашестве посещали его с ранних лет. Но уже в зрелом возрасте он решился порвать с миром и отправился в паломничество по монастырям. Был он в Киево-Печерской Лавре. Год спустя он пришел в Иоанно-Предтеченский скит Оптиной пустыни. Старец Амвросий, посмотрев на него, посоветовал ему здесь остаться. 24 февраля 1863 года был он взят в келейники к отцу Амвросию и пробыл на этом месте более двадцати лет. 15 апреля 1864 года он был пострижен в рясофор, а в 1870-м, в Неделю ваий, — в мантию с именем Михаил. 16 мая 1877 года отец Михаил был рукоположен в сан иеродиакона, а 29 июня 1883-го — во иеромонаха291.

Нелегко было ему келейничать при столь многочисленных посетителях, осаждавших старца Амвросия. Но он, как человек доброжелательный, хотя и грубоватый в разговоре иногда, ко всем относился ровно. Отец Амвросий заметил также, что в хозяйственном отношении бывший инженер весьма сметлив и знающ, поэтому, если в скиту или в Шамординской обители предпринимались какие-нибудь сложные дела в виде построения зданий или чего-нибудь другого, старец поручал отцу Михаилу присматривать за каждым таким делом. Строили корпус для отца Климента — отец Михаил был главным распорядителем. Куплено имение в Шамордине — отец Михаил посылается осматривать и оценивать его с разных точек зрения… Будучи хорошо начитанным в святоотеческих творениях, он иногда вступал в словесное состязание с раскольниками. Будучи келейником, он не отказывался служить и литургию в скиту. Со временем у него появились и люди, которые пользовались его духовными советами. Отец Амвросий однажды, взглянув на отца Михаила, как бы шутя сказал: «Еще попущением Божиим может быть и старцем!».

После кончины старца Амвросия отец Михаил определен был отправлять вместе с скитскими братиями скитские правила в соборной келии. Незадолго до кончины он был пострижен в схиму без перемены имени. 21 декабря 1897 года он, проболев несколько месяцев, скончался.