Мариэтта

Олег Лекманов

«Еще не вспоминая – помня», так назывался мемуарный очерк Мариэтты Омаровны Чудаковой об Эйдельмане, и я тоже, пока твердая память не перетекла в сомнительные воспоминания, спешу написать о самой М.О. несколько слов.

Первым делом почему-то всплывает всякое смешное. Ну, вот, например – один раз я по просьбе М.О. вел аукцион-продажу сборников Тыняновских чтений в музее Булгакова (весь сбор шел на поддержку музея), шутил, как мог, и вообще – был весь вечер на арене, а когда это действо закончилось, М.О. сияющими глазами обвела присутствующих и торжествующе подытожила: «Вот умею я открывать в людях новое! Ведь всем казалось, что Лекманов – сухарь, а я в нем разглядела артистическую жилку».

Как правильно написал Кирилл Рогов – М.О. не только была очень проницательна, но и по-детски трогательно гордилась своей проницательностью.

Или вот еще: однажды М.О. меня вызвала к себе в Беляево о чем-то серьезном поговорить, мы выпили по небольшой порции сладчайшего липкого «Кагора» (только из любви и уважения к М.О. влил я э т о в себя) и вдруг, о ужас, несколько капель «Кагора» упали на ноут-бук М.О., который, не будь дурак, тут же зашипел, скукожился и умер. Я был отряжен в ближайшую компьютерную мастерскую, и пока пытался задобрить недоумевающего мастера («Этому старью место на помойке!»), М.О. несколько раз мне звонила на мобильный и взволнованно говорила: «Передайте ему, что в компьютере лежит книга о России, скажите, что это очень-очень важно для России!»

Это про веру М.О. в российских людей и российскую сознательность.

Да, она была похожа на «толстовскую старуху» (наблюдение Вадима Жука), а еще на русскую императрицу – иногда взбалмошную, даже гневливую, но зато, как немногие, ощущавшую, что Россия – это ее страна, о которой она должна заботиться, которую нужно любить и не давать на откуп всяким сволочам и дуракам.

Как и почти все, наверное, кто подходил к М.О. более или менее близко, я несколько раз вдрызг ссорился с ней (один раз из-за доклада Александра Павловича Чудакова на Тыняновских чтениях, в обсуждении которого, как показалось М.О., я вел себя недостаточно почтительно по отношению к докладчику (этого не было)).

Но не лучшим ли доказательством моей любви к М.О. стала публичная поддержка ее плана по облагораживанию так называемого президента Д. Медведева? Тогда многие очень близкие М.О. люди ее не поддержали, а мне показалось, что нельзя ее в такой ситуации оставлять одну, и я рад, что это понял и оценил один из ее младших, а моих старших друзей.

И в заключение, наверное, о друзьях М.О. Она самоотверженно и действенно умела о них заботиться, а я еще за то буду всегда благодарен М.О., что именно в ее квартире я только один раз, но зато подробно (больше часа) проговорил с одним из самых лучших (если не лучшим, простите все остальные!) исследователей Мандельштама и ближайшим другом М.О. – Евгением Абрамовичем Тоддесом.

Думаю, многие из нас еще поежатся, читая о себе нелицеприятные записи в дневнике, который М.О. вела в течение десятилетий, однако, уверен, когда этот дневник будет опубликован (а он, конечно, будет опубликован), – мы все в полной мере осознаем, насколько ценный это документ об эпохе. Ведь М.О. находилась в центре очень и очень важных событий в истории русской филологии, истории русской литературы, да и истории России в целом.

P. S. Перечитал и вижу, что ни словом не обмолвился о главном деле М.О. – о ее филологических работах. Смешно, но характерно – их масштаб настолько очевиден, что остается как бы за скобками (хотя чувство радостного удивления от впервые прочитанных или услышанных докладов, статей и книг М.О., я думаю, знакомо каждому, кто М.О. слушал или читал).