Тени незабытых предков

Фриденсрайх Хундертвассер. Роман Сервантеса с архитектурой и вином

В1988 году Карл Думани, владелец небольшой и в те времена вовсе даже не процветающей винодельни в калифорнийской долине Напа, эстет и почитатель всяческих искусств, познакомился с австрийским художником и архитектором Фриденсрайхом Хундертвассером. Их представил друг другу приятель Думани искусствовед Гарри Ранд, будущий автор книги о легендарном австрийце. Калифорнийский винодел был основательно впечатлен и эпатажно-экзотическим видом, и манерами европейского гостя, впрочем, уже несколько лет как переехавшего из родной Вены на жительство в Новую Зеландию, и его восхитительными творениями, и его упоительно-необычными суждениями… Особенно же потрясли Думани яркие, фантастические работы Хундертвассера, выполненные в технике японской обрезной гравюры.

Весь следующий 1989-й год Карл Думани буквально зациклился на том, чтобы уговорить именитого австрийского архитектора спроектировать для него винодельню в долине Напа, такую, которой ни у кого в США не было и нет. Поначалу Хундертвассер, принципиально не жаловавший Америку и, в частности, американских президентов, да и вообще из политиков признающий одну только Маргарет Тэтчер, активно отбрыкивался, мол так и так, ничего не проектирую для частных лиц, но потом передумал и неожиданно согласился.

Он приехал в долину Напа на автомобиле из Лос-Анджелеса, где проходила его выставка, внимательно оглядел выстроившихся в ряд сотрудников и собравшихся на встречу с приезжей знаменитостью почетных гостей и, отмахнувшись от предложения хозяина осмотреть холм, где предполагалось расположить винодельню, спросил: «У вас здесь есть, где поплавать?» Потерявший дар речи хозяин молча указал рукой в сторону небольшого водоема. Хундертвассер разделся как обычно донага, окунулся в прохладную воду, поплавал, порассматривал окружающий пейзаж и, вновь облачившись в одежды, спокойно направился обратно к автомобилю. Когда вконец обескураженный Думани напомнил о необходимости осмотреть место будущей стройки, архитектор заявил: «Мне и так уже все ясно!» И, указав рукой на подножие холма, припечатал: «Винодельню будем строить здесь!»

Понятно, что желание привнести столь высокую архитектурную ноту – работу аж самого Хундертвассера! – в бокал вина собственного розлива, не было новаторской идеей лично Карла Думани. Еще столетие назад, в самом начале возникновения художественных течений арт-нуво и модерна, испанские дизайнеры разработали совершенно необычные художественные проекты для кооперативных виноделен и успешно справились с задачей не просто спроектировать современный производственный комплекс, но и создать узнаваемую для данного винного региона эмблему – ведь как ни крути, архитектура виноделен это, прежде всего, механизм рыночной раскрутки вина, а уже потом – эстетическое удовольствие и наслаждение. Так что эксперименты по объединению вина и искусства в Калифорнии и строительство в винных регионах дизайнерских виноделен было только вопросом времени. Европейское архитектурное поветрие добралось до Нового Света под конец столетия. А сегодня владельцы многих калифорнийских виноделен в стремлении раскрутить свои бренды даже стали совмещать дегустационные залы кто с музеем кино, как Фрэнк Коппола, кто с экспозициями произведений искусства, как Роберт Мондави, кто с церковными богослужениями и пышными балами в средневековом замке, как Дэрил Саттуи…

В 1999 году, то есть спустя ровно десять лет, строительство винодельни, названной «Кихот» (Quixot Winery), первого и единственного творения Хундертвассера в США было завершено.

И это снова оказался он – узнаваемый образчик хундертвассеровской архитектуры с яркими цветовыми акцентами, виртуозно вписанный в живописный калифорнийский пейзаж. Здесь традиционно нет ровных полов, плиты уложены волнами, нет одинаковых окон или дверей, зато с лихвой ярких лаковых колонн, напоминающих то ли шахматные пешки, то ли круглые детские пирамидки, много деревьев, высаженных прямо на крыше, и, конечно, все это великолепие венчает обязательная золотистая луковка-маковка. Здание изгибается между деревьев спиралью и намертво врастает в тот самый холм, на который Хундертвассер отказался взбираться. Представляете, какое в такой красоте вызревает вино?!

Когда господина, проводившего для нас с друзьями дегустацию вин (действительно, очень неплохих) и экскурсию (весьма увлекательную) по территории винодельни «Кихот», спросили, насколько лично ему нравится работа австрийского архитектора, он ответил: «А это может нравиться? Ходить по зданию неудобно, отопления нет, воды горячей тоже нет, зимой коченеешь, крыша протекает. Зато – экологически чисто…»

Если вы предпочитаете жить в квартире, где все стены выправлены строго «под маяк», ровны и гладки, окружающие цвета уравновешены и спокойны, лестницы прямы, а не вогнуты, и в самых неожиданных местах не понатыканы деревья и кустарники, значит, вы – птица без полета и никогда-никогда вам не понять творческих порывов Фриденсрайха Хундертвассера. Ибо он, самый знаменитый австрийский художник и архитектор, полагал: жизнь – это мозаика, целое, составленное из кусочков разбитого опыта. И отчаянно ненавидел прямые линии и прямые углы, считал их порождением дьявола. И обожал спираль. Рисовал ее, культивировал, обожествлял. «Горизонталь принадлежит природе, и только вертикаль принадлежит человеку», – декларировал Хундертвассер и прославился на весь мир акцией «Зеленый берет для крыш». Проекты свои называл соответственно: «Дом-терраса для многих деревьев и многих людей», «Зеленая дорога-невидимка», «Владельцы деревьев – послы свободных лесов в городе», и стремился сделать все свои строения элементами природы, а природу – элементом архитектуры. Странствовал всю жизнь по миру (вот только что в Россию, невзирая на пристрастие к куполам-луковкам, так и не заехал) и как волшебник творил необыкновенность. Он так и величал сам себя – «волшебник растительности». Плодами его вдохновения теперь, кроме Австрии, пользуются Германия, Япония, Израиль, США, Новая Зеландия, Швейцария…

Экстравагантными выходками (это тоже было его жизненное кредо) он «радовал» обывателей неустанно. Одна из его лекций в гамбургской Академии изящных искусств, где он вместе с друзьями два дня кряду упорно рисовал на стенах «бесконечную спираль», тянущуюся вверх, закончилась скандалом… Когда линия достигла высоты 2,5 метров, в зале отключили электричество.

А в Галерее Гартмана в Мюнхене он представил изумленной публике, раздевшись предварительно донага, манифест «Право на третью кожу»… Ассистировали ему две прелестные и также совершенно обнаженные девушки. Человек, утверждал Хундертвассер, окружен тремя слоями: кожа, одежда и стены дома. И одежда, и стены зданий за последнее время претерпели множество изменений и больше не соответствуют естественным потребностям человека. Окна – это мост между внутренним и внешним пространством. Как первая кожа пронизана порами, так и третья – окнами. Окна – эквивалент глаз. Так же как выражение глаз важно для лица, так же и окна важны для фасада дома. Он разработал свою собственную теорию «Диктатуры окон и их права на самоопределение»: «Каждый человек имеет право оформить свое окно так, как ему нравится – в пределах досягаемости рук».

Еще один стриптиз с зачитыванием манифеста был устроен лично перед бургомистром Вены в период изнурительной борьбы художника с «ветряными мельницами» за право построить «Дом танцующих окон». Пост бургомистра тогда занимала представительница прекрасной половины человечества.

Едущему по шестой линии венского метрополитена горожанину, в том самом месте, где электропоезд выныривает на поверхность в районе Шпиттелау, из окна открывается совершенно упоительная картинка: сверкая золотыми шарами, переливаясь на солнце, вызывающе подмигивая разноцветной, похожей на клоунскую кепку крышей, вытягиваясь в небо нарядной башней, которую в ином городе кто-то обязательно принял бы за телебашню, проплывает забавное здание.

Всего-навсего – мусоросжигательный завод. Когда-то один только безобразный облик его вызывал бурю негодования, протестов и демонстраций, устраиваемых жителями Вены. Уродец звал к бою. Требования воюющих с властями предержащими были просты: немедленно вывести «это безобразие» за пределы города, дабы не портило своим обликом прекрасный город.

Хундертвассер уговорил власти Вены предоставить решение этого щекотливого вопроса ему. И вскоре завод скрылся за строительными лесами. Мало кто мог предположить, что пройдет совсем немного времени и «уродца» признают «городским архитектурным достоянием». После того как строительные леса сняли, голоса хулителей увяли. Теперь этим творением зодчего-самоучки Вена гордится как гордится всем, что успел сотворить их знаменитый соотечественник.

А вот архитекторы-профессионалы Хундертвассера в лучшем случае не любят. В худшем – терпеть не могут. «Китч, – кричат они, – шарлатанство, сладкая булочка с кремом»… Публика – обожает. В степенную, многовековую эклектику венских зданий с их смешением эпох и стилей вихрем вклиниваются сказочные и колоритные строения хундертвассеровского постмодерна и антифункционализма. Вызывающие и крикливые, приторные и неприемлемые, трогательно-детские, искрящиеся непритворным весельем, не дома – настоящая буффонада, клоунада, бродячий средневековый цирк. Но разностилье этих удивительных домов полифонное, многоплановое, лукавое. Сразу оговорюсь: жилье, построенное Хундертвассером, исключительно дорогое, люди, желающие там поселиться, – наиболее отъявленные индивидуалисты, а уже живущие в нем – безумцы. Они встраивают свою мебель в кривые стены, ходят по кривым ухабистым полам, взбираются вверх и спускаются по неровным ступенькам, спят под нависающими шапками деревьев и кустарников и выдерживают миллионы любопытствующих взглядов вездесущих туристов. Рассказывают, что при строительстве одного из таких домов архитектор даже подрался с каким-то строителем, увидев у него в руках нивелир. Инструмент он отобрал и запретил класть кирпичи прямо.

Считается, что если рассматривать архитектуру Хундертвассера как скульптуру, провокацию, арт-жест, она прекрасна. Даже несмотря на то, что это – постмодернизм, авангардизм и всякие прочие мыслимые «измы». Даже несмотря на то, что в творчестве Хундертвассера четко просматриваются Антонио Гауди, автор знаменитого собора La Sagrada Familia в Барселоне, и австрийский художник Густав Климт. А если рассматривать как архитектуру, то, мол, – вагон претензий, замечаний, упреков, словом, – вагон неприятия.

Однажды, зайдя в японском городе Киото во дворец сёгуна и увидев настенные росписи, я была поражена их сходством с работами Густава Климта. Я знала эти японские росписи по буклетам и репродукциям, но только при личной встрече необычное сходство старинной живописи с современными картинами австрийского художника, украсившими венский дворец «Бельведер», бросилось в глаза. Но Климт от этого ничуть не пострадал, не «уменьшился» и не ухудшился.