Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

4.5. Один против всех

Одержав победу в германском вопросе, Зиновьев, который на первых порах олицетворял собой фракцию большинства, продолжал наступать на позиции Троцкого. Председатель ИККИ, в руках которого были сосредоточены нити подготовки Пятого конгресса Коминтерна, сделал все для того, чтобы превратить его в судилище над своим главным оппонентом. Делегаты компартий один за другим выходили на трибуну, чтобы осудить троцкистскую оппозицию как мелкобуржуазный уклон, следуя духу и букве резолюции XIII съезда РКП(б). Решением специальной комиссии конгресса Борис Суварин, опубликовавший в газете «Юманитэ» ряд статей нашего героя, был исключен из ФКП.

В отчетном докладе РКП(б) конгрессу, с которым выступил Рыков, особое место отводилось разоблачению оппозиции, причем докладчик старательно избегал упоминания имени Троцкого, а тем более слова «троцкизм». Вопрос о том, есть ли смысл открывать дискуссию по данному вопросу, вообще не был поставлен на голосование. Это вызвало явное недовольство большинства иностранных делегатов. 28 июня 1924 года представители четырех компартий демократических стран Запада обратились в Президиум с предложением «предоставить 2 часа для изложения своей точки зрения выдающемуся представителю оппозиции РКП»[1014]. Естественно, такое предложение, звучавшее почти как вызов большевистской дисциплине, сопровождалось клятвенными заверениями, что его инициаторы солидарны с курсом ЦК РКП(б). И все же в нем просматривалось пусть скрытое, но все же ощутимое сопротивление секций Коминтерна стремлению изолировать их от решения «русского вопроса».

На следующий день Президиум конгресса обратился к Троцкому с просьбой выступить в прениях: «Вам, разумеется, известен громадный интерес, с которым секции КИ относились и теперь еще относятся к этому вопросу. Какую бы позицию руководящие русские товарищи ни занимали, они обязаны всесторонне осветить и сформулировать перед Конгрессом этот вопрос, столь глубоко волновавший первую партию Коммунистического Интернационала»[1015].

Сославшись на то, что возобновление дискуссии означало бы выражение несогласия с решением Тринадцатого съезда партии, Троцкий от выступления отказался[1016].

Что стояло за таким неожиданным шагом, который равнялся признанию собственной неправоты? Вероятно, после череды чувствительных поражений Троцкий предпочел на время выйти из игры, надеясь, что рано или поздно его способности будут востребованы вновь. Нельзя исключать и того, что его нежелание изложить свои взгляды являлось результатом устного соглашения со сталинско-зиновьевской фракцией: молчание могло быть оплачено обещанием возврата к конструктивной работе в Политбюро.

Л. Д. Троцкий среди делегатов Пятого конгресса Коминтерна

17 июня — 8 июля 1924

[РГАСПИ. Ф. 492. Оп. 2. Д. 101]

Так или иначе, ни один из конгрессов Коминтерна не услышал выступлений Троцкого как представителя инакомыслящих в большевистской партии. Принятая без дискуссии резолюция, повторяя тезис о мелкобуржуазном характере оппозиции в РКП(б), неожиданно для иностранных делегатов дополнила его обвинением в «правом уклоне» из-за солидарности с рядом оппозиционных групп в компартиях Польши, Франции и Германии. Этот ярлык, который Троцкий отныне понесет как крест и, отправляясь в ссылку, «передаст» бухаринцам, станет синонимом административного кнута во всем Коминтерне. После этого никто из коммунистов, верных его генеральной линии, не посмеет даже подумать о том, что и «правые» могут оказаться правы.

В первой половине 1924 года Троцкий еще выбирал осторожные выражения при характеристике положения в Коминтерне, ограниваясь ссылками на Ленина, который призывал иностранные компартии искать собственные источники финансирования, чтобы проложить путь к самостоятельной жизни. Он выступил против «чрезмерного вмешательства Исполкома во внутренние персональные вопросы партий». Что касается глобальной перспективы мировой революции, то для ее победы коммунистам придется дождаться завершения периода «демократического империализма», о чем он говорил уже в ходе работы Четвертого конгресса Коминтерна и за что был обвинен в оппортунизме.

В заявлении Пленуму ЦК РКП(б) Л. Д. Троцкий написал о готовности отказаться от дальнейших дискуссий и сложить с себя полномочия председателя Реввоенсовета

15 января 1925

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 156. Д. 60. Л. 13–17]

Более подробно Троцкий разбирал причины поражения «германского Октября». Признавая (в отличие от Зиновьева) вину в этом «русских товарищей», он искал для нее объективные причины: «Ошибка заключалась в том, что установку на революцию мы взяли уже летом, приблизительно в июле, а сознательно взяться за ее осуществление решились только в октябре. Он [Троцкий] сравнивает положение с поведением всадника, дающего лошади шпоры перед самым прыжком через ров, вместо того чтобы заранее развить быстрейший ход. Тут лошадь либо поворачивает в последний момент, либо падает в яму»[1017].

Макс Истмен

Декабрь 1922

[РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 263. Л. 1]

Сторонники Троцкого в зарубежных компартиях прекрасно видели, что в спорах речь идет не столько о политических вопросах, сколько о дискредитации их лидера. Французский коммунист Росмер в начале 1925 года подводил итоги борьбы с ним в уходящем году: «Был мобилизован Интернационал. Гром и молнии сыпались на упрямые секции, которые отказывались высказаться вслепую о важных вопросах, которых они не знали или знали мало. Эта работа была поручена эмиссарам Зиновьева. Они громко кричали „долой фракционизм“ и в то же время фабриковали фракции. Это было доброе время для ограниченных вульгарных честолюбцев, которые отравляют послевоенное рабочее движение, а сейчас получили возможность выдвинуться»[1018].

Троцкий прибегал к лавированию, реагируя на растущее давление со стороны сталинского большинства. 15 января 1925 года он написал самокритичное письмо пленуму ЦК, на котором не смог участвовать ввиду болезни: «Я говорю, что большевизм подготовлялся к своей борьбе в революции непримиримой борьбой не только с народничеством и меньшевизмом, но и с „примиренчеством“, т. е. с тем течением, к которому я принадлежал»[1019].

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о предложениях Президиума ИККИ относительно книги М. Истмена

27 августа 1925

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 504. Л. 18–18 об.]

Тем самым он подбросил своим оппонентам — Зиновьеву и Сталину, а позже и Бухарину важный аргумент для своей собственной дискредитации. Впрочем, «примиренцев» клеймил в своих работах еще Ленин, да и будущие «правые» в ВКП(б) во главе с Бухариным в конце концов будут фигурировать под этим псевдонимом.

Следующим ходом в кампании дискредитации Троцкого стало предъявленное ему от имени Политбюро требование осудить появившуюся на Западе весной 1925 года книгу американского журналиста Макса Истмена, который симпатизировал большевикам и неоднократно бывал в Советской России. Книга называлась «После смерти Ленина» и раскрывала многие секреты «кремлевской кухни». Истмен был знаком с Троцким, брал у него интервью и восхищался масштабом его личности. По его мнению, только «создатель Красной армии» имел право претендовать на ленинское наследство, на его фоне остальные лидеры РКП(б) выглядели бледными троечниками. Вряд ли издание книги было согласовано с ее главным героем — Троцкий был вынужден оправдываться на страницах «Правды», назвав себя жертвой интриги и пообещав ответить западным злопыхателям брошюрой «Куда идет Англия»[1020].

Попытавшись сыграть на опережение, он направил Сталину объяснительную записку, в которой признал, что давал биографические материалы Истмену, но не передавал ему никаких документов о внутрипартийной дискуссии. То, что «английские меньшевики» воспользовались выходом в свет книги, не имеет ко мне никакого отношения, подчеркивал Троцкий, отметив в заключение, что «уже около полугода, как я не получаю документов Коминтерна». Письмо было выдержано в примирительном тоне и заслуживало того, чтобы похоронить потенциальный конфликт[1021]. Однако дело на этом не закончилось.

Амбиции Троцкого ни для кого не были секретом, поэтому появление книги было воспринято его оппонентами в Политбюро как попытка сохранить международный авторитет и вновь поставить вопрос о деятельном участии в делах РКП(б) и Коминтерна. Первым забил тревогу Сталин, отличавшийся особой подозрительностью и выступавший вместе с Зиновьевым застрельщиком всех кампаний по дискредитации Троцкого. Он не только «немедля познакомился с содержанием этой книги», но и «предпринял меры к переводу книги Истмена на русский язык и разослал перевод членам и кандидатам Политбюро на их усмотрение»[1022]. Смысл этого шага был понятен без комментариев, хотя генсек не обошелся без указания на то, что «книжка Истмена является клеветнической, что она принесет громадную пользу (уже принесла!) мировой контрреволюции и нанесет серьезный ущерб всему мировому революционному движению». В подходящих случаях Сталин не пренебрегал судить о тех или иных событиях во всемирном масштабе.

В ответ на решение Политбюро Троцкий написал новое письмо для печати с формальным осуждением содержания книги Истмена, но и оно не удовлетворило Сталина. Последний предложил довести переписку по данному вопросу до сведения партийного актива и даже подготовить ее публикацию на иностранных языках, однако не получил поддержки соратников, которые сочли, что это уж слишком. Зато Коминтерн «отработал» по полной. Вначале Мануильский предоставил газете французских коммунистов «Юманите» первый вариант опровержения Троцкого (вслед за ним был опубликован и второй, покаянный), а затем Куусинен внес в Политбюро просьбу Президиума ИККИ дать все материалы, связанные с публикацией книги Истмена, «для ознакомления ЦК важнейших компартий»[1023]. Естественно, эта просьба была немедленно удовлетворена.

Вынужденный под давлением Сталина опровергать общеизвестные факты вроде сокрытия политического завещания Ленина, Троцкий выглядел трусом и лжецом. Один из его рядовых сторонников восклицал: «Это ужас, просто ужас! Непонятно, зачем Лев Давидович это сделал. Ведь таким письмом он голову на плаху положил»[1024]. Можно не сомневаться в том, что данное мнение разделяли его сторонники в зарубежных компартиях. В очередной раз уклонившись от столкновения на проигрышной позиции, главный оппозиционер лишь на какой-то момент приостановил собственное движение вниз. Это прекрасно видел Сталин: «Своим ответом на книгу Истмена Троцкий предопределил свою судьбу, т. е. спас себя»[1025].

Троцкий на удивление равнодушно отнесся к разгрому «ленинградской оппозиции» на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 года, хотя и отдавал себе отчет в том, что методы борьбы с ней не имели ничего общего с внутрипартийной демократией. В тот момент «обезоруженный пророк» пошел на контакт со Сталиным и Бухариным, которые, в свою очередь, выражали готовность к примирению для того, чтобы не допустить его блока с остатками зиновьевцев[1026]. Троцкий получил разрешение «русской делегации» выступить против только что вышедшей книги Зиновьева под названием «Ленинизм»: «Так как в книге т. Зиновьева, которая ныне издается на иностранных языках, заключается полемика против меня — полемика, которую я считаю совершенно несостоятельной и компрометирующей теоретический уровень нашей партии, — то я прошу разрешить мне выступить с антикритикой также и на иностранных языках. Рукопись своей работы я до публикации представлю нашей делегации [в Коминтерне] или Политбюро»[1027].