Тень во времени

Как будто ей нужен портрет! Да плевать ей на это, как плевать на красивые платья, дорогие побрякушки, королевские балы. У неё ничего этого не было сто лет, она отлично обошлась бы без этой ерунды! Она не неженка какая-нибудь и не дура, вроде Илзы!

Ванда всегда считала, что только мужчина сделает женщину счастливой, если этот мужчина красив, пылок и способен выразить чувства словами и делами, в песнях или камне, с помощью красок или крови. Макс именно такой, но он её брат! Однажды ночью лет в двенадцать он залез в её постель, стал шептать что-то идиотское и щупать между ног. Отец так его отделал, что потом братца пришлось искать с собаками за десять миль от дома. Больше он к ней не лез, зато иногда смотрел так… как Георг не смотрел никогда.

Зачем он написал тот проклятый портрет? Ванда пару раз видела королеву Катрейну и не знала, жалеть её или презирать. Она напоминала старую высохшую брюкву, тогда как Айварих излучал здоровье и физическую силу. Силу Ванда ценила, как все горцы. Что могла предложить ему эта иссохшая, скучная старуха? Когда Айварих развёлся с Катрейной, Ванда про себя одобрила его решение, хотя Тория была сука та ещё. Как раз тогда Ванда отправилась посмотреть на молодую Катрейну, чисто из любопытства. Она, вообще-то, не особо любила живопись, предпочитая гравюры на дереве и меди. Любила она и обнажённые скульптуры, чью красоту ничто не мешало воспринимать. Однако на этот раз при виде портрета Ванда обомлела.

Неизвестный художник запечатлел Катрейну такой, какой её видели только его глаза – и ничьи больше. Портрет был признанием в любви и прощанием с ней одновременно – Ванда поняла это каким-то шестым чувством, отчего впервые в жизни испытала настоящий оргазм. Там, на портрете, она представила себя: это её невидимые руки художника касались словно кисть – холста, это она отражалась в его глазах, провожавших её на свадьбу с другим. Фантазии сменяли друг друга без остановки, вызывая физическое желание.

Ванда приходила в галерею каждый день и не могла насмотреться на полотно, а по ночам бредила таинственным силуэтом неизвестного возлюбленного. Он являлся в снах, и она просыпалась, дрожа от возбуждения; он преследовал её днём, и она забывала о еде и развлечениях; он смотрел на неё со звёзд по ночам, и она спрашивала у них его имя, но звёзды молчали. Она расспрашивала слуг, друзей отца, даже отважилась спросить короля с королевой. Айварих насмешливо посоветовал ей поменьше увлекаться романтичными бреднями и обратить внимание на красавчиков, что вьются вокруг. Катрейна добавила, что портрету много лет. Много лет, это… Ванда подсчитала, что со свадьбы Катрейны прошло почти пятнадцать лет, но разве это так важно? Она была одержима желанием узнать, чья душа способна так любить, и в день свадьбы Айвариха и Тории она решила эту загадку.

После церемонии бракосочетания Ванда столкнулась в дверях церкви с Георгом Ворнхолмом, который показался ей почти невменяемым. Он даже не заметил, как наступил ей на ногу и оттолкнул в толпу зевак. Она решила, что он пьян, чуть не крикнула ему вслед что-то оскорбительное, а вечером пожаловалась отцу. Тот посмеялся, выложив на стол золотое ожерелье:

– Если барон так тебе неприятен, то эта вещь тебе не понравится.

– Почему? – Ванда едва взглянула на ожерелье.

– Потому что его подарил Катрейне на свадьбу Георг Ворнхолм. Ожерелье она никогда не носила, много лет оно пролежало в шкатулке. Катрейна хотела отдать его Тории, да король был против. Я, собственно, как раз вошёл, когда они обсуждали, куда его девать. Айварих предложил мне купить его для тебя. Я подумал, тебе понравится: ты же любишь рубины.

Только теперь Ванда рассмотрела ожерелье и задохнулась от удивления. Красные камни, огранённые в виде капель, висели на цепочках золотой проволоки, переплетаясь друг с другом словно в совершенном беспорядке, создавая необычный узор. Украшение казалось старинным, точно такое же висело на шее Катрейны с портрета. Ванде оно напоминало капли крови, вырванные из сердца художника и попавшие на кожу его возлюбленной. Да, несомненно, это оно! Если королева никогда его не надевала, а художник именно его нарисовал, то… художник – это барон Ворнхолм?

Ванда слышала, что Георг учился живописи в Барундии, вспомнила она и смутные намёки о сватовстве Георга к Катрейне, услышанные в замке отца. Значит, он её любил, но из-за крови между ними им пришлось расстаться? Какая удивительная история! Ванду буквально распирали чувства. Георг в её глазах превратился в благородного страдальца, пылкого и верного возлюбленного с печальной судьбой. Теперь понятно, почему он был сам не свой на свадьбе Тории.

В день казни Катрейны Ванда поняла, что любит его. Отец тоже стоял в ложе короля, туда же привели арестованного Георга. Ванда бессильно любовалась хладнокровием и смелостью барона, восхищаясь его решением заключить пари на смерть Катрейны. После его побега она поклялась себе, что ни один мужчина не коснётся её, кроме него. Когда они поженились, Ванда думала, что достигла всего, о чём можно мечтать. Она ошиблась.

Георг оказался… обычным, даже скучным. В нём отсутствовало былое вдохновение, он никогда не смотрел на Ванду так, как на королеву. Тот жалкий портрет, что он нарисовал для жены, говорил об этом лучше любых слов. Увидев эту поделку, Ванда поняла, что никогда не заменит мужу Катрейну. С этого дня брак превратился в пытку.

О, Ванда не сразу сдалась! Она пыталась пробудить Георга в постели, но он предпочитал закончить быстро и заснуть как раз тогда, когда она только загоралась. Она украсила комнату с намёком на близость – он посмеялся над её безвкусицей. Она надевала соблазнительные наряды, дорогие украшения – он списывал это на женскую любовь к мишуре и не обращал внимания. Она флиртовала с мужчинами – Георг насмешливо наблюдал, как те либо сбегают из страха перед его гневом, либо из уважения к нему делают вид, что её не существует, как тот же Райгард. Слишком многие в Сканналии понимали, чем кончится для них роман с женой Георга Ворнхолма.

Ванда скосила глаза на мужа. Он о чём-то задумался, не слушая просителей и теребя бумагу. Она отвернулась. Девушки и замужние дамы оживлённо обсуждали принца Кэйрона. Ванда уловила отдельные фразы: «…красавец невероятный…», «Ты видела его камзол? Это латейский атлас!», «Не знаешь, он женат?», «Ах, какие у него губы!»

Насколько Ванда рассмотрела принца, он был и впрямь красив: яркие голубые глаза подчёркивались широкими тёмными бровями и контрастировали с каштановыми, зачёсанными назад волосами. Черты его лица настолько правильны, что придраться не к чему: тонкий прямой нос в профиль смотрелся просто изумительно, чувственная нижняя губа слегка выдвигалась вперёд, как и красивый подбородок с небольшой ямочкой. Лет двадцати семи, высокий, подтянутый, явно сильный, он двигался по залу будто пантера. Ему очень шёл зелёный приталенный атласный камзол с тёмно-синими продольными полосками, большими буфами с прорезями на рукавах и новомодным стоячим воротником. Широкие тёмно-серые штаны с прорезями топорщились на бёдрах, чулки обтягивали мускулистые икры. Наряд дополняли высокие сапоги с серебряными шпорами, золотая цепь с медальоном и чёрная широкополая шляпа с пером и огромным зелёным камнем.

Костюм был так отлично сшит и подогнан, что она любовалась принцем со спины не меньше, чем спереди. Ванда как наяву слышала плотоядные мысли женщин, которые после ухода Кэйрона оживились. Никто, кроме её чёрствого мужа, не слушал Райгарда и просителей: все обсуждали посланника короля Гиемона. Принц крови, красавец и не дурак, насколько она поняла из краткого разговора с Дайрусом. Чем-то он напоминал ей Георга, каким он мог быть в юности. Не поискать ли у него то, чего лишил её собственный муж? Если Кэйрон не струсит, то они оба выиграют. Ванда больше не желает мириться с нынешним положением. Она готова на развод, но терпеть Георга ей надоело!

***

– Так что мне написать брату? – Кэйрон вальяжно развалился в кресле в приёмной короля и медленно пил белое вино, нарочито пристально рассматривая его на свет перед каждым глотком. Его зелёный камзол почти сливался с обитыми зелёным шёлком стенами. Дайрус быстро допил бокал и взял бутылку, чтобы налить ещё. Слуг он выставил, предпочитая разговор без лишних ушей.

– Мой лекарь полагает, что она больна.

– Ни с того, ни с сего взяла и заболела накануне брачной ночи?

– Она уже болела оспой, не так ли?

– Ты поэтому казнил повара?

– Я не…

– Да-да, он сам помер, очевидно, от удара, – процедил Кэйрон. – Интересно, чем его ударили?

«А мне интересно, откуда ты столько знаешь?» – подумал Дайрус.

– Так я должен написать её отцу, что она больна неизвестно чем? Ты ведь понимаешь, дорогой кузен, что Гиемон не примет такого ответа.

Дайрус вскипел: угрожать себе он не позволит!

– Пусть Гиемон пришлёт лекарей, если пожелает!

– Король требует доказательств, что это не яд.

– Будь это яд, она умерла бы.

– Яды бывают разные.

– Но кому понадобилось её травить?

– Полагаю, желающие найдутся.

– Мы их не нашли!

– А ты не против, если я этим займусь? Я брату пообещал, как ты понимаешь, а он не любит ждать.

– Ну так ищи скорее и возвращайся к Гиемону!

– Разве я не сказал? – удивился Кэйрон. – Это он приедет сюда. И лично спросит, что случилось с его дочерью. – Дайрус похолодел. Флот Гиемона до сих пор торчал в Северной гавани, нервируя рыбаков и отцов хорошеньких девушек. Наверняка Гиемон прибудет с новыми кораблями, сканналийский же флот утонул три года назад, на его восстановление денег не нашлось.

– Когда? – хрипло выдавил Дайрус.

– Через месяц или два, как получится, – Кэйрон вытянул ногу, любуясь острым носком сапога. – Король просил меня выяснить все обстоятельства, и, если ты не возражаешь, я возьмусь за дело завтра же.

– Чем займёшься?

– Осмотрюсь, порасспрашиваю людей, глядишь, ты и прав окажешься. Кстати, что поделывает Калерия? Я по ней соскучился, как и половина аристократов Арпена.

– У неё всё хорошо, – Дайрус чуть не подавился от смены темы.

– Знал бы ты, как я жалел, что познакомил тебя с ней! Кажется, это был первый раз, когда ты увёл у меня женщину.

Дайрус скрипнул зубами. Он никогда не понимал, почему его женщины рано или поздно оказывались в постели Кэйрона. Стоило Дайрусу увлечься знатной дамой, служанкой при дворе или подцепить шлюху, как вскоре каждая давала ему от ворот поворот, радостно вешаясь на шею брата Гиемона. Чем он их брал? Не деньгами – Дайрус тоже не скупился. Не внешностью – Дайрус считал, что он не хуже. Умением? Но и этого на совместных развлечениях Дайрус не заметил. Только Маю Кэйрон не смог затащить в постель. Интересно, он пытался? Этого Дайрус не знал.

– Я слышал, её новый бордель краше прежнего. Не навестить ли нам его вместе, как в старые времена? Она, мы и штук пять девочек на закуску. Ну, тебе девочек, а мне всё равно.

– Тебе всегда было всё равно, кого трахать.

– Иногда, дорогой кузен, не стоит быть слишком привередливым. Никогда не знаешь, где получишь… наибольшее наслаждение. Так сходим вместе?