От ненависти до... любви?

Я невесело рассмеялась.

— Скажете тоже. — Мне очень хотелось сказать, что, скорее, он пытается отыграться за все те годы, когда не мог диктовать мне свою волю. Но подобное замечание наверняка спровацировало бы разговор Гарри и Рона с моим мужем, и это осложнило бы и без того непростые наши отношения с Люциусом. Поэтому я промолчала.

Однако когда Люциус тем же снисходительным тоном прервал мой разговор с очередным собеседником, я не преминула выказать своё недовольство мужу. Придав своему лицу доброжелательное выражение, чтобы со стороны казалось, что мы мило беседуем, я спросила:

— И долго ты ещё будешь унижать меня перед присутствующими?

— Я всего лишь играю ту роль, которую ожидают от меня окружающие, — ответил он, беря мою руку и поднося её к своим губам. — Чего нельзя сказать о тебе. Тебе твоя роль не удаётся совсем.

Не сдержавшись, я скривилась:

— Долго мы ещё должны здесь находиться?

— Как только мероприятие покинет министр, мы тут же уйдём. Надеюсь, это произойдёт до того, как мадам Нуар окончательно разденет меня своим пристальным взглядом.

На секунду я замерла от неожиданности, а потом откинула голову и весело рассмеялась.

— Стоило выдержать напряжение сегодняшнего вечера, чтобы услышать, как ты шутишь!

— Не обольщайся, милая. Это только для того, чтобы ты немного расслабилась. Видишь, ты уже ведёшь себя так, как и должна.

Однако его последние слова уже не могли испортить мне настроение.

Вскоре министр покинул приём. Предвидя это, Люциус постарался оказаться недалеко от выхода, чтобы нам не пришлось продвигаться через весь зал. Как только это стало возможным, репортёры кинулись к нам, задавая вопросы: правда ли то, что мы женаты, как давно и почему скрывали свой брак? Дождавшись, когда шум немного смолкнет, Люциус коротко ответил на главные вопросы: да, мы поженились четыре года назад. Не рассказывали потому, что не хотели привлекать к этому событию лишнее внимание, ведь наш брак — это наше личное дело.

— Вы решительно не хотите давать интервью, мистер Малфой? — спросил один из репортёров.

— Отчего же? — ответил Люциус. — Мы с женой с удовольствием дадим интервью, чтобы развеять все домыслы, которые возникли в магическом обществе. Только сейчас мы хотим понять, кто и каким образом узнал о нашем браке, который мы старались не афишировать. Как только нам это станет известно, мы дадим интервью любому изданию. А сейчас, господа, прошу нас простить, сегодняшний вечер утомил мою жену.

— Последний вопрос, мистер Малфой, — окликнул его другой журналист, и Люциус обернулся. — В вашем втором браке есть ребёнок?

Быстро сжав руку мужа, уже собравшегося было ответить, я его опередила:

— Двое. У нас двое замечательных детей, — с улыбкой ответила я, на мгновение прижавшись щекой к плечу Люциуса.

* * *

— Я не хотел говорить про детей, — заметил Люциус, когда мы, вернувшись в Малфой-мэнор, поднялись в спальню.

— Об этом мы с тобой не разговаривали. Просто я подумала, что женщина с удовольствием будет говорить о своих детях от любимого мужчины. Ты не можешь не согласиться с этим, — ответила я, снимая с себя мантию и кидая её на кровать. — Уф-ф, наконец-то этот вечер закончился. Не представляешь, как я хочу спать, — пожаловалась я, собираясь снять с себя колье.

— Боюсь, сегодня слишком быстро заснуть у тебя не получится, — негромко сказал Люциус, оказываясь у меня за спиной и легко отводя мои руки от застёжки. В следующее мгновенье одним движением он разорвал платье на спине так, что оно упало к моим ногам.

— Что ты делаешь? — воскликнула я, поворачиваясь к нему.

— У меня в некотором роде сегодня торжественный день. Ты впервые надела подаренные мной украшения. Я хочу это отпраздновать. По-своему, — ответил он, таким же образом освобождая меня от нижнего белья. Сев на кровать, Люциус потянул меня к себе, вынуждая меня встать перед ним. Он не глядел мне в лицо — его взгляд был устремлён лишь на колье на моей груди, а руки скользили по обнажённому телу, постепенно возбуждая меня. Но когда его ласки возымели действие, он внезапно убрал руки, чем вызвал у меня досаду, и холодно произнёс:

— Ты знаешь, что нужно делать.

* * *

Та же сова, с которой несколько недель назад мы получили газету со статьёй о нашем браке, на следующее утро перед самым завтраком принесла газеты со статьями, посвящёнными нашему вчерашнему появлению на приёме. Как я и предполагала, мой ответ о детях произвёл именно то впечатление, на которое я рассчитывала. Колдография, где я улыбалась, отвечая, и при этом наклоняла голову на плечо мужа, встречалась чаще остальных. На втором месте по популярности была колдография, где Люциус целовал мою руку, а я смеялась. Суть статей сводилась к тому, что брак между бывшим пожирателем смерти и героиней войны, вероятно, был заключён по доброй воле обеих сторон и, если судить по нашему поведению, был не так уж нам неприятен. Большинство газет призывали последовать нашему примеру и прекратить распри, основанные на идее превосходства чистокровных волшебников над магглорождёнными, которые, к сожалению, до сих пор имели место, несмотря на то, что с окончания войны прошло почти уже десять лет. Каким образом столь разным людям удалось найти что-то настолько общее, что мы посчитали нужным заключить нерасторжимый брак, оставалось загадкой. Однако репортёры выражали надежду, что в интервью, которое обещал дать Люциус, завеса над этой тайной приоткроется. Как и следовало ожидать, журналисты подхватили идею найти того, кто сообщил прессе о нашем браке, и самое главное, выяснить причину, по которой этот человек решил рассказать о нём, а также обстоятельства, при которых он об этом узнал.

— Чего ты добиваешься? — спросила я Люциуса, прочитав последнюю статью. — Если даже это на самом деле был МакЛагген, и сделал он это из мести, какой смысл сейчас напускать на него журналистов? Своей цели он всё равно достиг.

— Во-первых, это на самом деле был МакЛагген, — ледяным тоном ответил Люциус. — Во-вторых, этот глупец вздумал играть с противником, который ему не по зубам. Он просто получит то, что заслужил, не более.

— Хорошо, — повысив тон, сказала я. — Пусть его поступок рассердил тебя. Но репортёры не остановятся до тех пор, пока не найдут МакЛаггена и не вытрясут из него все подробности. Ты прекрасно об этом знаешь.

— Ты так сильно переживаешь за того, кто, по твоим словам, был твоим ухажёром от силы три часа? — вопросительно посмотрел на меня муж.

— Да плевать я хотела на МакЛаггена! — взорвалась я. — Гарри и Рон — вот о ком я действительно беспокоюсь. Если после того, как он напал на меня, они решили проучить его, Кормак не будет этого скрывать. Я не хочу, чтобы эта история отразилась на них.

— Успокойся, Грейнджер, — попытался утихомирить меня Драко. — МакЛагген — трус, он сейчас забьётся в какую-нибудь нору и носа оттуда не посмеет высунуть. Поттер и Уизли в безопасности, можешь не переживать за них. Ты лучше подумай, чем можно объяснить ваш внезапный брак, чтобы не вызвать подозрений. О рунах, как я понимаю, вы говорить не имеете права.

— Предполагаю, — резко ответила я, вставая из-за стола, — что на этот счёт подходящие объяснения есть у твоего отца. А если нет, то он очень скоро их найдёт. Прошу меня извинить, — бросив скомканную салфетку на стол, я вышла из столовой.

Добравшись до спальни, я упала на кровать. Напряжение последних недель дало о себе знать, а беспокойство о друзьях усугубило это состояние. Нет, МакЛаггена я не жалела. Он действительно был глупцом, как назвал его Люциус. Решив припомнить тот случай мне, он не учёл, что задеты будут интересы Малфоя, а Люциус не тот, кто потерпит подобного рода вмешательство в свои дела. После вчерашнего журналисты будут в прямом смысле охотиться на человека, который рассказал о нашем браке газете, правильно расценив обещание моего мужа дать интервью как награду тому, кто снабдит его этими сведениями. МакЛаггену можно было даже посочувствовать: в погоне за сенсацией репортёры рано или поздно до него доберутся и вытрясут из него всё, в этом не стоило сомневаться. Поэтому у него было два варианта: либо, как говорил Драко, спрятаться и не показывать носа, либо рассказать, каким образом он узнал о нашем браке.

Для любого нормального человека публично признаться в том, что он пытался изнасиловать женщину, означало стать изгоем. Люциус сделал ставку на то, что МакЛагген это понимает и, побоявшись осуждения общества, станет избегать журналистов. Но я знала Кормака лучше. А потому боялась, что его желание покрасоваться на первых полосах газет возобладает над здравым смыслом. Меня не страшило, что он может преподнести ту давнюю историю так, как будто это была моя инициатива — у меня было четыре свидетеля произошедшего. Однако если он начнёт говорить, обязательно расскажет и о том, что сделали ему мои друзья, и насколько бы правы не были Гарри и Рон с моральной точки зрения, на них это всё равно отразилось бы. Обессилив от размышлений, я не заметила, как заснула.

Инстинкты, развившиеся у меня во время блужданий по лесам в последний год войны, всё ещё срабатывали превосходно. Почувствовав опасность даже сквозь сон, я мгновенно соскочила с кровати и, выхватив палочку, направила её в ту сторону, откуда, как мне показалось, исходила угроза. Явно не ожидавший от меня такого проворства Люциус остановился и лишь через пару секунд насмешливо спросил:

— Ты забыла, что мы не можем использовать магию против друг друга?

— Не забыла, — пряча палочку, ответила я. — Это получилось инстинктивно.

— Я хотел с тобой поговорить, — сказал Люциус. Его тон не предвещал ничего хорошего.

— Давай поговорим, — устало ответила я. — Если ты считаешь это необходимым.

— Считаю. Ты сама должна понимать, что твоё поведение за завтраком было недопустимо.

— Почему? — пожала плечами я. — Я не сказала ничего, что прямо или же косвенно могло тебя оскорбить.

— Дело не в том, что ты сказала. Дело в том, как ты это сказала.

— Как? — всё так же устало спросила я.

— Запомни, дорогая: никогда не смей разговаривать со мной таким тоном, который может подорвать мой авторитет в глазах окружающих, особенно в глазах членов моей семьи. Это может быть для тебя опасно.

— И что ты мне сделаешь? — воскликнула я, и когда муж схватил меня за руку, негромко сказала: — Не смей. Если ты забыл, ты мне не хозяин.

— К моему величайшему сожалению, — прошипел Люциус, но руку отпустил. — Тем не менее, ты обязана вести себя так, чтобы у окружающих не было ни малейших сомнений, кто является главой семьи. Хотя бы внешне ты обязана показывать, что уважаешь меня.

— Показывать?! — сорвалась я на крик. — Да мне не нужно было показывать. Я испытывала к тебе уважение. Когда ты без единого возражения принял известие о необходимости брака между нами, я начала действительно тебя уважать. Ты можешь мне не верить, но никто лучше меня не понимает, что ты при этом чувствовал. Потому что я оказалась в том же положении. Вся моя дальнейшая жизнь оказалась связана с человеком, которого я никогда не выбрала бы по собственной воле. — Все чувства, долгие годы копившиеся в моей душе, наконец нашли выход, и я всё говорила и говорила, не замечая, что по моим щекам текут слёзы. — Я была лишена выбора — как и ты! Поэтому я понимала тебя как никто. Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что смерть Волдеморта не изменила твоих взглядов на место магглорождённых в волшебном мире. Я приняла это. Но я считала, что ты достаточно умён, чтобы понимать, что у меня свои взгляды на жизнь, и что я им останусь верна. Видит бог, я старалась, чтобы моё поведение на людях не оскорбляло тебя. Но, намекнув журналистам на МакЛаггена, ты создал вероятность того, что их расследование может доставить неприятности моим друзьям. И после этого ты хочешь, чтобы я не выражала своё недовольство?!