Полихромный ноктюрн

Сверху раздался взрыв, вернее его далёкое эхо, что превратилось в карканье стаи ворон. После чего крики ошеломляющего свойства ворвались в уши, вгрызлись зубами в само желание просыпаться по утрам, никто не захотел бы ничего такого услышать. Многие испытали ужас, подвесивший их над пропастью бездонного отчаяния; над такой пропастью только и оставалось, что немощно размахивать конечностями в попытках нащупать опору. Но вермундам удалось сохранить самообладание.

Шестипалый направил оружие на ту пожирательницу книг, пару раз осторожно шагнул. Она, наверняка, почувствовала его на недопустимо близком расстоянии, и потому повернулась одним резким рывком. На изуродованном лице расплылась широкая улыбка. Результат торжества неизвестной болезни — или же нечто иного — похромала навстречу. «Луковица» совершала свои действия как-то не совсем правдоподобно, словно от неё тянутся незримые нити-вены; через которые невообразимый кукловод управляет ей. Когда сорвалась с места с неожиданно большой скоростью, Бургомистр щёлкнул челюстью, отскочил назад, нажал на спусковой крючок. Впитав в себя пулю, цель пошатнулась, а следующий выстрел без всяких реверансов заставил её морду лопнуть подобно ягоде, попавшей под сапог.

Аколит пробудился и сразу махнул своим посохом. Рэмтор знал об опасности их приблуды — тут же нырнул за перегородку. Благодаря этому избежал попадания едких капель на свой плащ. После высунулся и прицелился, но не смог поразить маску Астролога. Тот запел, поганое хриплое песнопение в момент опустошило запас сил и ещё вызвало едва выносимую мигрень. Голова превратилась в коробку, заполненную битым стеклом и гвоздями, её трясли и трясли. Муки так и продолжались бы, если Хидунг не испытал новый мушкетон, поразив левую сторону груди культиста.

Те статуи громко вдохнули, посмотрели на вторженцов, без промедлений кинулись голодными извергами на тех, кто посмел потревожить их покой. Ещё в эту стаю влилось несколько Аколитов. Столкнувшись лицом к лицу с ранее не известным гибридным чувством отвращения и страха, мундиры выступили против закипевшего внутри библиотеки ужаса.

Началась резня в читальном зале.

Отовсюду — хлюпающий топот, удары, чавканья, выстрелы. Этот ансамбль заполнил пространство в полости культурного наследия. От стеллажа к стеллажу прыгали подтверждения прикосновения пуль и мечей к невозможному подобию изуродованной плоти.

Когда неудачливый собиратель фигурок оклемался — поднял веки, мало что увидел. Движения давались с трудом, будто бы его заперли в ящике. Был пойман в ловушку как какой-нибудь грызун. Протянув руку, упёрся во что-то. На ощупь — ил; или нечто схожее. Желавший заполучить дорогущую статуэтку запаниковал, не отдавая отчёта своим действиям, начал дождевым червём пробираться глубже. Искал выход, который, судя по всему, был близко. Закрывая нос тканью, копал, полз, копал, полз на звуки. И тут выпал из пола, а вокруг — сражение. Поднялся на свои две, что предательски подкашивались. Крепко сжав мушкетон, суетливо водил им, ожидал нападения отовсюду. Красная пелена заволокла всё происходящее, а в барабанные перепонки стучало собственное сердце. Микгриб упустил однорукого Аколита, который возник напротив него, не видел того даже в упор. А когда заметил скрытня в уродливой маске, обмяк, беспомощно рухнул на пол в кровавое месиво. Для полноты картины ему оставалось высоко заверещать. Тогда не нашёл ничего лучше, кроме как с силой закрыть глаза. Но потом всё же открыл их. Врага уже не было. Только непонятно щупальце мелькнуло на потолке.

На смену одной опасности пришла другая. О её появлении предупредило рычание, что жадно захлёбывалось самим собой. По обратной стороне пола второго этажа бежал пёс. Глаза облезшей гончей безостановочно дёргались, а из пасти вырывались человеческие руки в сопровождении криков, голоса молили о помощи. Брюхо разверзлось — из него вывалились языки, покрытые крошечными осколками костей. Внутриполостные органы, закручиваясь и завязываясь, приняли форму той самой статуэтки. Поддавшись панике и безнадёжности, Андер пополз ближе к Бургомистру, который в свете огней беспощадно обрывал болезненное существование отродий, наводнивших библиотеку Оренктона. Выполнял свой долг, но с крупицей сожаления, ибо знал о природе паствы культустов больше остальных.

Добравшись до бесстрашного вожака, заложник безнадёжной паники сделал неуклюжий разворот, (из-за этого чуть не упал) и увидел: преследователь прямо перед прыжком провалился сквозь потолок, ушёл как камень в воду. Искавший спасения мог бы похудеть ещё сильнее от таких откровений, будь на то время. Через стол грузно перевалился культист, но потом довольно резво скакнул вперёд. Палец сам нажал на крючок. Обнаженное поеденное тело свалилось к сапогам. Изувеченный вид напомнил о словах отца, которые ранее считал приукрашенными стариковскими рассказами. Отмахнулся от воспоминаний, обнажил клинок, воткнул остриё в мертвеца. Видимо, боялся, что притворяется, выжидает момента, чтобы отнять жизнь самым болезненным способом.

Давящие волны выплеснулись сверху, сжимали содержимое черепов незримыми дланями. У всех носом потекла кровь. Прогремел ещё один взрыв. Зазвенели цепи совсем не подъёмного моста. Приблизительно с третьего этажа бочкообразной библиотеки грохнулось кресло, прилетело прямо на спину ползущего приверженца Астрологов. Потом ещё что-то рухнуло меж стеллажей. Сопротивляющиеся неизбежному угасанию огни помогли рассмотреть, что неизвестный яростно наносит удар за ударом по одной из голов кошмарного создания. Кулак обернулся пестом, размалывал нососодержащую поверхность безобразной погани, выжимая из неё, якобы, целебный сок. У существа четыре руки и четыре ноги — двое слились воедино. Безобразное единство брыкалось, неутомимо пробовало отбиваться, кусать кривыми зубами то воплощение ярости, которое без остановки выбрасывало удары. Всякий лицезревший это побоище, если ещё не распрощался с рассудком, не помахал ему ручкой, мог незамедлительно отказаться выбирать чью-либо сторону, отказаться ставить на победителя. Неизвестно, кто из этих двоих ещё страшнее. Первый на вид — чудовище, да и ведёт себя соответственно, а со вторым всё несколько иначе. Кто вообще в здравом уме броситься на ТАКОЕ врукопашную, да ещё будет, упиваясь ненавистью, одерживать верх?

Вот таким-то зрелищем Андер впечатлился, оно совсем отличалось от сцены внутри шатра «Тик-Так»; те уродцы никак не сравнятся с обитателями момента нынешнего. Его аж перекосило из-за взбунтовавшегося блуждающего нерва. А лёгкие смял приступ сильнейшей паники. Совсем не хотел дожидаться продолжения: вдруг победитель нападёт на него. Ему оставалось только пустить по щеке слезу беспомощности, больше ничего не мог сделать. В бою от него мало толку, лишь помешает другим мундирам, а ведь те бились не только за свои жизни, но и за весь город и его людей. В случае их поражения в читальном зале — в Оренктоне можно будет прочитать только имена на мемориале и старые надписи на надгробных памятниках. Да и те некому будет…

Когда порождение сна безумца, грезившего о единстве, знаниях, прекратило всякое движение, мужчина в окровавленном плаще поднял слетевший цилиндр и уселся в кресло, закинул голову назад. Взгляд почти пуст, в нём отслеживалась усталость не телесная — иная. Ещё в нём ютилось ожидание, считал секунды до вероятного открытия замка. В нём нет роскошных приёмов, балов, прекрасной дамы — только чудовищная неизвестность. Этот замок, приспособление для запирания, отворит время, но сначала подберёт отмычку, слепит её из необходимого момента. Впереди тяжёлый бой — он знал это наверняка, чувствовал каждым дюймом своего тела. Этого не избежать — остаётся только встретить неотвратимое лицом к лицу, не потеряв своё достоинство и себя. Если уж суждено закончить свой путь здесь, то нельзя сдаться, нельзя стать хуже вчерашнего себя. Он прожил свои годы не для проигрыша в читальном зале; прожил свои непростые годы и не станет предавать некогда сделанный выбор. В горле комок, дыхание тяжёлое. Сидя в кресле, что стояло в самом центре битвы против глазочеев, поднял руку вверх, смотрел на свой цилиндр, будто бы разглядывает собственную могильную плиту. Тут услышал очень тихий шелест страниц, он перемежался с жужжанием самой назойливости. Эта пара вышла на передний план, а все остальные звуки приглушались, уходили на задний. Приложил пальцы к шее, чтобы проверить ритм внутренних потоков — тот медленно ускорялся. Руку начало крутить, боль охватила её. Дыхание давалось всё тяжелее, словно затягивается узел. Острые маленькие иглы впивались в мускулы, под ними само безумие вышивало крестиком. Грегор всё так же выглядит спокойным, не подаёт виду, держит всё при себе. Тут вспомнился человек, чьи слова и действия вывернули трупную яму, и та стала башней. Мимолётная вспышка помогла сосредоточиться, но всё равно не то. Не хватало одного средства. Пожелал достать трубку, закурить, однако действия не случилось. Его остановил силуэт, который возник возле дальнего стеллажа. Это был Рамдверт, он наблюдал, будто бы надзирал, пока вокруг него кипела битва настоящая и прошлая. А потом безмолвно изобразил жест, подвёл указательный палец к своим губам, и боль ушла, вернее — убежала, спряталась, забилась в свой угол. Грегора отпустило, в этот же момент понял, что его рука вовсе не проверяла ритм, а со злобой сдавливала горло.

Вроде бы наступило затишье. Недолго оно длилось, огласить победу помешали набухающие всюду нарывы. Фурункулы судорожно подрагивали. С новой секундой всё сильнее и сильнее. Узники красноватых недомешков искали путь наружу, прогрызали его. В результате вывалились, родились, многоконечные глазочеи. Хранилище знаний прошили скользкие вопли.

Подскочив рывком к чудовищу, Грегор сказал: — Вот ты где! — и вырвал топор из безвольного носителя смертоносной тиары и наградил оруженосца размашистым махом. Никакого раболепия перед опасностью. Подруб, разворот, дуга, пируэт — в ряду обезглавленных прибавилось. Многоконечные муравьеворотом закружили вокруг центра. Точно опоенные грибной настойкой крестьяне, что случайно оказались на ночном собрании ковена ведьм. Охотник нырнул в поток спирали, продолжил свой неравный бой. На чьей ещё стороне было то самое преимущество — не известно. Тут-то и показал всё мастерство владения инструментом всякого лесоруба. Не совершал никаких лишних движений — каждый взмах находил свою цель. Неужели успевал всё продумывать, прибывая в танце умерщвления болезненных питомцев древнего голода, или же всё происходило бессознательно? Рубил и рубил, избегал попадания по себе ловкими поворотами тела, а после сразу же контратаковал. Ни одна из попыток ранить его не осталась безнаказанной. Подрубил, выпотрошил глазочея, нырнул, оттолкнулся от тумбы и обрушил лезвие на очередного выродка, который прижал Хидунга к стене, пытаясь откусить кусок скрытой под кожей артерии. Освободив вермунда от встречи со смертью, перебросился на следующего. Иногда казалось, Грегор и вовсе растворяется в зловонном воздухе, а уже через мгновение оказывается на другом краю зала, где рубит шеи и лапы, выбивает из них тихие бульканья извращённых инстинктов. Этот глубинный шёпот велел пастве Астрологов нападать на любого, кто отличается от них.