Багровая смерть

74

Как только он остался без одежды, я смогла увидеть, как играют под его кожей мышцы, которых я еще не видела. Домино стал набирать мускулатуру, и я могла проследить очертания кубиков пресса на его животе, обтянутых теплой, шелковистой кожей, которую так и хотелось поцеловать. Ему буквально пары фунтов (один фунт — примерно 450 гр. — прим. редактора) не хватало до тех четко выраженных кубиков, которые украшают обложки журналов, но он был прекрасен и сейчас, а мой опыт отношений с танцорами и атлетами научил меня, что ярко оформленные шесть кубиков это либо очень строгая диета, либо хорошая наследственность, либо комбинация этих двух факторов. Мы все ходили в зал для поддержания формы ради нашей работы, будь то стриптиз, балет, борьба с монстрами или должность охранника, но для того, чтобы выглядеть, как фитнес-модель, придется практически все время проводить в тренажерке, а не с людьми, которых ты любишь — это того не стоит.

Домино пришлось помочь мне снять шмотки. Избавляться от перевязи было больнее всего. Сперва нужно выпрямить руку, а это больно, затем позволить ей болезненно повиснуть. В итоге мы вернули перевязь на место, когда я уже была голой. Так я не морщилась при каждом движении.

— Почему она так сильно болит?

— У тебя в руке застрял чей-то кусок — достаточно глубоко, что еще чуть-чуть, и потребовалась бы операция, — ответил Домино.

— О, — сказала я, и после этого перестала задавать глупые вопросы, ну, или попыталась. Иногда во время прелюдии я говорю то, что думаю, и перегибаю с этим палку. Я изо всех сил старалась не задавать других очевидных вопросов. Либо мне это удалось, либо Домино было без разницы, что комментировать. Он пробежался по мне руками и оказался прав: другие части его тела были еще горячее.

Я попыталась заняться с ним оральным сексом в одной из двух своих любимых позиций: он лежал на постели, а я стояла на коленях перед ним, но так у меня не получалось удобно опереться перевязанной рукой. Я выпрямилась и он стал тверже, чем когда я начала, но все недостаточно. Я немного отстранилась и сказала:

— Извини, рука мешает.

— Я бы хотел, чтобы попозже, когда тебе станет лучше, ты мне отсосала, но я понимаю, что тебе больно. Давай это исправим.

— Звучит неплохо. Как мы это сделаем? — Я баюкала свою руку. Она не ныла, она болела. Волны боли прокатывались вверх по руке, к плечу, и вниз, к телу. Было не так паршиво, как когда мне очищали и обрабатывали рану, но достаточно плохо, чтобы я начала задаваться вопросом, как я собираюсь пройти через это ради секса. Немного боли в сексе мне иногда нравилось, но это была не она. Это была просто гребаная боль.

— Я чувствую отголоски твоей боли, — заметил Домино.

— Мне жаль, — извинилась я.

Он коснулся моей здоровой руки.

— Не стоит извиняться. Часть моей работы, как твоей звериной половины, чувствовать то, что ты чувствуешь, и помогать тебе исцелиться.

— Домино, я не уверена, что смогу это сделать, когда так сильно болит.

— Тебя просто избаловала способность к исцелению, которую ты делишь с нами, — с улыбкой сказал он, пытаясь меня приободрить.

— И не говори. Забыла уже, насколько хреново получать ранение во время расследования, и продолжать идти дальше.

— У меня идея, — сказал он.

— Я вся сплошные уши.

Он осмотрел меня с головы до ног, его взгляд задержался на груди.

— Не сказал бы, что вся, — произнес он и коснулся того места, где задержался его взгляд — было приятно чувствовать, как он ласкает мою грудь, но боль все перебивала.

В итоге он накидал подушек к изголовью кровати и помог мне развалиться на них вместе с моей рукой, которая должна была оставаться неподвижной, так что вторая рука у меня освободилась. Домино начал поглаживать мои бедра, изучать моей тело своей теплой ладонью. Он не рвался к финишу, не пытался играть со мной — он просто продолжал ласкать меня своими большими теплыми руками, и я, окруженная подушками и его ласками, начала расслабляться. Наконец, его прикосновения стали интимнее, побуждая меня раздвинуть ноги, чтобы он смог лечь между ними, очертить мои края, поиграть со мной и, наконец, накрыть меня своей горячей ладонью, как чашей, прижав ее так, что, казалось, он почти удерживал меня, но только в этом месте. Все было так нежно, что я ощутила, как увлажняюсь, и напряжение в моем теле ушло. Я желала того, что несла с собой эта нежность.

Он принялся играть со мной рукой, теребя этот сладкий комочек, разбухший ото всей этой нежной прелюдии. Сегодня грубость не мое. Домино пробегался пальцами поверх и вокруг, снова и снова, лаская, дразня до тех пор, пока мое дыхание не участилось, а тело не возжелало большего. Я ожидала оргазма, но оставалась на грани. Боль не позволяла мне отдаться удовольствию.

— Это приятно, — пропыхтела я с придыханьем.

— Но кончать ты не собираешься, да?

— Боль мешает. — Я посмотрела вниз, на него, лежащего между моих ног, его рука покоилась на моем бедре. — Прости.

— Не извиняйся, Анита. Всем нам бывает больно.

— Но вы можете перекинуться и залечить свои раны.

— Не все, — возразил он, поцеловал мое бедро, а после — немного выше.

— Я не вынесу, если ты займешься со мной оральным сексом, а я не смогу ответить тебе тем же. Для меня это будет перебор.

Он прервал дорожку поцелуев по моему бедру и посмотрел на меня.

— То, что ты отказываешься от орального секса, говорит о том, что ты ранена сильнее, чем позволяешь мне это почувствовать.

— Хватит и того, что от боли страдает один из нас.

Он лег щекой мне на бедро и посмотрел на меня своими удивительными глазами. Может, если бы он чаще бывал в моей постели, к этому моменту я бы уже к ним привыкла, но привычки между нами не было, поэтому каждый раз, когда я смотрела ему в глаза, их необычная красота будоражила меня. Будь я кем-то другим, забеспокоилась бы и испугалась, потому что эти глаза кричали об инаковости, о том, что он не такой, как я, совсем, но меня различия не парили, и волнение у меня было как от созерцания редкого вида орхидеи, или от картины, полной ярких красок и движения до такой степени, что даже если ты не понимаешь, что задумал художник, тебе все равно нравится ее настроение и палитра.

— Вот, так-то лучше, — сказал он, и был прав. Что-то в его глазах успокоило меня, а когда я успокоилась, рука уже не так сильно болела.

— Я разучилась справляться с подобными травмами. Я теперь просто слабачка по части ран.

Он мягко рассмеялся.

— Ты никогда не будешь в чем-то слабачкой, Анита, но ты забыла, как жить с такими ранами.

— Она болит сильнее, потому что я не ожидала, что будет так сильно болеть.

— А сейчас? — поинтересовался он.

— Лучше, пока я ее не перегружаю.

— Думаю, мы найдем, чем заняться, чтобы не перегружать твою руку. — Он поцеловал меня в бедро, а затем потерся щекой чуть ниже.

— Какие будут предложения? — спросила я.

Домино усмехнулся, выцеловывая дорожку по моему бедру.

— Я практиковался с тех пор, как мы делали это в последний раз.

— Да ладно?

Он кивнул, потираясь лицом о внутреннюю сторону моего бедра.

— Покажи мне, чему ты научился.

Он улыбнулся, прижимаясь губами к моему бедру.

— Часть из этого я подчерпнул, наблюдая за тем, как ты ласкаешь Джейд под руководством подружки Джейсона.

— Джей-Джей была отличным учителем, — сказала я и почувствовала, как мое лицо бросило в жар, когда я подумала о светловолосой балерине.

Домино усмехнулся, и этот звук перекатился в низкое урчание. От этого по моему телу пробежала приятная дрожь, но из-за нее вздрогнули мышцы там, где меня заштопали, а это уже было не так весело.

— Не уверена, что смогу превратить эту боль в удовольствие.

— Просто лежи смирно во время оргазма, — посоветовал он.

— Не знаю, получится ли.

— Говорят, у тебя проблемы с тем, чтобы не двигаться по приказу.

Я нахмурилась:

— Кто говорит?

— М-м, — пожурил он, прижимаясь губами к бедру, — никаких разговоров во время поцелуев. — Он вновь поцеловал меня, и на этот раз — на краю изгиба внутренней стороны бедра. Следующий поцелуй пришелся прямо на впадинку, и мою кожу обдало мягким теплом от его дыхания. Я старалась не дрожать или хотя бы не двигать рукой. Вроде даже получилось.

Он поцеловал мой лобок и снова мягко выдохнул. Его дыханием было таким теплым, почти горячим на моей коже. Я прикрыла глаза и протяжно выдохнула, и он выбрал именно этот момент, чтобы лизнуть меня между ног одним быстрым, дразнящим движением.

Это вынудило меня уставиться на него, чуть ли не хихикнув.

От его взгляда весь мой смех испарился, дыхание перехватило, а тело напряглось. У каждого мужчины есть такой хищный взгляд, но конкретно этот шел из глаз, принадлежащих полосатому лику настоящего хищника. На меня смотрел его тигр, и мысль о том, что его рот касался таких интимных мест на моем теле, заставила меня задрожать, и причин у этой дрожи было больше одной. Я почти смирилась с тем, что толика страха в сексе, небольшое чувство опасности с теми, кому я доверяю, врубает мой переключатель. Когда Домино принялся лизать меня по краям — осторожно, не торопясь, подготавливая меня к тому, что будет дальше, я призналась самой себе, что частично дрожь была вызвана не нежностью, а мыслью о том, что даже человеческие зубы могут нанести ущерб. При таких мыслях оральные ласки становятся одним из самых доверительных актов с партнером. А если он еще и оборотень, у которого есть настоящие когти и клыки, то доверия тут еще больше.

Я позволила себе расслабиться под ощущением его языка, который рисовал круги по краям, лизал длинными движениями с каждой стороны, подбирался все ближе, но не касался меня там, где мне больше всего хотелось. Наконец, я взмолилась:

— Пожалуйста, пожалуйста…

Домино вскинул голову ровно настолько, чтобы спросить:

— Пожалуйста — что? — По глазам было видно, что он совершенно точно знает, что именно, но я подыграла:

— Все это обалденно, но, пожалуйста, дай мне кончить, не нужно больше меня подготавливать и поддразнивать.

— Это называется «прелюдия», Анита, а не поддразнивания. — Он вновь лизнул, нарочно избегая того местечка, в котором мне хотелось прикосновений.

— Домино, ты меня с ума сведешь. Просто сделай это.

— Вот это? — Он быстро провел языком по моим раскрытым створкам, едва касаясь той точки, до которой мне больше всего хотелось, чтобы он прикоснулся.

Я рассмеялась — частично от удовольствия, частично от раздражения:

— Домино!

— Когда я доведу тебя до оргазма, то хочу, чтобы ты выкрикнула мое имя.

Я чуть было не ляпнула, что стараюсь не произносить чьих-либо имен в таких ситуациях, потому что не хочу выкрикнуть ошибочное. Такое бывало пару раз, и вроде все обошлось, но не очень-то лестно, когда твой партнер кричит чужое имя во время вашего секса. Так уж повелось, но когда я посмотрела вниз, вдоль линии своего тела, в эти глаза цвета пламени заката, что мне еще оставалось ответить, кроме как «да»?

Своим языком, губами, ртом, облизывая и посасывая то сладкое местечко, он довел меня до кульминации, и из-за того, что прелюдия была такой обстоятельной, оргазм вышел сильным, всепоглощающим, он накрывал и накрывал волнами удовольствия, заставляя меня трястись и кричать, пока мои руки пытались найти хоть что-нибудь, во что я могла бы впиться ногтями и держаться, пока один оргазм переходил в другой или, может, это был тот же самый, набегающий, подобно волнам о берег, снова и снова, один и тот же океан, но не одна и та же волна.