Багровая смерть

28

Он имел в виду Никки; меня это устроило, поэтому мы отправили одного из охранников найти его. Затем я осознала, что у нас есть сотовые. Он спросил:

— Что ты делаешь, ma petite?

— Пишу Никки.

— Non, ma petite, со столь деликатным предложением лучше обратиться лично.

— Никки не такой уж официальный парень, — ответила я.

— Он влюблен в тебя, ma petite, но не в меня. К тому же, Никки совсем недавно был моим донором. Я предпочту проявить излишнюю заботу, нежели нанести оскорбление.

Я нахмурилась:

— Это значит — либо он нравится тебе сильнее, чем я думала, и ты не хочешь попасть впросак, либо ты боишься оскорбить его по другой причине.

Он улыбнулся.

— Ты влюблена в него, ma petite, и все же он не потребовал, чтобы его включили в расширенную церемонию со всеми нами. Я очень ценю, что Никки не испытывает трудностей с этим.

— Ты имеешь ввиду, в отличие от большинства вертигров? — спросила я.

— Да.

Я дважды вздохнула, будто пыталась набрать достаточно воздуха перед заплывом на короткую дистанцию.

— Проблема в том, что мы все никак не можем определиться с вертигром.

— Мефистофель оказался очень дружелюбным.

— Да, Дев, ладит со всеми лучше других.

— Ты не кажешься уверенной, ma petite.

Я разорвала объятия, потому что иногда трудно думать, когда нахожусь слишком близко к нему. И начала вышагивать по комнате, пытаясь объяснить.

— Мефистофель… Дев прекрасен во многих отношениях. Я знаю, ты ценишь, что он бисексуал, так что он твой любовник и мой.

— Он так же в постели Натэниэла.

— Да, и он делает с ним все, включая вещи, которые Мика все еще не может осмыслить.

— У Мики никогда не было любовника, ma petite. Это может потребовать некоторой адаптации.

— Знаю, как и у меня с женщинами. — Затем меня осенило, что он подразумевал больше, чем я поняла, поэтому я уточнила: — Ты не всегда был бисексуалом, не так ли?

— Это были эксперименты на пьяную голову, но сейчас я назвал бы это быть — гетерогибким.

— Ты пересек черту с другим мужчиной до того, как тебя доставили ко двору Белль Морт?

— Нет.

Я моргнула:

— Бля, Ашер был твоим первым мужчиной, любовником мужского пола, да?

Жан-Клод кивнул, затем отвернулся, чтобы я не видела его лица, что означало, он не доверял себе, чтобы контролировать свое выражение. Для него невероятная редкость быть неспособным контролировать себя таким образом.

— Боже, Жан-Клод, мне очень жаль. Я не знала.

— Почему ты извиняешься, ma petite? — спросил он, так и не повернувшись.

— Это объясняет, почему ты был готов мириться с ревностью и истериками Ашера на протяжении веков. Это также объясняет… Первая любовь всегда отнимает у тебя часть сердца, пока приличное количество терапии не вернет его тебе обратно.

Он рассмеялся.

— Ах, ma petite, такое сочетание романтики и практичности — я восхищен, что ты делаешь это одинаково хорошо.

— Я разделяю достаточно твоих воспоминаний, чтобы знать, что Белль тоже была весьма хороша в обоих.

— Но она никогда не была влюблена в меня, как ты. Найти вторую такую женщину, которая могла бы быть всем, что я желал в спальне и в зале заседаний, было больше, чем я рассчитывал когда-либо найти.

— Еще я лучше в реальной физической борьбе, чем Белль.

Жан-Клод повернулся и улыбнулся мне; какие бы эмоции он ни пытался скрыть, ему это удалось.

— Белль была достаточно сильна, чтобы не прибегать к кулачным боям.

— Я двойная угроза. Я надеру тебе задницу метафизикой, а потом просто надеру тебе задницу.

Он рассмеялся, но это был его контролируемый смех, тот, который я долгое время думала, был его настоящим. Теперь я знала, что это был своего рода отработанный смех, тот, который демострировал радость или юмор, но мог использовать его по своему усмотрению, даже если не понял шутки. Чтобы быть частью двора Белль Морт, он должен был смеяться над шутками и не выказывать отвращения к другим вещам.

— Это правда: ты первый воин, в которого я влюбился, ma petite.

— Я видела, как вы с Ашером тренируетесь на мечах. Разве это не в счет?

— Он хорош в такой практике, чтобы произвести впечатление на даму или кавалера, но в реальном бою Ашер позволяет своим эмоциям затмить его знания, а работа с клинком — это контроль и точность.

— Любые боевые действия — это контроль и точность, — сказала я.

Он кивнул.

— Признаю, это верно для большинства боевых действий, но не для всех. Я видел сражения, выигранные из-за чистой неконтролируемой ярости. В нужный момент она может переломить ход битвы и поднять боевой дух воинов, еще способных проявить силу, когда вокруг уже все сдались.

— Касаемо реального сражения — согласна, не думаю, что то, что я делала, квалифицируется как «реальное сражение».

— Это тебе определять, ma petite, но нрав Ашера всегда препятствовал ему в бою. Он был гораздо лучшим любовником, чем бойцом.

— Он великолепен в постели, но отстой в отношениях.

— Он не во всем «отстой в отношениях», как ты выразилась, но я понимаю, что ты не видела всего в чем он хорош так, как видел я.

— Я никогда не была с ним ни на одном свидании.

— Ты была с нами обоими.

— Пожалуйста, никогда не води меня больше в оперу.

Он рассмеялся, но опять же это был тот осторожный смех, восхитительный, но это все еще была маскировка.

— Ашеру, в отличии от тебя, действительно нравится то, что теперь называют высокоинтеллектуальной культурой.

— Полная версия «Спящей Красавицы» Чайковского вызвала у меня желание наложить на себя руки, а мне казалось, я люблю балет.

— Большинство людей любят подборки известных постановок балета, но понятия не имеют, сколько времени было сокращено.

Ладно, стоило признаться, что я полная деревенщина, но стук в дверь спас меня. Я хотела спросить, кто там, но только подумав об этом, почувствовала Никки по другую сторону двери, и. . Синрика.

— Почему с ним Син? — спросила я вслух.

— Не знаю, — ответил Жан-Клод, затем позвал: — Входи, Николас.

Дверь открылась, и широкие плечи Никки заполнили ее, когда он прошел, но над его головой виднелись несколько дюймов темных волос, потому что Синрик был более высоким их них двоих.

— Я уже говорил тебе, Жан-Клод, просто Никки, это не сокращенное имя.

— Прошу прощения, Никки, но, кажется, слишком короткое имя для человека, которым ты стал.

Он пожал плечами, насколько позволяла его мускулатура.

— Моего деда по материнской линии звали Николас, суку, которая называла себя моей матерью, назвали Николь в его честь, а меня назвали Никки в честь них обоих. Позволь просто сказать, коль уж подняли эту тему, я знаю, что Натэниэл хочет назвать мальчика Николас в честь его покойного брата, но я бы предпочел этого не делать.

— Какого мальчика мы хотим так назвать? — спросила я.

— Вашего, — ответил Синрик.

— Син, всегда удовольствие видеть тебя, но сейчас у нас приватный разговор к Никки, — сказал Жан-Клод.

— Хочешь сказать, что Натэниэл уже выбирает имена для детей? — встряла я.

— Ты же знаешь, как он бредит детьми, — сказал Никки.

— Выбор имен — это куда больше, чем бредить детьми, — возразила я.

— Ты знаешь, Анита, как Натэниэл хочет семью, — сказал Син.

— Да, и, если бы он мог забеременеть, мы бы поговорили об этом, но поскольку я единственная утроба в наших отношениях, этого не произойдет.

— Ты больше не единственная девушка, — заметил Син.

Я уставилась на него, готовая разозлиться на Натэниэла за то, что он выбирал имена для ребенка, на которого я не подписывалась, но нацелившись на того, кто рядом.

— Что это значит?

— Это означает, что когда Натэниэл в последний раз упоминал о желании завести ребенка, там была Фортуна и она сказала, что вполне готова.

— Иметь ребенка от Натэниэла? — спросила я

— Так далеко не зашло, но у нее никогда не было детей, и, так как они с Эхо чувствуют себя в безопасности, она задумалась об этом, вот и все. — Син протянул руки в небольшом отталкивающем жесте.

— Думаю, поговорю с ней о детях в самолете, — буркнула я, и была очень зла, но также, там были какие-то и другие эмоции. Я поняла, что мысль о том, что у Натэниэла будет ребенок от другой женщины, меня очень тревожит. Черт побери, я не хочу размножаться!

— Не хотел развязать скандал, Анита. Ты сказала, что против беременеть и заводить детей. Я думал, то, что другая женщина в нашей поли-группе готова забеременеть, решит все, а не разозлит тебя, — пояснил Син.

— Что ж, это ничего не решило, — сказала я, злобно. Проклятие.

— Ma petite, у нас нет времени на спор, если хочешь успеть покормиться до вылета.

— Вообще, мелкий прав, — заговорил Никки. — Если бы твое единственное возражение заключалось в том, что нужно забеременеть кому-то еще, то это решило бы проблему. — Он наблюдал за мной, и что-то в том, как он это сказал, дало мне понять, что он чувствовал именно то, что чувствовала я сама. Я не могла чувствовать его эмоции так, как могла с Жан-Клодом или даже Синриком, если бы опустила свои психические щиты, но также не могла удержать Никки от ощущения моих эмоций так, как могла других. Как моя невеста, Никки был вынужден делать меня счастливой. Это буквально, казалось, причиняло ему дискомфорт, если не боль, если я чувствовала себя несчастной. Он, вроде, никогда не делился ни с кем из других людей в нашей жизни тем, что чувствовал от меня, но взгляд его глаз сказал, что из всех, он, точно знал, почему я расстроена.

— Эта тема реально выбивает из колеи, — сказала я, и в моем голосе все еще была нотка гнева, но в основном он звучал стервозно и плаксиво, и я ненавидела слышать это в своем собственном голосе. Я могла бы поступить разумнее. Как-то я сказала Натэниэлу, что, если он забеременеет, мы поговорим о детях серьезнее. Это был мой способ откреститься от темы, но одна вещь, которую я не учла, когда мы добавили других женщин в нашу поли-группу, заключалась в том, что я была не единственная, кто мог забеременеть. И стало неожиданностью, как мне будет плохо от мысли о том, что кто-то другой носит ребенка Натэниэла. Я все еще не хотела беременеть, но и не хотела, чтобы он делал это с кем-то еще, что не имело никакого смысла. Но одна вещь, которую я усвоила на терапии, это то, что только потому, что чувство не имеет смысла, еще не заставляет тебя перестать это чувствовать.

— Я не хотел делать все еще более сложным или странным, — пробубнил Синрик.

Никки посмотрел на него взглядом, в котором читалось, что он сомневается в последней части. Он не часто так смотрел на Синрика, так что что-то произошло.

— Давай, малыш. Скажи им, чего ты хочешь, чтобы это не усложняло задачу или не делало ее более странной.

— Только не говори, что я ошибаюсь.

— Я не говорил, что ты ошибаешься. Я просто не сказал, что ты был прав.

— Либо одно, либо другое, — возразил Синрик.

— Нет, ты можешь быть прав и не прав одновременно.

— Нет, не могу, — настоял Синрик.

— Насколько бы я ни хотела, чтобы мир был черно-белым, да или нет, правильно или неправильно, Никки прав: иногда ты можешь быть обоими, — сказала я.

— Ах, ma petite, ты так помудрела с тех пор, как мы впервые встретились, потому что тогда ты верила, что мир черно-белый без серого между ними.