Багровая смерть

— С тобой у меня был первый секс в моей жизни. Логично, что это может быть довольно ошеломляющим.

Я подумала о недавнем открытии, что Ашер был первым любовником Жан-Клода. Это многое объяснило, почему он так долго терпел выходки Ашера.

— Хочешь сказать, что «Аффффигенннный секс, детка» заставил тебя казаться менее травмированным для меня.

— Что-то вроде того.

Я посмотрела на Жан-Клода.

— Может ли Син быть прав? Могут ли твои усилия удержать его в «детской/племянник» коробке повлиять на мое к нему отношение?

— Возможно.

— Что ты чувствуешь, когда ловишь сексуальное влечение Аниты к Сину? — спросил Никки.

Жан-Клод стал очень неподвижным. Его лицо превратилось в почти нечитаемую маску, красивую на вид, но отстраненную. Он очень старался не делиться тем, что чувствовал или думал.

— Я дистанцируюсь от нее, когда она испытывает любовное влечение к нашему молодому принцу.

— Син прав: ты начал называть его юным принцем или племянником, создавая все условия для напоминания тебе о том, как он молод, вынуждая думать о нем как о очень юном родственнике, поэтому к нему приклеивается табу инцеста.

— Знаете, эта грандиозная терапия что-то не располагает меня хотеть прямо сейчас кормить на ком-либо ardeur, — пробурчала я.

— Ты должна покормиться, прежде чем сесть в самолет, ma petite. Твой страх полетов может ослабить контроль над ним, и будет прискорбно, случись это в самолете.

Я уставилась на него:

— Насколько прискорбно? — спросила я.

— Если ты полностью потеряешь контроль, может быть вовлечен пилот, и насколько прискорбно будет зависеть от того, где вы будете пролетать, когда это произойдет, ma petite.

Я сглотнула, но, казалось, в горле застрял ком. Мне пришлось прокашляться, чтобы его протолкнуть.

— Ты реально побледнела, — прокомментировал Син.

— Я не люблю летать.

— Ты боишься летать, — поправил Никки.

— Перестань мне помогать, — проворчала я.

Он улыбнулся, но это была нежная улыбка.

— Я пытаюсь поддержать тебя.

Я посмотрела в единственный ясный голубой глаз и протянула ему руку.

— Знаю.

Он придвинулся и взял мою руку в свою.

— Ты — человек-слуга Жан-Клода, Анита. Это означает, что его отношение и эмоции влияют на тебя.

— Наши настроения могут влиять друг на друга, — сказала я.

Он сжал мою руку и сказал:

— Тогда, возможно, Син прав.

Я посмотрела на стоящего рядом с нами Жан-Клода. Он все еще выдавал вежливое пустое лицо, что означало, что он изо всех сил скрывал свои чувства и мысли.

— Жан-Клод, ты согласен со мной, что тот факт, что когда мы с Сином впервые были вместе, Мать Всея Тьмы трахнула нам мозги, заставил меня не влюбиться в него.

— Конечно, это повлияло на твое восприятие к нему, ma petite. Как же иначе?

— Да, но не усугубляет ли все, что ты поместил его в коробку «сына, которого у меня никогда не было»?

— Я, правда, не знаю.

— Тогда почему ты так сильно скрываешь то, что чувствуешь сейчас?

— Потому что мне не пришло в голову, что мои усилия рассматривать Синрика с позиции хорошего законного опекуна должны были блокировать твою способность полюбить его так, как ты могла бы.

— Ты чувствуешь себя глупо, потому что не учел такую возможность, — сказал Никки.

— Я бы выразился иначе, Никки, но да.

— Значит, я прав? — спросил Син.

— Я не могу сказать, что ты ошибаешься, — ответил Жан-Клод.

— Видишь? — сказал Ник. — Ты прав, и неправ, одновременно.

— Это как кошка Шредингера, — сказала я, — живая и мертвая одновременно, пока кто-то не откроет коробку.

— И что определяет, жива кошка или мертва? — спросил Син.

— Оставь метафоры, neveu. Это мое отношение могло убить кошку.

— Чтобы это так сильно повлияло на Аниту, ты, должно быть, хорошо постарался, чтобы сохранить Сина в коробке «юного племянника», — сказал Никки.

— Я его законный опекун. Бибиана и Макс доверили мне благополучие Синрика. Я пытался сделать как правильно для него.

— Ты был великолепен, Жан-Клод, — сказал Син, направляясь к нам троим.

— Я сделал все возможное.

— Никто не мог бы сделать лучше, — похвалил Синрик.

— Согласна, — подтвердила я.

— Согласен, — сказал Никки.

— Но мои усилия стоили Синрику любви Аниты.

— Позволь ним беспокоиться об этом, — сказала я.

— Нет, Анита. Жан-Клод должен помочь нам увидеть, действительно ли в этом проблема, — сказал Син.

— Как, — спросила я.

— Как мне исправить вред, который, возможно, я причинил?

— Я прав в том, чтобы сохранить Никки в качестве еды на время поездки.

— Звучит рассудительно, — согласился Жан-Клод.

— Кормись от меня сегодня. Если то, что ты положил меня в ящик «племянника», действительно вредит способности Аниты любить меня, тогда это должно помочь все изменить. Если это ничего не изменит, то дело в другом.

— Это опасный эксперимент, племянник.

— Если это не изменит ее чувств ко мне, тогда тебе больше не придется брать мою вену.

— Это может быть не так просто, Синрик, — сказал Жан-Клод.

— Ты назвал меня Синриком по крайней мере трижды. Ты никогда не забывал, что я предпочитаю — Син.

— Возможно, это попытка дистанцироваться еще больше? Син — довольно провокационное слово для использования в качестве имени.

— Я что-то упустил, — нахмурился Син.

— О чем? — спросил Жан-Клод.

Никки покачал мою руку.

— Думаю, я знаю о чем.

Я глянула на него, потому что до меня еще не дошло.

— Сину было всего семнадцать, когда он переехал сюда. Он вымахал на пятнадцать сантиметров, попал в качалку и начал заполнять всю эту высоту.

— К чему ты клонишь? — спросила я.

— Он не просто красив. Он на грани между симпатичным и красивым, мужчиной, спортивного телосложения ростом за сто восемьдесят.

Я переваривала это еще секунду, а потом до меня внезапно дошло.

— О. . дерьмо, — выдохнула я.

— Именно.

— Я все еще не догоняю, — сказал Син.

— Жан-Клод где-то только в прошлом году начал называть тебя племянником, верно? — спросил Никки.

— Где-то так.

— До прошлого года у тебя еще не начала развиваться мускулатура или преображаться лицо и все остальное.

Син моргнул, и на его лице щелкнуло озарение. Он выглядел удивленным, потом побледнел, а потом покраснел. Затем взял себя в руки, и, наконец, смог посмотреть на Жан-Клода, который нацепил самое осторожное выражение лица, какое я когда-либо видела у него.

— Ты был таким хорошим, благородным, а я пришел сюда и перешагнул через все это. Боже, Жан-Клод, мне жаль.

— И если мои усилия быть благородным удержали Аниту от того, чтобы отдать тебе свое сердце, то я сожалею.

— Теперь, когда мы все сожалеем, я остаюсь или ухожу? — спросил Никки.

Я продолжала держать его за руку, но сузила глаза.

— Не смотри на меня так, Анита. Тебе нужно покормиться, прежде чем попасть на самолет и у нас заканчивается время. — Он сжал мою руку, словно пытаясь мягчить тяжесть его слов.

— Практично и правильно, как обычно, Никки, — похвалил Жан-Клод. — И предлагаю компромисс.

— Какой компромисс? — подозрительно спросил Син. Его тон был похож на мой. Перенял ли он его от меня, или унаследовал через метафизику между нами? Мы никогда не узнаем, но это заставило меня задуматься, что еще он мог перенять у меня или я у него. Может, я наконец смогу бросить приличный крученый в футболе, так как Син был Мистером Квотербеком.

— Я хотел бы, чтобы ты увидел, как я беру кровь у Никки, прежде чем брать ее у тебя, Син.

— Иногда хорошо заранее увидеть, о чем ты просишь, — сказал Никки.

— Хочешь сказать, для тебя странно делиться кровью? — спросил Син.

— Если бы не терзался сомнениями, то сделал бы это раньше.

Сомнения не совсем то слово, которое употребил бы Никки, когда впервые пришел к нам. Думаю, мы все учились друг у друга.

— Ну, возьмешь ты кровь у Никки, и что потом? — спросил Син. Его большие темно-голубые глаза были сужены, и снова это было мое выражение на его лице.

— Если ma petite одобрит, то она накормит ardeur от тебя, и мы поделимся ею, как ты делишь ее с другими мужчинами. — Жан-Клод встретил его подозрение с таким же изящным, спокойным и нечитабельным выражением, как темная сторона луны.

Они оба посмотрели на меня. Никки нежно сжал мою руку. Я взглянул на него, а затем на двух других мужчин.

— Значит, это будет четверка? — спросила я.

— Кажется, так, — ответил Жан-Клод, все еще этим осторожным, приятным голосом.

— Просто чтобы ты знал, Син, лучше оговорить заранее, насколько другие мужчины могут прикасаться к тебе, пока все прикасаются к девушке, — предупредил Никки.

— Мы с тобой уже это оговаривали.

— Но не с Жан-Клодом.

Син посмотрел на вампира, и теперь на его лице не читалось никаких подозрений; на самом деле, он выглядел очень уверенным, почти высокомерным. В тот момент я поняла, что он красивый мужчина, который осознает свою красоту. Это было изменение с тех пор, когда он впервые пришел к нам, и, может, не в лучшую сторону, но это было на его лице, когда он стоял такой высокий и сильный. Внезапно вокруг него возникло почти осязаемое чувство энергетики. Частично это было присуще спортсменам, а частично от его, показавшегося, внутреннего зверя.

— Мне не нужно ничего оговаривать с Жан-Клодом. Он нервничает больше меня самого. — Взгляд, который он кинул на другого мужчину, принадлежал хищнику, и внезапно я уже не так беспокоилась о деликатных чувствах Сина.

— Тогда, возможно, мы должны обсудить мои границы, а не твои, — сказал Жан-Клод.

— Возможно должны, — согласился Син и двинулся в нашу сторону, как шел бы по футбольному полю, или направлялся к стартовому блоку на треке, как будто владел им, и знал, что выиграет. Победа была не вопросом, а данностью. Когда я только встретила Синрика, он был застенчивым, неуверенным шестнадцатилетним подростком, но он выжил, когда Мать Всея Тьмы пыталась сотворить с нами самую темную магию. Он не просто выжил физически, но и психологически, и эмоционально он, казалось, вышел из этого лучше, чем некоторые другие, старшие вертигры. Я должна была понять, что такая сила лишь возрастет. Наблюдая, как он идет к нам, к Жан-Клоду, я наконец поняла, что Синрик больше не был тем испуганным мальчиком, которого я помнила. Он был Сином, и он сам избрал это имя. Это была еще одна подсказка о том, кем он стал. Вы должны иметь определенный уровень мачизма, чтобы выбрать и носить подобное имя. Глядя на него сейчас, я поняла, что оно подходит ему. Как я могла это пропустить?