Багровая смерть

81

Мы были одни, если не считать двоих Роанов, которые, как примерные телохранители, стояли по обе стороны от дверного проема. Их пистолеты выглядывали из-под рубашек, и теперь они уже мало чем походили на ирландцев. В стране, где большинство полицейских… простите, сотрудников Гарды, не вооружены, это казалось неправильным для всех, кроме нас.

Мы с Натэниэлом переглянулись. Я сосредоточилась на этих больших, прекрасных глазах, и очень старалась не смотреть на его волосы. Они отрастут. Отрастут. Но если я сосредоточу на них свое внимание, то либо зареву, либо заору, а ничто из этого нам не поможет. Нам нужно помочь себе, а не вредить. Этим через час собиралась заняться за нас Моровен. Я отмела ее угрозы, выбросила из головы ненависть в ее глазах, насколько могла. Ничто из этого мне не поможет. Я смотрела в глаза Натэниэла и думала о том, как сильно люблю его. Смотрела на его косу, лежавшую прямо под ним, как обещание грядущего ужаса, чем, собственно, она и была. Блядь. Я молилась, чтобы у меня появилась идея, как вытащить нас отсюда вместе с Дамианом.

Натэниэл потерся щекой о цепь, которая огибала его плечо. Он вытащил изо рта кляп, и размяв челюсти, тихо сказал:

— Его наложили поверх косы.

— И когда она ее срезала, он ослаб, — заключила я.

Натэниэл улыбнулся:

— Она отрастет:

Я кивнула и заставила себя улыбнуться ему в ответ.

Охранник с более светлыми волосами подошел к нам.

— Как ты избавился от кляпа?

— Он был повязан поверх волос, так что теперь ослаб, — ответил Натэниэл.

Казалось, ответ смутил мужчину.

— Вам следует делать все, что она захочет, — предостерег он.

— Она в любом случае собирается меня убить, — сказала я.

— Умереть можно по-разному, Анита. Не позволяй ей делать это медленно.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Барнаби, — ответил он.

— Не разговаривай с ними, — шикнул темноволосый охранник.

— Если ты не хочешь смотреть, как она медленно убивает нас, Барнаби, то помоги нам отсюда выбраться.

Он покачал головой и направился обратно к двери:

— Мне жаль вас, но не настолько.

— Барнаби, отойди от них!

— Да иду я, Томми. — А нам он очень тихо сказал: — Не надейтесь на мою помощь. Если она велит мне убить вас, я так и сделаю. Я сделаю это быстро, но сделаю — убью обоих, если она так прикажет.

— Хорошо, что мы прояснили наши позиции, Барнаби, — сказала я.

— Кончай трепаться с пленниками! — рявкнул Томми и направился к нам.

Барнаби просто пошел ему навстречу, пока Томми чихвостил его за болтовню с нами. В его устах это звучало так, словно мы были беспризорными щенятами, к которым не стоит привязываться, потому что им все равно конец. Такое чувство, что для Томми и Барнаби это не первое родео, которое завершится смертью пленников — быстрой или медленной. Помощи здесь не ждать не приходится. Мы не могли предложить Барнаби достаточно, чтобы он предал Злобную Суку, а его друг Томми был настроен еще менее дружелюбно.

Натэниэл произнес:

— Обидно будет, если ты так никогда и не узнаешь, насколько я феноменально гибкий.

Это казалось бессмыслицей в нашей ситуации, но я знала, что в такую минуту это должно быть важным. Видимо, я выглядела насколько же сбитой с толку, насколько себя чувствовала, потому что он прошептал:

— Гибче Гудини.

Наконец до, меня дошло, что он имел в виду: он был фактически гуттаперчевый. Он может вывернуть свои плечи наоборот, и так почти со всеми частями тела. В спальне это было весьма интересно, да и когда он танцевал на сцене тоже, но сейчас это могло быть как раз тем, что нам было нужно. Он мог освободиться от цепей, а затем освободить и меня, если у нас получится отвлечь охранников.

Но как? На мне был пеньюар, так что секс казался подходящим вариантом. Судьба не хуже смерти или наблюдения за тем, как Злобная Сука отрезает от Натэниэла по кусочку. Если сделаю так, чтобы охранники подошли поближе, и выпущу ardeur, это может сработать, но я не знала, почует ли его Моровен. Аrdeur бывал несдержанным, а мы не нуждались в повышенном внимании.

Я глянула вверх, на свои кандалы. Моя рука была достаточно миниатюрной, чтобы протиснуться сквозь них, если я готова содрать немного кожи и пролить кровь. Стоп. Охранники это точно заметят.

Я посмотрела на Натэниэла:

— Люблю тебя.

— Я люблю тебя больше.

— А я тебя — еще больше.

— А я — вообще безгранично, — парировал он, улыбаясь. Я улыбнулась в ответ, сделала глубокий вздох и с силой потянула свое неплотно скованное запястье.

— Что ты делаешь? — крикнул черноволосый Томми.

Я проигнорировала его, потому что мне нужно было, чтобы они оба подошли ко мне и оказались спинами к Натэниэлу. Я всем телом повисла на своем левом запястье и тянула. Кандалы чуть поддались. Не будь здесь охранников, возможно, я смогла бы освободить одну руку, и этого было бы достаточно для того, чтобы освободить вторую. Если бы охранники стояли к двери и дали мне минут пятнадцать-тридцать, чтобы вытянуть руку, я могла бы сбежать, но, держу пари, у них не найдется столько терпения. Мой расчет был на то, что они не станут просто стоять и пялиться на то, как я это делаю.

— Ты что творишь? — рявкнул Томми.

— Сваливаю отсюда, — прокряхтела я.

— Ты не сможешь освободиться, — сказал он.

Мне нужна была какая-то смазка, чтобы протащить руку сквозь оковы. К счастью, мое тело вырабатывало то, что могло помочь. При должном желании. Я встала и начала тянуть, дергать и тереть запястьем о наручник.

Барнаби прокричал, стоя у двери:

— Ты только поранишь себе запястье.

— Если я не освобожусь, она поранит меня куда сильнее.

Охранники переглянулись между собой и направились ко мне.

— Прекращай, — потребовал Томми.

— Или что? — спросила я.

— Или мы сделаем тебе больно.

— И в половину не так больно, как сделает мне Злобная Ирландская Сука, когда вернется, — парировала я, продолжая дергать рукой.

— Ты пытаешься пустить себе кровь? — поинтересовался Барнаби.

— Да, — ответила я.

— Зачем? — спросил Томми.

Они оба стояли передо мной — между мной и Натэниэлом. Барнаби начал было оглядываться назад, на Натэниэла, так что я всем телом повисла на кандалах, демонстрируя им, зачем хочу пустить себе кровь.

— Видишь, он поддается. Думаю, если у меня будет немного смазки, то смогу вытащить руку. Освобожу одну, а потом просто дотянусь и освобожу другую.

— Мы стоим прямо тут, — напомнил Томми. — И не дадим тебе сделать это.

— Каким же образом? — поинтересовалась я, дергая запястье сильнее. Мне следует быть осторожней, или все закончится тем, что я заработаю вывих запястья еще до того, как пущу себе кровь, чтобы смочить оковы. Меня так и подмывало глянуть им за спины, на Натэниэла, чтобы понять, освободился ли он, но я не стала.

— Не вынуждай нас причинять тебе вред, — предупредил Барнаби, и слова его прозвучали так, словно вред он мне причинять не хотел, но все равно сделал бы это.

Томми схватил меня за руку чуть ниже запястья. Очевидно, он думал, что это удержит меня от рывков. Я услыхала звон цепей, и это были не мои, так что еще неистовее задергала вторым запястьем, которое никто не держал. Это наделало много шума — теперь я даже сама не могла расслышать, гремел ли своими цепями Натэниэл.

— Прекрати! — выкрикнул Томми, стискивая мою левую руку так, что это было даже немного больно, но не настолько больно, как от тех ссадин, что я уже себе заработала. Я поджала ноги и всем своим весом налегла на запястье — это удивило Томми до такой степени, что он отпустил меня, и я, словно фальшивое привидение во время шарлатанского сеанса, повисла, грохоча цепями.

Томми влепил мне пощечину. Удар вышел приличным — он немного меня потряс, так что на секунду я просто повисла в цепях, пока моя голова и остальные части тела пытались прийти в себя. Томми ухватился за переднюю часть моей ночнушки и дернул вверх, пытаясь поднять меня на ноги. Но ночнушка — это вам не рубашка, и даже не платье, так что в итоге он сверкнул всем тем, что было у меня ниже талии. Женщины могут жаловаться, что мужики пялятся на их грудь, но, поверьте, они пялятся на вещи и похуже.

Время будто застыло — мужчина уставился вниз, и я практически слышала, как у Томми щелкнуло в мозгу, когда он подумал, что еще мог бы со мной сделать. Сглотнув, я ощутила привкус крови. Он немного поранил мою губу, когда влепил мне пощечину, и вкус собственной крови заставил моих внутренних зверей подняться, кожу словно окутало жаром. Им тоже не нравилось получать по лицу. Впервые я осталась одна в своей голове со своими зверями, и не было больше опытных ликантропов внутри меня, чтобы помочь. Мое тело стало таким горячим, словно его охватило огнем.

— Что, черт подери, ты такое? — прошептал Томми. Он все еще держал меня за руку.

Между их телами я увидела Натэниэла. Он был свободен и уже поднимал брошенный Родиной нож. Барнаби начал оборачиваться. Если бы я не глянула на Натэниэла, если бы этих двоих не было, если бы у моих зверей была еще пара секунд, чтобы подняться, если бы у меня был доступ к еще чьей-нибудь силе, кроме своей собственной… но всего этого не было. Я призвала ту единственную силу, что у меня была, которая могла и убить, и отвлечь. У Обсидиановой Бабочкой я научилась высасывать жизненную силу через прикосновения, кожа к коже. Она не планировала учить меня своим трюкам, но одной из моих способностей после нее стало умение перенимать, на время или навсегда, ту силу, которую вампир использовал на мне или рядом со мной. Эта сила осталась со мной навсегда.

У Томми ушла секунда, чтобы понять, что что-то не так, а затем рука, которой он меня держал, начала иссыхать, будто я воткнула невидимую соломинку ему под кожу, а он стал просто упаковкой сока. Он попытался разжать свою хватку, но не смог, и крикнул:

— Что ты делаешь?

— Обороняюсь, — ответила я, и голос мой прозвучал отстраненно, умиротворенно, потому что пить его было приятно — так много энергии.

— Барнаби, помоги мне!

Барнаби хотел было рвануть к нам, но Натэниэл вскочил ему на спину и вогнал в грудь нож. Мужчина издал невнятный звук и двинул Натэниэла локтем, пытаясь сбросить его со своей спины, а значит, в сердце Натэниэл не попал. Он нанес еще один удар ножом, и на этот раз Барнаби повалился на пол вместе с ним на своей спине.

Теперь кричал Томми — его тело покрывалось трещинами, словно он находился в пустыне и его истощало палящее солнце, но то было не солнце и не зной, а всего лишь я. Я понятия не имела, находился ли кто-то поблизости, чтобы услышать эти крики, но не смогла бы остановиться, даже если бы захотела, потому что как только я прекращу от него питаться, он освободится и развернется, чтобы помочь Барнаби разобраться с Натэниэлом. Натэниэл все еще наносил ему колющие удары, пытаясь добиться смертельного, а Барнаби боролся изо всех сил. Я не могла допустить, чтобы к бою присоединился еще один тренированный мужик, и Натэниэл проиграл. Так что я смотрела в глаза Томми и наблюдала за тем, как иссыхает его кожа, пока она не стала походить на дубленую, и он все еще кричал — крик стал выше и жалобнее, но я не имела права на жалость. Жалость могла нас убить.