Багровая смерть

Натэниэл, шатаясь, поднялся на ноги, он был в крови и тяжело дышал, но второй мужчина не встал. Натэниэл победил. Мы выжили, потому что он убил Барнаби. Я посмотрела на высохшую оболочку, которая некогда была мужчиной — я медленно его убивала. Сильная рука, обхватившая мое запястье, теперь была всего лишь костями, покрытыми пергаментной кожей. Она даже больше не ощущалась, как рука, и, тем не менее, я кормилась от самой сути его жизненной силы. Остановись я сейчас, то могла бы вернуть украденную энергию, и он исцелился бы, но я не хотела, чтобы он исцелялся. Мы боролись за собственные жизни. Томми прожил ненамного дольше Барнаби.

Голос у Натэниэла был хриплым, словно это он кричал:

— Можно освободить твое запястье? К тебе безопасно сейчас прикасаться?

— Нет, — ответила я, и проглотила жизненную силу, полученную у мужчины, стоявшего передо мной. Я загнала свою жажду питаться, питаться и питаться обратно в темную коробку своей души, и Томми сломанной куклой повалился на пол.

Натэниэл потянулся и одной рукой освободил мне правое запястье. Во второй он все еще держал окровавленный нож. Ощущение свободной руки было приятным, но магия по-прежнему была на месте — она все еще блокировала меня. Я потянулась и самостоятельно освободила свое второе запястье. Как только контакт с кандалами прекратился, я тут же услышала всех своих — каждая метафизическая связь вновь была со мной. Натэниэл снова был там — яркий, как еще одно бьющееся сердце. Я закачалась, словив исходящий от Дева ужас, а Дамиан вернулся к жизни внутри моей головы, словно кусочек меня самой, об утрате которого и не подозревала.

Натэниэл потянулся ко мне, но уронил свою покрытую кровью руку, так и не прикоснувшись ко мне.

— Я снова могу тебя чувствовать.

— Вытри руки об его свитер, — предложила я, жестом указав на иссохшую оболочку у наших ног, лежавшую рядом с кровавым месивом нашей второй жертвы.

Натэниэл опустился на корточки, вытер об свитер руки и нож, а затем снова встал.

— Он все еще кричит.

— Я его не слышу.

— Я слышу.

— Дай мне нож. — Он отдал мне его без возражений. Я опустилась на колени и теперь могла расслышать высокий, пронзительный писк. Он остался бы там, живой, может, навечно. Обсидиановая Бабочка использовала свою силу, чтобы наказывать своих подчиненных, оставляя их в каменных гробах до тех пор, пока не пожелает простить их и вернуть обратно. Я воткнула нож в сухую, словно бумага, кожу, в районе нижней части грудной клетки, провернула лезвие резко вверх и внутрь пока не почувствовала густоту сердечной массы. Большая часть остальных внутренностей ссохлась, как и кожа, но сердце все еще было там, почти такое же плотное и живое, как обычно. Я вгоняла лезвие в этот пульсирующий источник жизни до тех пор, пока крики не стихли.

Я встала и протянула нож обратно Натэниэлу. Он покачал головой.

— Нет, пусть он останется у тебя. Я слишком долго возился, прежде чем убить вон того. Ты бы сделала это одним ударом. Я пока не особо хорош в обращении с ножом.

— Это придет с практикой, — сказала я.

Он кивнул. Я опустилась на колени, чтобы вынуть из кобуры пистолет Томми и отдать его Натэниэлу, когда по ступеням спустилась Родина — так тихо, что мы вообще ее не услышали. В руке у нее был «глок», и держала она его очень уверенно. Иногда все могло бы быть хорошо, если бы не было так плохо. Блядь.