Книга шороха

Эр проснулся, стоило ей затронуть это воспоминание, царапнул когтями по ребрам и протянул лапы к языку.

"Но все это – не его дело".

– Но все это – не твое дело, – она резко зажала рот рукой.

Пепел обернулся:

– Ветер?

Аили кивнула, не отнимая ладони от губ.

Он больше ничего не сказал, выплюнул колосок и прибавил шаг, опередив Селедку. Килич жалобно бряцал на поясе, голодно цепляя стебли пшеницы. Эр запоздало отпустил слова Аили:

– Мне нужна моя Книга, – наконец, облегченно выдохнула она, – ты должен забрать ее у Лето.

Деревня была уже недалеко, впереди виднелись темные крыши покосившихся домов и желтые высокие стога.

– Ты украла мой сон, – Ян остановился, – а теперь просишь Книгу?

Смутившись, Аили опустила лицо:

– Отдашь Книгу, я запишу в нее твой кошмар, и он больше тебе не приснится.

– Посмотрим, раз так.

Чем ближе к деревне они подходили, тем шире становилась тропинка, тем реже встречались сорные травы и, то тут, то там среди колосьев пшеницы проглядывал голубой чертополох. Туманная хмарь надвигалась со стороны белоснежных пиков горной цепи Монад, накрыв тенью маковое поле по ту сторону деревни. Там, где поле кончалось, и начиналась короткая ощипанная трава, за кривым загоном паслись несколько тощих рыжих лошадей. Ян оставил Аили ждать, а сам направился к ним. Он без проблем отвязал одну, забрался на спину и неторопливо, не наводя лишнего шума, вернулся.

Мало приятного ехать верхом на расседланной кобыле, но все лучше, чем идти пешком, собирая сапогами придорожную пыль. Путь в одно мгновение сократился на несколько дней. Оба молчали. Аили держалась за плечи Яна, уткнувшись носом в его спину. Потертая кожаная котта пахла сладким застарелым потом и полынью, в складках рукавов еще белой рубахи мирно спала желтая пыль. Над алым маковым полем стоял сухой жар лета. Слева подступали высокие синие горы с белыми шапками вечного снега на острых шпилях.

Иногда она невольно бросала взгляд на обожженную руку Пепла и долго рассматривала плетение изуродованной кожи, морщась от отвращения, но тайно желая коснуться шрама и провести по нему кончиками пальцев.

Воздух в легких свернулся, и по спине пробежала дрожь. Аили тряхнула головой, сгоняя наваждение. Ей показалось, что это проделки Эра, но Ветер молчал.

– К вечеру доберемся до Джендали, – Ян отклонился назад, скользнув взглядом по ее лицу, – и не надо больше залезать ко мне в сон.

– Ты хочешь пересекать пустыню днем? – она поморщилась. – Нас же изжарит.

– Если в ночи мы собьемся с пути, то не сможем уже встать привалом под солнцем. Лучше сделать запас воды и выступать поутру.

– Боишься заблудиться? – Селедка едко усмехнулась. – Я думала, пустынники знают пески, как свои пять пальцев.

Ян покачал головой:

– Никогда не жил там. Я родился в Семмире.

– Далеко тебя занесло. – Она посмотрела на запад, где за макушками гор поднимались ядовитые бурые облака Желтого берега. – И почему ты уехал?

Пепел ответил не сразу, будто не хотел рассказывать:

– Мать продала меня на корабль, чтобы прокормить остальную семью. Детей было много, а я – самый младший и самый бесполезный. Несколько лет я плавал, пока нас не захватили моряки Старого царства, и я не встретил на одном из них Серебряную ведьму.

– И тогда ты пришел к Лето, чтобы найти ее?

– Нет, познакомился с Вэл в портовом кабаке. Она сразу поняла, что я играл с Серебряной, и предложила поработать на Шпиль. Мол, поводырь много дел с нечистью имеет, вот и шанс Ведьму встретить большой.

«Ты задаешь ему слишком много вопросов, – Эр туже затянул цепи, сковывающие его с Аили, – не нужно».

Она проигнорировала слова Ветра.

– Ты хороший человек, а у таких все получается, – Селедка глядела вниз на маки.

– Не мели ерунду, мы едва знакомы. Не знаешь – не говори.

Она поджала губы:

– Я знаю. Ты не приказываешь и не унижаешь меня.

Черный ветер яростно скреб по стенкам сознания, стараясь заткнуть ей рот.

– В Дом шепота часто привозили поводырей для суда, тех, что делали из Шелестов слуг. Хорошо, если только слуг. Ты знаешь, дела идут замечательно лишь в пределах наших крепостей. Порядок соблюдается в Шпиле и на Ким-Лор, но за их воротами вы творите произвол.

Пепел пожал плечами:

– Все хороши. Мне до тебя дела нет, живи, как хочешь, да не лезь ни во что. Я тебя не трогаю, и ты мне не мешай. Помни про договор только: ты мне – Ведьму, я тебе – Книгу.

– Ветер знает все мои мысли, но в Книгу заглянуть не может. – Она прислонилась лбом к его спине. – Приходится держать в себе всё, что видишь в мире разума, жить им, до тех пор, пока не впишешь в Книгу.

Аили сильнее сжала пальцы, случайно ущипнув его за бок, и прошептала:

– Я недолго протяну без Книги.

Ее слова опустошили. Ян обернулся. Через плечо посмотрел на нее, поникшую, и увидел не Шелеста. Не безвольную. Увидел одинокую женщину в пустынном мире раскаленных солнцем маков. Она крепче и крепче сжимала его котту, вцепилась намертво, потому что только за него могла ухватиться, только за ним могла пойти. Не безвольная. У нее было желание – жить. И он твердо решил, что обязательно вернет ей Книгу шороха. Не потому что они заключили сделку, не потому что она – его Шелест.

Не знал, почему. В немом маковом поле Ян пообещал себе, что будет рядом. Не оставит ее одну.

К середине дня они добрались до небольшой речки, берущей начало высоко в горах. Ледяная вода оживила высушенную кожу, так мягки были ее прикосновения, что Аили долго не могла заставить себя отойти от берега. Она ловила ладонями проскальзывающие сквозь пальцы бугорки волн, набирала полные горсти и жадно пила, жмурясь от сковывающего зубы холода. Вдали, на северо-востоке, уже желтела полоса Великой пустыни, как граница, отделившая живое от мертвого.

Ян сидел рядом, наполнял запасные фляги, угрюмо посапывая, и бубнил под нос какую-то детскую песенку. Слов Аили разобрать не могла, но от заунывного мотива ее бросило в дрожь.

«Не слушай!» – шипел ей в ухо Эр.

– Что ты поешь? – она отодвинулась от Пепла, словно мелодия отгоняла ее.

Он невозмутимо глянул на нее:

– Это Неколыбельная, ты не знаешь?

И она вспомнила жуткую песню, которую ночами хором пели в Ведьмином логе, чтобы отпугнуть Шелестов.

– Перестань, – твердо отрезала она, поднявшись на ноги. – Хватит.

– Ладно-ладно, – он махнул обожженной рукой, – подумаешь, песня. Меня ей Панту научила, когда я первый раз с Шелестом пришел.

«Старуха все знает», – гнилое лицо Эра отразилось в воде, и Аили отпрянула.

– А бабка всегда жила в лесу? – спросила она, вытирая руки о красный пояс.

Пепел задумался.

– Наверное. – Медленно ответил он, закупорив флягу. – При мне – всегда. Говорят, ей столько лет, сколько люди не живут. А что взять? Ведьма же…

«Сотню раз по сто жизней и ведьмы не живут, – Эр переместился в тень под корявой березой, – а она и Фаррафа помнит, и Руонта».

Аили откинула назад волосы:

– Может, она и есть Вельва из сказки про Руонта?

Засмеявшись, Ян потрепал ее по голове, как маленькую неразумную девочку:

– Так не бывает. Сказки на то и сказки, чтобы не быть правдой. Вставай, – он поднялся на ноги, – нам идти надо уже, а то к ночи не успеем.

Пепел влез на спину лошади, помог Селедке забраться, и они тронули.

Крепкие стебли маков гнулись к земле под шепотом ветра, стукались головами друг о друга. Бескрайнее море золота в алых пятнах цветов уткнулось в яркое до рези в глазах небо.

Селедка вгляделась вдаль. Там, впереди лежали каменистые плеши, и начиналась Великая пустыня, ползущая уже который год в сторону Старого царства.

«Однажды мы вернемся домой», – неожиданно произнес Эр.

Иногда он говорил так мягко и беззлобно, что Аили становилось грустно, потому что она начинала видеть в нем не только свое проклятие, но и того, кто когда-то был живым человеком.

«Я хотел бы еще раз увидеть Ирну и просить ее прощения. Кажется, я не смогу сделать то, о чем она просила».

Она закрыла глаза и подумала, чтобы Ветер слышал ее мысли:

«У тебя будет шанс. Когда умру, обязательно передам маме твои слова».

Эр оскалился в жуткой улыбке:

«Значит, ждать осталось недолго».

* * *

Весь следующий день они провели в пути, объезжая густонаселенные деревни и останавливаясь, чтобы напоить лошадей и пополнить запасы воды. Один раз Мирк уходил поохотиться, но удача ему не благоволила, и он вернулся с одним только худющим зайцем.

К ночи остановились посреди поля, скрывшись за стогами и высокими стеблями цикория от случайных путников. Мирк и Раду спали на козлах, на случай, если придется быстро отправляться, а Панту и Ютран перебрались в повозку.

Сон был беспокойный, Ютран постоянно ворочался в своем углу, видел мерцающие белые пятна соцветий гречихи и голодных багровых зверей, то тут, то там поднимающих из-за зарослей головы. Он дремал в плетеном кресле на террасе, а жена смотрела в пестрящую золотую даль и видела Гарона и Цехиса, идущих рука об руку по полю к их дому, и каждый нес обнаженный меч и улыбался.

Она разбудила Ютрана, сказав, что в их доме незваные гости, и присела рядом. От ее губ пахло терпким гречишным медом, которым поят приговоренных, а плетеный из голубого чертополоха венец неприятно колол ему щеку.

– Я не могу спокойно спать, пока эти люди здесь, – прошептала она, обхватив его плечи.

В холодном поту он проснулся и подскочил на месте, тяжело дыша, хватаясь за покрывало. Мягкая ткань обожгла его пальцы, и он опустил взгляд на гладкий белый шелк. В руках он держал платье, в котором ее похоронили.

Ютран выругался, утерев с лица капли липкого пота. Вылез на улицу, прихватив платье с собой. Свежий воздух ударил его пощечиной, отрезвил и скинул с глаз остатки сна, в одно мгновение ветер забрался под одежду и до мелкой дрожи сжал тело. Было тихо, лишь стрекотали сверчки, и беззвучно дышала изжаренная за день земля. Ютран вдохнул глубже тонкий аромат кипрея, закрыв глаза. На миг он задержал запах в себе, пытаясь распробовать, но упустил. Растерянный, покачал головой и расстелил платье на примятой траве – он не поверил, что оно и правда то самое, в которое нарядили покойницу. Однако даже в темноте беззвездной ночи платье оказалось таким же ослепительно белым, каким было в день похорон, по его краям вились тонкие легкие кружева, и красная нить на поясе была оборвана там, где много лет назад случайно оборвал ее Ютран. Платье пахло плесенью и гнилью, отсырело и напиталось ледяной влагой, и он представил, что вот уже не многим больше пятнадцати лет его супруга лежала одна там, где нет солнечного света, куда не пробивается летнее тепло и голоса птиц. Там не дует ветер и не падает мокрый белый снег. Ничего не происходит.

Ютран опустился на колени и принялся яростно разрывать пальцами земную плоть. До боли сбивая руки, он рыл твердую сухую почву, не помнящую дождей. Гроза приходила в Кан, но здесь не гостила. Он тяжело дышал, громко и часто, и за собственными вздохами не слышал, как качнулась повозка, а потому не обернулся и не знал, что Джаху проснулась. Отодвинув край тента, она молча наблюдала за тем, как он копает могилу для смятого белого платья.