Книга шороха

Потом она снова вспомнила сон и перестала улыбаться.

– Что, бездушная, – Панту выпрямилась, размяв спину, – поди, не выспалась, а?

– Пойдет, – нехотя ответила Аили.

Эр молчал. Он даже не показывался, не ползал по теням, как делал обычно, не нашептывал ничего и не играл с ее мыслями. Пока.

Старуха прошагала к дому, тяжело переставляя торчащие из-под подола шишковатые голые лодыжки, облепленные жирной грязью.

– Дух-то тут дахмяннай, а? – шумно потянув воздух, заметила Панту. – Я много где жила-была, а тута все лучше. Тишь, да гладь, да благодать. Никакого люду не шастает. Аш-ник Ветры черные сюда не заглядывают.

"Она очень старая, – Аили почувствовала, как Эр прячется за спиной, как трусливо хватается когтями за ее плечи. – Она помнит меня".

– Я помню тебя, – тихо произнесла Селедка, сощурив глаза, – ты приходила в наш дом, туда, где мы жили с братом. Ты жгла в саду книги, которые приносил из Королевской библиотеки отец.

– Да что ты буробишь! – Панту замахала руками. – Не было энтого.

– Я помню. Я знаю тебя.

Старуха нахмурилась:

– Так уж и знаешь?

– Знаю.

Селедка поднялась и, придерживая у груди покрывало, спустилась к бабке. Она неспешно обошла Панту, и Эр черной дымкой проследовал за Аили. Его цепи запутанными узлами накрутились у нее на шее, но кроме старой колдуньи их никто не смог бы увидеть.

– Ну а что с того, что знаешь?

– Тебя многие боятся, старая. Тебя боятся даже Ветры.

Аили помедлила, свысока глянув на нее:

– Боятся так, что бежать готовы.

– А-а... – Старуха, наконец, поняла, к чему та клонит, и громко расхохоталась. – Я тебя к Пеплу только вот привязала. Уймися, недолго тебе еще в Шелестах ходить, но с Ветром на веки вечные, поверь. Можа, с ним еще и дольше меня по земле проходишь.

Она продолжала смеяться, словно очень удачно пошутила. Аили недовольно хмыкнула и зашагала к дому, поднялась на крыльцо и села на прежнее место.

"Ты лгунья".

Эр затянул цепи, и ей перехватило дыхание.

"Не дури меня больше. Тебе от меня не избавиться. Всегда моей будешь".

Она потерла шею, жадно глотая воздух, и исподлобья глянула на Панту.

Старуха встала на небольшой лысой полянке, опустив руки, и, задрав голову, долго наблюдала за шелестящими кронами деревьев, слушала лес, следила водянистыми глазами за пролетающими черными птицами. Где-то рядом начала отсчет кукушка. Панту замерла. Она настороженно вслушивалась в ее крики, и Аили едко улыбнулась:

– А тебе, бабка, не пристало отсчет вести. Сотню раз по сто жизней, а?

Панту вздрогнула и криво ухмыльнулась:

– Так-то да, коли сотню... Птица быстрее сдохнет, чем прокукует.

Она проковыляла к крыльцу и тяжело опустилась рядом с Селедкой.

– Слыхала я историю одну, старую-старую, прям, как я сама. Про сотню жизней-то. В пустыне историю эту не любят, там она навроде проклятия. Говорят, когда боги еще по земле ходили – ни царей тогда не было, ни смердов, – много чего случалось.

– И сейчас многое случается, – отмахнулась Аили, но Панту продолжала, не обратив внимания.

– Говорят, однажды девчонка, дурная головой, повстречала в горах бога-кузнеца, Руонта. Того, которому солгать невозможно, который сердце свое в солнце обратил, и каждый день потом ходил вслед за ним. – Панту расправила подол, натянув его на костлявые колени. – А девка эта уговорила Руонта сердце вернуть, бишь – украсть солнце с неба. Влюбилась она. Вельва ее звали. Ясное дело – как он его вернул себе, так и не захотел обратно бессердечным становиться, а в мире-то темным-темно стало. Свет жукавой стал, ух! Кому ж от энтого хорошо?

Старуха пожала плечами и покачала головой:

– Понятно, никому. Как все случилось, он с девкой-то удрал, а куда ж, коли боги за тобой? Так и поймали их, и брат-Урнот разорвал грудину Руонту – мол, раз подарил солнце, так и нечего подарки отымать, – солнце вернул в небо, а Руонта заставил по миру бродить, да лжецов наказывать. Никто, говорят, солгать ему не может, да. А вот Вельву, – она поджала губу, – заставили жить.

– Сотню раз по сто жизней, – искоса глядя на бабку, заключила Аили. – Знаю-знаю. Чушь это. Сказки. Нет никого, кому нельзя соврать.

– Ужели? – Панту резко подалась вперед, выдохнув Селедке прямо в лицо: – А ты что же?

Аили хмыкнула:

– А я – Шелест. Кстати, некоторые Шелесты поклоняются Руонту. Я слышала, даже отец. Набожный был человек.

– Но не ты.

– Нет такого бога, который мне поможет, – Селедка вытянула руку и посмотрела, как блестят в лучах солнца волоски на изукрашенной черными узорами коже, – остается рассчитывать на тех, кто богами обижен.

Старуха подобрала миску с загустевшей кашей и поднялась:

– Ветер – не беда, бездушная. Не проклятие. – Укоризненно заключила она, собираясь уходить. – Как ты его принимаешь, тем он тебе и будет. Коли злом его считаешь – так он тебе и будет жизнь отравлять. А ежели благо в нем увидишь – службу сослужит. – Панту разогнула спину, хрустнув костями, и, кряхтя, зашаркала в дом. – Со всеми договориться можно, бездушная, ты запомни. Всем надо что-то.

– Безвольным ничего не надо.

– Но Ветры – не безвольные. Его волю теперь Ян держит. – Бабка спрятала хитрую улыбку, входя в дом, и добавила. – Как и твою. Ян ваша воля.

Наблюдая за тем, как прячутся глубже в маслянистую землю норы морщунов, Аили вспоминала предостережения и непреложные правила Дома шепота, которые в нее забивали, как толстый гвоздь в неподатливую древесину. "Ветер – не беда", – сказала Панту и разрушила все запреты, вытащила все забитые гвозди.

– Чего ты хочешь, Эр?

Аили редко обращалась к нему – нельзя же говорить с Ветром, иначе он сожрет сердце и вытряхнет душу.

Черный комок внутри ее сознания развернулся и глубоко задумался. Зевнул, и пламя его пасти обожгло все ее нутро. Селедка безнадежно покачала головой:

– Вот... еще и этот Ян.

Дверь позади скрипнула, Аили обернулась и увидела Пепла.

– Как чувствуешь прямо, а? – он с сомнением скользнул взглядом по ее плечам.

– Теперь так всегда будет.

Пепел опустился в старое плетеное кресло, потемневшее от времени и сырости, и лениво откинулся назад, с удовольствием утонув в прогнувшейся под его весом спинке.

– Переживу, – закинув голову, произнес он куда-то вверх, – ваш брат много лет не проживет, а у меня времени еще предостаточно останется.

– А ты – человек занятой, – едко заметила Аили, повернувшись к нему лицом.

Она долго и пристально смотрела на Яна. Этот человек теперь владеет ей, как вещью. И так слабо держит поводок, что сорваться и сбежать – сущий пустяк.

– Серебряная ведьма второй раз сама не придет, – прогнусавил он.

Аили закатила глаза:

– Больно-то надо тебе искать ее. Раз обжегся – еще хочешь?

Тут она резко замолчала, вспомнив последний свой сон и заметив, что кожа у Пепла на руке действительно сморщена отвратительными ожогами.

– Страшные, а? – Ян поднял изуродованную ладонь. – Я едва не умер в пожаре. Когда с Ведьмой в сотню играл. Тогда все погорело, только пепел и остался.

– Дважды не умирают, – она пожала плечами, придерживая у груди покрывало. – Или ты выиграл?

Ян качнул головой:

– Нет, проиграл. Вот и живой потому. С мертвого много не возьмешь.

– С тебя и с живого взять нечего, – насмешливо хмыкнула Селедка. – Что ж она с тебя взяла, кроме серебряной монеты?

Он виновато опустил глаза и сжал губы тонкой нитью:

– Я не знаю. Она не говорила.

Подул легкий ветерок. Колыхнул тряпки, развешенные старухой для просушки. Бросил Аили на колени сухой лист осины, черный и тонкий, как тень.

"Серебряная не берет вещей ".

– Ты дурак, что играл с ней, – подытожила Селедка, смяв лист в кулаке, затем разжала пальцы и стряхнула пыль на ступени.

Он решительно подался вперед:

– Я просто найду ее и верну свое.

Однако Аили только покачала головой:

– Знаешь, что сказал мне Сердце? Даже Черные ветры не играют с Серебряными ведьмами. Только люди достаточно глупы для этого. Давным-давно мой отец, чтобы сбежать из Дома и избавиться от Ветра, сыграл с одной из Ведьм. Он тоже был дурак, потому что всегда говорил, что семья и Аренор – это вся его жизнь. А в итоге поставил свою жизнь и проиграл. Потому что Ведьма всегда побеждает.

Лицо Пепла, и без того хмурое, потемнело еще больше:

– Выигрыш важнее ставки.

– Только на время игры.

Он встал, обошел Аили, и спустился по лестнице, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Если я верну тебе Книгу шороха, – тихо произнес Ян, – ты поможешь мне найти Серебряную ведьму.

Это был не вопрос и не предложение. Он просто сказал, что она так сделает. Как только Книга окажется в ее руках, Аили подобно ищейке кинется по следу, потом что так велел поводырь.

– Как пожелаешь, – холодно отчеканила Селедка, уставившись на него.

Она поднялась и надменно посмотрела на Пепла сверху вниз, а после хотела было развернуться и зайти в дом, но дверь неожиданно ухнула, распахнулась, на улицу вырвалась Панту с полной корзиной мусора и сушеной травы. С ее передника сорвалась туча перетертого в пыль зверобоя...

"Беги!"

Эр метнулся – Аили запоздало отшатнулась и оступилась. Земля ушла из-под ног, к горлу подкатил колючий ком испуга. Она взмахнула руками, в попытке ухватиться за перила.

Ян успел ее поймать – она упала ему в руки.

– Звиняй, бездушная. – Панту мягко улыбнулась. – Я ж это не со зла. Убраться надо бы.

Подмигнув, старуха вытащила охапку сухих стеблей, оставила у края крыльца, чтобы позже собрать в кучу и сжечь, и снова скрылась в доме.

"Не подходи! Убегай!"

– Убери их, – переведя дух, выдавила Аили, – убери!

Пепел держал ее за плечи и чувствовал, как Селедку трясет.

– Успокойся ты, – он отпустил ее и поднялся к сваленным в кучу стеблям зверобоя, – это ж всего только трава.

– Шелесты – та еще проказа, – послышался из-за двери голос Панту, – им, что злым духам, энта трава – добрая пугалка. Ты убери-убери.

Растерянный, Ян покачал головой и принялся скидывать сухие пучки с крыльца, так чтобы пыль от них не летела на Аили.

– Ты же не растаешь от него, а? Если потрогаешь, – закончив, он присел на верхнюю ступеньку.

Было душно. От болот парило, вокруг собирались стаи кусачих мошек и громадных комаров.

Селедка поднялась и устроилась рядом с Пеплом, прежде внимательно осмотрев пол – нет ли там остатков опасной травы.

– Он обжигает.

Ян пожал плечами:

– Никогда не слышал о таком – чтобы Шелестов зверобоем отпугивать. Глупо.

– Так делают только ведьмы, – тихо ответила Аили. – Кладут ветку под порог, вешают другую на окно, третью прячут в кровать, а цветы носят в ладанке.

Он кивнул:

– Я запомню. Думаю, с тобой мне это пригодится.

– Это не всегда помогает, – продолжала Селедка, – Шелест может и боится этой боли, но вот поводырь не боится эту боль причинять. – Она отмахнулась от назойливой мошкары и отвела взгляд в сторону.

– Ты шарахнулась, будто на тебя угли высыпали. – Пепел усмехнулся. – От боли бегут, когда о ней не просто слышали.

Поджав губы, Аили развела руки в стороны: