Змеевик

58

Когда я в прошлый раз использовала Натэниэла для поиска пропавшего человека в горах Колорадо, мы действовали в условиях дикой природы — там все было иначе. Натэниэл проследил Дэнни до парковки и остановился. Сперва я подумала, что она села в машину, и он не понимает, что делать дальше, но вдруг он издал низкий, печальный звук. Я посмотрела на него, а он ответил мне очень решительным взглядом. Я сняла очки, чтобы блики не мешали мне видеть происходящее. Натэниэл походил на самого настоящего леопарда — не то что бы я наблюдала их с такого близкого расстояния, но если бы я не знала, что он значительно крупнее, я бы приняла его за самое обычное дикое животное. Яркое солнце выгравировало на его шкуре узор из темных пятен, так что теперь было ясно, что он не полностью черный. За стеклами очков его глаза казались бледнее — вероятно, из-за контраста с цветом шкуры. Они были как серый лед на черном бархате, с той только разницей, что лед смотрел на меня с почти человеческим весом личности во взгляде. Вы никогда не увидите этого в глазах животного. Несмотря на внешнее сходство, что-то в Натэниэле было кардинально отличным от дикого зверя. Его личность сквозила в этом взгляде. В какой-то момент я увидела его, запертого в глазах леопарда, а в следующую секунду чуть не споткнулась. Я разделяла с ним его мысли, чувства и ощущения от происходящего — такое уже бывало. Я словно была в его голове, а он — в моей. Как будто каждый запах, который он ловил, ударял мне в голову, а разница в цветовосприятии вызывала головокружение. Меня буквально дизориентировало в пространстве. Запахи сбивали с толку, потому что человеческий рассудок не был способен переварить их. Я даже не понимала, насколько вовлечена во все это, пока Эдуард не схватил меня за руку.

— Анита, ты в порядке?

Мне удалось выдавить:

— Да. — Но не слишком уверенно, потому что он спросил, что не так.

Я не знала, как объяснить это по-человечески, потому что моя голова была заполнена леопардом. Я слышала, как Никки говорит что-то, и понимала, что он — моя Невеста, а значит, ему частично удается уловить то, что происходит сейчас в моей голове. Мне казалось, что я смогу разобрать его слова, но это было не так важно, как то, что я получала от Натэниэла в данный момент, или моему мозгу просто не хватало мощности, чтобы сконцентрироваться на вербальном аспекте, потому что все вокруг было пропитано запахами и ощущениями.

Никогда не думала, что асфальт так воняет. Или что выхлопные газы настолько горькие. Даже запах резины от шин покрывал наш язык и мешал понять, чем еще может пахнуть машина. Все поверхности были раскалены до предела, и это ощущалось почти болезненно. Даже идти было больно. Это немного смущало, потому что на мне были ботинки, которые защищали мои стопы, но я чувствовала когти и лапы. Я пыталась переварить все это, как человек, но что-то мне подсказывало, что если я продолжу, то рехнусь. Я задумалась над проблемой первого обращения после получения штамма ликантропии. Наверняка трудно пережить все это, когда чувствуешь себя запертым в теле животного.

Я понимала, что Натэниэлу надо уйти с асфальта. Полуденное солнце слишком раскалило его, так что мы переместились на траву. Для других копов это выглядело так, словно я выгуливаю Натэниэла, но я чувствовала, что следую за ним, так что это он вел меня. Оказавшись на траве у края парковки он почувствовал облегчение. Его лапы буквально горели, и ситуация могла ухудшиться, если бы мы продолжили идти по асфальту. По этой причине многие владельцы собак проверяют температуру дороги прежде, чем позволить собаке по ней пройти. Никогда не думала об этом в контексте Натэниэла — мне казалось, он скажет, если ему будет некомфортно. Я глубоко вздохнула. Мы почти задыхались от запаха асфальта и автомобильных выхлопов. Здесь-то было не слишком грязно, но я не представляю, как верживотные терпят подобные условия в больших городах.

Я зарылась рукой в густой мех Натэниэла, стараясь сфокусироваться на нем, а не на себе или на нас. Я гнала прочь свое собственное отношение к происходящему и старалась довериться Натэниэлу. Мы справимся. Мы сможем спасти Денни. Когда я подумала о ней, мне удалось найти внутри себя точку опоры, и с каждым новым вздохом я все яснее чувствовала стоящего рядом со мной огромного леопарда. Но я ощущала не просто леопарда — я чувствовала Натэниэла. Мой собственный леопард радостно рванул к поверхности, как будто она была уверена, что сможет выбраться наружу и оказаться рядом с ним. В какой-то момент я даже пожалела, что это не так, но в следующую секунду сосредоточилась на Натэниэле.

Он начал двигаться вперед. На ходу я не могла смотреть ему прямо в глаза, но мне и не нужно было. Я знала, что он идет по запаху, вычленяя его среди прочих, которые не имели отношения к Денни. Мой мозг не мог разобрать, что именно происходит, но я доверила эту задачу нашим с ним леопардам — они разберутся. Мне удалось нацепить очки обратно, после чего я смогла ответить Эдуарду.

— Натэниэл говорит, что асфальт и машины мешают ему разобрать след Денни, но он уже справился с этим.

— Вы пошли по траве потому, что там ему проще ориентироваться по запаху?

— Нет, у него лапы горят. По траве идти легче.

Эдуард тронул меня за плечо.

— Анита, ты нужна мне здесь и сейчас, а не потерявшейся в голове леопарда.

— Я уже в норме, Эдуард. Мы в норме.

Никки подошел ко мне и предложил свою руку. Сам он не коснулся, оставив выбор за мной. Я тронула его обнаженную кожу свободной от поводка рукой. Винтовка больно ткнула меня, потому что я больше не придерживала ее рукой. Но в тот момент, когда я коснулась Никки, мне удалось внутренне стабилизироваться. Натэниэл потерся об мою ногу, и комбинация прикосновений от них обоих еще больше прояснила мое сознание.

— Никки, останься рядом.

— Как пожелаешь. — Ответил он. Одну руку он держал на моем плече, а другой придерживал свою собственную винтовку, так что мы уже не слишком походили на толпу штурмовиков на флоридском солнцепеке, идущих по следу во главе с гигантским леопардом.

Натэниэл подобрал след на краю парковки. Мы приблизились к одной из машин и мой желудок рухнул в пятки. Натэниэл потерся о багажник, оставляя на нем метку. Он был рад — я это чувствовала, но мой разум воспринимал происходящее иначе. Машина казалась пустой, но я не могла разобрать, что там внутри, да и не очень-то хотела. На улице было почти девяносто градусов по Фаренгейту (32 по Цельсию — прим. переводчика), а в машине наверняка еще больше. Трупы на жаре выглядят очень плохо. Я не хотела видеть тело Денни таким. Я не могла ручаться, что эта картина не будет преследовать меня в кошмарах, и я не хотела, чтобы ее видел Натэниэл. Проклятье, да никто из нас не должен был этого видеть, но Натэниэл не коп — он просто выполняет разовое задание. А еще я боялась представить, что будет с Бернардо, когда он увидит труп Денни.

Я отдала поводок Никки и велела им обоим отойти.

— Из багажника ничем плохим не пахнет. — Сказал Никки.

— Ты в человеческой форме. Ты можешь просто не чувствовать этого. — Ответила я.

— Ладно, ты чувствуешь запах трупа?

Я заставила себя подумать об этом, и, наконец, ответила:

— Нет. Кто-нибудь из вас чувствует?

— Мы вскроем этот багажник в два счета, Анита. Нам не нужно гадать. — Сказал Эдуард.

Он был прав, но мне все еще было проще от того факта, что никто из нас не чует ничего ужасного. Я посмотрела на Натэниэла, стоящего рядом с Никки. Кажется, никто из нас и правда не чувствует ничего плохого. Но что-то привело Натэниэла к этой машине. В другой ситуации я бы просто задала вопрос прямо, но сейчас меня душили страхи. Из-за этого я не могла сосредоточиться на том, что чувствует Натэниэл.

Бернардо отступил назад и встал рядом с Никки. Он думал о том же: он не хотел этого видеть. Пожалуйста, господи, пусть она будет жива.

Кто-то из штурмовиков подошел, чтобы вскрыть багажник. Хотя никто из нас не уловил шелковистого и сладковатого запаха разложения, мои кишки завязались узлом, пока мы ждали вскрытия багажника. Я напряглась, когда он приоткрылся, подобно гигантскому рту, готовому откусить от кого-нибудь еще один кусок. Внутри лежало что-то, завернутое в полотно. Я не хотела думать о трупе — просто что-то. И я уж точно не хотела думать в таком контексте о Денни.

Рука Эдуарда, обтянутая перчаткой, потянулась, чтобы убрать край полотна. Я увидела короткие волосы Денни. Глаза закрыты, лицо расслаблено. Полотно отодвигалось все дальше, и в какой-то момент мы увидели ее обнаженной, свернувшейся в позе эмбриона. Я изо всех сил молилась, чтобы она была жива.

— Есть пульс! — Крикнул Эдуард.

Мы все будто бы задержали дыхание, а теперь могли отпустить его. Из скорой, стоящей неподалеку, выгрузили каталку. Бернардо протиснулся вперед и коснулся лица Денни. Он хотел поехать на скорой вместе с ней, но Тиберн отправил туда одну из своих офицеров, чтобы Бернардо мог остаться с нами. Когда он запротестовал, Тиберн сказал:

— Нам все еще нужно поймать парня, который сделал это с твоей подругой и убил Беттину Гонзалес. Ты хочешь нам помочь или нет?

После этого Бернардо успокоился. Скорая увезла Денни так быстро, что я не успела толком понять, что же с ней произошло, но на запястьях я увидела отметины, как будто она была связана. Лодыжек я не разглядела. Будут ли эти следы такими же, как на теле Беттины, и если да, то зачем убийца развязал Денни и засунул ее в багажник? Почему он не убил ее? У нас два похищения и только одно убийство? Мы нашли Денни живой — об этом я и молилась. Я не молилась о том, чтобы поймать убийцу или закрыть дело. Я просто хотела вернуть Денни. Бог по-разному отвечает на ваши молитвы, иногда — буквально воплощая то, о чем вы просите. Денни была с нами — вот что важно. У меня в ушах все еще орали сирены скорой, когда Тиберн подошел к нам и сказал, что пропали еще две женщины. Вот дерьмо.