Король-паук

— Когда я вам обо всём расскажу, — угрюмо говорил Бернар, — вы, по крайней мере, не будете думать о том, о чём думаете сейчас!

— Я и сам не знаю, что я думаю. Возможно, я очень дурной старик. Умоляю вас простить меня за мои нечестивые мысли!

— Простите меня, старина. В данных обстоятельствах, возможно, они вполне объяснимы. Пойдёмте! Надо перенести её в дом.

По приказанию настоятеля уставные часы молитв были отменены, и монахов не стали созывать, к их великому удовольствию, на ночные бдения, поскольку часы, когда Павел и Силас пели в темнице, были самыми нелюбимыми в церковной Службе, тем более летом, когда особенно много приходилось грудиться в поле. Поэтому в общине было тихо, когда вдовая сестра одного из послушников, Марта, женщина с большим сердцем и не менее большим опытом, подошла к одному из флигелей монастыря, зданию, специально отведённому от основного на случай, если в монастыре останавливаются путешествующие дамы.

Она осмотрела девушку и поцокала языком. Это произойдёт сегодня. Через час, два, не позднее.

Бернар снизил голос до шёпота, хотя настоятель не мог его услышать. Когда она взглянула на Бернара, выражение её лица изменилось, на нём появились укор и неодобрение. Но он продолжал говорить, и её выражение смягчилось.

— Это добрый поступок, мой господин. Я всё сделаю, лучше меня это никому не удастся. Будет совсем нетрудно принести жаровню, даже если их здесь и нет. Я смогу достать в другом месте. А что касается другого, то, увы, я и с этим смогу вам помочь. Так много младенцев рождается мёртвыми. Умерший младенец сейчас лежит в одном доме, здесь, неподалёку, в ожидании погребения. За золотой несчастные родители, возможно, и согласятся расстаться с телом на короткое время. Только они наверняка потребуют, чтобы его им вернули.

— Это я обещаю.

— Они, конечно, заподозрят что-нибудь нехорошее: ведь это очень необычная просьба. Могу я рассказать им, зачем всё это?

— Да, можешь, только не называй имён.

— Если они будут знать, зачем всё это, они не станут интересоваться именами. Они будут счастливы, что их младенцу удалось совершить благое дело, хотя он не успел и первого крика испустить.

Пока Марта отсутствовала, чтобы сделать всё, как было условлено, Бернар сидел у постели Изабель и считал удары колокола, отбивающего каждую четверть часа, как ему казалось, через такие длительные интервалы, будто сам дьявол дёргал колокольную верёвку, и всё это время схватки у Изабель повторялись всё чаще и становились всё болезненнее.

Вернулась повитуха. В одной руке она несла большую сумку, в другой — большую медную жаровню.

— Чтобы госпожа ни о чём не догадалась, — прошептала она, — я принесла пузырёк со снадобьем, я его даю как успокоительное. Кроме того, оно немного приглушает все чувства.

— Это не яд?

— Нет, ничего похожего, его, наоборот, частенько пьют для удовольствия. А если его дать побольше, намного больше, чем даю я, то даже преступники могут висеть на дыбе или подвергаться пыткам, улыбаясь и распевая песни, как будто лежат на перине, как бы не старались палачи. Нет, мой господин, это то, что нам необходимо, чтобы ваш план сработал. Это и ещё вот это.

Но Бернар не мог даже взглянуть на то, что находилось в сумке. Он оставил Изабель с повитухой, слышал уже в дверях её слова:

— Выпейте это, дитя моё. Вы так настрадались за эти дни.

Затем он нашёл настоятеля — тот в одиночестве молился в часовне — и, преклонив колена, рассказал ему обо всём.

— Разумеется, то, что вы задумали, является страшным обманом, — сказал настоятель. — Какая кара падёт на отца и мать — это известно лишь одному Господу Богу. Я особенно опасаюсь за Изабель. Мужчине свойственно грешить, женщине же — в значительно меньшей степени. Наш праотец Адам был создан из глины — грубый и неотёсанный, но Ева — это уже создание из плоти, сделанное по образу Вечного. Коньяк, который мы изготовляем, мы перегоняем дважды, и поэтому он — более высокого качества, чем тот, который перегоняется всего один раз.

В его иносказаниях таилась угроза, хотя он и старался, чтобы она прозвучала как можно мягче.

— Будем надеяться, что ваше мрачное предсказание никогда не сбудется, — сказал Бернар и поспешил обратно к Изабель.

Она лежала в полузабытьи, хотя и была в сознании, однако мысли её путались, чувства обманывали её. Она поняла, что младенец родился, поскольку острая боль ножом пронзила всё её тело, несмотря на некоторую туманность сознания, вызванную снадобьем повитухи, но между этим и приходом её дядюшки колокол пробил уже два раза, хотя ей показалось, что эти два события произошли практически одновременно — два глубоких вздоха, и всё кончено.

Для повитухи и Бернара, а также для брата-аптекаря, которого вызвали заняться младенцем, оказавшимся мальчиком, время шло совершенно в другом ритме. Аптекарю сказали, что это подкидыш, найденный на пороге монастыря. Он лишь поразился, насколько необыкновенна жизнь, сколько в ней таится сюрпризов. Только что он крепко спал, освобождённый от ночных молитв, но вдруг — раз! — и его призывают позаботиться о новорождённом.

Марта сделала всё необходимое, и когда брат-аптекарь увидел младенца, тот был вымыт и завернут, как и всякий прочий подкидыш, хоть и нежеланный, однако ухоженный. Ему не оставалось ничего другого, кроме как накормить и положить в самодельную колыбель, приготовленную по этому случаю.

— Ух ты, какой ты жадный молодой человек, — проговорил брат-аптекарь. — Младенец буквально впивался в губку, которую монах макал в миску с козьим молоком и давал ему сосать. — Ты не из тех, кто будет охотно поститься и усмирять свою плоть. Сомневаюсь, что из тебя может получиться священник. А ну-ка, потише, ах ты, обжора этакий!

Отдав мальчика брату-аптекарю, Бернар произнёс:

— Будьте с ним поласковее, брат Жан Майори, — а затем вернулся в комнату, где повитуха прошептала ему:

— Она приходит в себя. Пора ей сказать.

Бернар отошёл в конец комнаты в тёмный угол. Марта опустилась возле кровати на колени и, вытащив что-то крохотное и неподвижное из сумки, положила это в жаровню. Затем она встала и засунула это в кровать, а через минуту стала тормошить женщину.

— Ну вот и всё, мадам, самое страшное уже позади, — сказала она весело. — Ох! Увы, мадам, такое несчастье!

— Что случилось, повитуха? — громко и отчётливо спросил Бернар, чтобы Изабель просто не могла бы его не услышать.

— Я сделала всё, что могла, мой господин. Но он мёртв.

Наступила долгая пауза. Затем Изабель прошептала:

— Это... был... мальчик?

— Девочка, — ответил Бернар. Он и сам не знал, почему сказал неправду.

Изабель говорила очень медленно и невнятно, как будто во сне. Бернару показалось, что она попросила подержать её на минутку. Он покачал головой, но Марта, более опытная в подобных делах, подчинилась и положила младенца рядом с ней.

Неестественный холод смерти возле груди заставил Изабель отпрянуть, содрогнувшись.

— Уберите её!

Слез у неё ещё не было. Только позже, в доме своего дяди она разразилась потоком слёз и пыталась молиться, но единственная молитва, которую она была в состоянии произнести, была: «Молись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти». В тот момент ей нестерпимо хотелось умереть.