Король-паук

Он гордой походкой направился к застеклённой створной двери, выходящей на парапет, и вошёл в комнату, где Маргарита на мгновение прижалась головой к его груди.

— О, мой господин, я так за вас испугалась.

Людовик засмеялся:

— А ты видела, какой у пушкаря был глупый вид, когда он разинул рот?

— Я на него не смотрела.

Людовик взглянул на свечи.

— Они здесь так натопили, — смущаясь, сказала Маргарита.

— Я хотел немного спеть тебе, но сломал свою лютню.

— Это не имеет значения.

Со своего места Анри видел, как в комнате дофина одна за другой стали гаснуть свечи. Внизу на улицах стали зажигаться костры, слышались смех и пение. Его работа была закончена. Он подготовил пушку на ночь — прикрыл колпаком, чтобы не проникла роса, заднюю крышку и засунул в дуло затычку, а затем пошёл доложить своему командиру, что поскольку он своё дело сделал, то хотел бы присоединиться к своим товарищам и выпить за здоровье дофина.

Сидя в своей комнате этой ночью, ради которой её привезли во Францию, Маргарита думала о том, что теперь её удел — произведение на свет детей для высокородного, но такого невзрачного супруга. Она вспомнила красавца слугу, стоявшего во время свадебного пира за креслом Людовика. Потом она подумала о пушкаре, с которым они только что разговаривали. Было бы отлично, если бы принц был похож на них. Но в таком случае он бы тогда не был дофином, и её дети тогда бы не стали королями и королевами. Возможно, в королевской крови есть что-то такое, что отличает её от крови простых людей. Она вспомнила нервное движение отца, прикрывающего рукой своё безобразное родимое пятно. Нет, она не сомневается, что научится любить своего мужа. Теперь она понимала, что значит, когда говорят, что замужество принцессы совершенно не похоже на замужество простой девушки. Она вспомнила отца, его колоссальное чувство долга, вспомнила, как он принимает министров из других стран, с каким достоинством ведёт себя.

Поэтому она улыбнулась Людовику, который тоже улыбался и тянулся к последней свече, чтобы загасить её.

Однако она не была готова к тому ужасу, который ожидал её в следующие мгновенья. То, что произошло сейчас, никогда раньше не происходило, поэтому никто не предупредил её, никто, кроме призраков его предков, но они принадлежали уже другому миру.

Людовик что-то сказал насчёт своей сломанной лютни, она ответила — что-то вроде того, что завтра у них будет полно времени, чтобы попеть.

Это ласковое замечание, таящее в себе и тепло, и обещание, очень понравилось Людовику.

Улыбка его стала шире.

Она стала неестественно широкой.

Она превратилась в жуткую гримасу, оскал зубов был похож на оскал черепа. Рука его, тянувшаяся к свече, замерла и безжизненно упала, глаза закатились, были видны только белки. Голова дёрнулась и упала набок, как это бывает у повешенных, и всё тело стала бить крупная дрожь, как будто какое-то невидимое чудовище раздирает его на части. Ей показалось, что он прошептал: «Блаженный святой Лазарь!» и ещё: «Дайте мне упасть!», но она не была уверена, поскольку он произносил эти слова не на выдохе, а на вдохе. Затем весь воздух, наполнявший его огромную грудную клетку, вырвался наружу жутким криком. Такого страшного крика ей, как и большинству людей, никогда не приходилось слышать, и этот несчастный, который так боялся, что над ним будут смеяться, который так не хотел выглядеть смешным в день своей свадьбы, который слишком плотно поел, несмотря на озноб, предупреждающий его об опасности, поскольку убедил себя, что всё будет в порядке, рухнул на пол, дёргаясь и извиваясь всем телом, — казалось, работают все его мускулы одновременно, но в полном разладе друг с другом. Его желудок, кишечник и мочевой пузырь опорожнялись с чудовищной неистовостью, как будто на него давил невероятный груз, выдавливая из него всё содержимое.

Маргарита выбежала вон, испытывая ужас и жалость.

Супруга дофина никому не рассказала о болезни мужа, так как и король, и брат Жан Майори, которые поняли, что произошло, убедили её сохранить тайну.

Брата Жана Майори позвали стражники, услышавшие дикий крик из спальни молодых, но не осмелившиеся туда войти. Ведь брат Жан был духовником принца, кроме того, аптекарем, а теперь уже настоящим лекарем. Он очень умело справился с ситуацией, достаточно откровенно, сочувственно разговаривал с Маргаритой, вселив в неё надежду. Он заверил её, что принц ничего не будет помнить, когда придёт в себя, да и в будущем его состояние не вызывает особого опасения. Он с самого момента рождения принца боялся падучей. Однако подобные тяжёлые симптомы повторяются чрезвычайно редко, и чем больше промежутков между припадками, тем менее вероятность самого припадка. У сотен людей, страдающих от этого недуга, за всю жизнь бывало лишь по одному приступу, а всё остальное время они были вполне здоровыми людьми, умными, смелыми, доживали до глубокой старости. Даже в древние времена у самого Цезаря был подобный припадок.

На следующий день, когда дофин проснулся, он ничего не помнил. Он помнил только, что стал задувать свечу, а потом вдруг оказался в кровати, выспавшийся и посвежевший. Но в кровати он лежал один, а лицо Маргариты никак не было похоже на лицо счастливой невесты.

Королю, разумеется, пришлось обо всём рассказать.

— Людовик вообще какой-то странный, — пожал тот плечами. — Забудь о нём. Если тебе будет скучно, приходи к своему свёкру или найди себе какого-нибудь красивого стража и поезжай с ним на охоту. Только, пожалуйста, никому ни о чём не рассказывай. Я не могу допустить, чтобы твой отец забрал тебя обратно в Шотландию да ещё с десятью тысячами солдат в придачу. И к тому же тогда ты не сможешь стать королевой Франции.

— Это всё, что я должна испытывать, ваше высочество?

Он похлопал её по молодым крепким бёдрам, пользуясь своим положением свёкра.

— Ты — такая серьёзная девочка! В королевских браках есть свои маленькие проблемы, но ты к ним привыкнешь, а что может помешать тебе развлекаться и наслаждаться жизнью — разумеется, чтобы об этом никто не знал?

Она расплакалась.

— Я его боюсь.

— Брат Жан говорит, что у него это пройдёт. Лично я считаю, что он просто переел. У него до такой степени крепкий желудок, как у меня. Веди себя так, как будто ничего не произошло.

— Мне будет чрезвычайно трудно выполнять свои супружеские обязанности.

— Боюсь, что тебе придётся. Я просто убеждён, что королевский совет будет на этом настаивать.

— Пожалуйста, умоляю вас, не рассказывайте им ничего.

— Не буду. Если ты дашь мне слово.

— Я постараюсь. Я действительно постараюсь.

Она действительно старалась. Но вскоре дофин сам отказался от неё. Он чувствовал, что между ним и его невестой произошло что-то ужасное, однако Маргарита была слишком горда и слишком застенчива, чтобы рассказать ему об их первой брачной ночи, а брат Жан был слишком хорошим лекарем, чтобы посвятить принца во все детали. Что же касается самого короля, то он вообще избегал этого разговора, как избегал всего трудного или неприятного, особенно того, что напоминало ему о последних днях его отца Карла VI, когда тот уже впал в безумие; он был даже рад, что Людовик никогда не был с ним близок настолько, чтобы прийти к нему в трудную минуту и попросить совета. Однако всё же в течение нескольких месяцев, уступая настойчивым расспросам дофина, брат Жан кое-что рассказал ему. Живой ум и цепкая память принца помогли отчасти восстановить картину происшедшего: испуганное лицо Маргариты, её попытки скрыть свой страх при его приближении, привели его к выводу, что она относится к нему с равнодушием, если не с отвращением.

Принца стала снедать потребность хоть как-то выделиться, прославиться. И эта потребность горела в нём целых девять лет, не без последствий для Франции, до самой смерти Маргариты.

КНИГА ВТОРАЯ