Король-паук

— Через решётку с ним может поговорить и Изабель, но мужчине это не пристало. Постараюсь хоть как-то исправить эту неприятную ситуацию.

— Умоляю тебя, Изабель, не подвергай себя ненужной опасности! — взмолился Жан. — Я останусь здесь и буду следить, чтобы лучники прикрывали тебя.

Ему действительно ужасно не хотелось покидать толстые стены своего замка. Но когда он увидел, что она стоит возле решётки, и мысленно представил себе, как её нежное тело пронзают тысячи стрел и кровь струится из множества ран, нанесённых острыми шпагами, его бросило в холодный пот. Задыхаясь, он ринулся вниз по ступеням крепостной башни и встал прямо перед ней, чтобы прикрыть её своим телом. Его неожиданный порыв лишь позволил спрятать её от взгляда графа де Фуа, равно как и заслонить его от её глаз. Ничего опаснее взглядов в тот момент в воздухе не носилось.

— Всё в порядке, Изабель?

— Господи, как ты напугал меня Жан! Разумеется, всё в порядке. У тебя такой вид, как будто ты увидел привидение. Что с тобой?

Жан стёр со лба холодную испарину.

— Я не могу вынести даже и мысли о том, что тебе может угрожать опасность. Я представил тебя израненной и окровавленной.

— Жан, дорогой! Тебе пора жениться и беспокоиться о своей жене. Принц де Фуа не убивает женщин. — Она засмеялась и сказала, что пойдёт к себе переодеться к ужину.

Качества, которые впоследствии превратят графа Арманьяка и настоящее чудовище, ещё недостаточно развились в нём. Коган Изабель ушла, образ его окровавленной и страдающей сестры тут же померк. Её место занял образ здоровой и крепкой девки, месившей тесто на кухне замка. Она стоит возле печки, в которой поднимаются и набухают ароматные золотистые хлебы. Её круглые обнажённые плечи блестят от пота, и в воздухе носится этот восхитительный запах — горячего хлеба и горячего женского тела.

Тем временем решётку быстро подняли и тут же опустили снова, как только Бернар вышел, чтобы приветствовать графа де Фуа.

Как дипломатично объяснил гостю Бернар, столь нелюбезный приём был лишь суровой необходимостью, вызван исключительно суровыми временами и носил чисто внешний характер. И то, что его светлость граф де Фуа прибыл сюда не в рыцарских доспехах, а одетый во вполне мирный камзол и панталоны, произвело на графа д’Арманьяка самое благоприятное впечатление, поскольку говорило о самых дружественных намерениях гостя. Бернар сказал, что весь город всегда сможет оказать честь принять у себя своего союзника в борьбе против англичан, благородного Гастона, принца Божией милостью, графа де Фуа. Но та огромная свита, целое войско союзников! Граф Жан был несколько огорчён прибытием такого количества людей, он выражает сомнение, хватит ли в его Лектуре средств, чтобы оказать достойный приём всем этим людям.

— Моя свита! — добродушно воскликнул Фуа. — Просто мне без конца говорили, что кругом полно англичан, и мне хотелось проучить их. Однако за два дня, что мы были в пути, мы не видели ни малейших следов этих негодяев.

Бернар подумал, что Жан будет невероятно рад услышать это, однако вслух сказал:

— Слухи о вылазках противника, хотя, возможно, и несколько преувеличенные, скорее всего имеют под собой какое-то основание. Здесь в Арманьяке ваша милость будет в полной безопасности. Не благоразумнее ли отослать ваших людей обратно в Фуа?

Лицо принца потемнело, и Бернар тут же повернул дело по-другому. В разговоре с графом де Фуа было бессмысленно взывать к его чувству собственной безопасности.

— Я просто опасаюсь, что во время вашего отсутствия города ваши могут подвергнуться набегам противника.

Успокоившись, Фуа произнёс:

— Возможно, вы и правы. Хорошо, я отошлю их домой.

Стоя в тени зубцов крепостной стены неподалёку от своих покоев, Жан наблюдал за переговорами, почёсывая голову. Он был страшно счастлив, когда увидел, что вся свита де Фуа, кроме небольшой группки воинов, развернулась и двинулась прочь от ворот замка. Он услышал, как сначала заскрипела, поднимаясь, решётка, чтобы пропустить гостя, и опустилась снова, затем раздался грохот цепи, поднимающей мост. И опять железные прутья и ров, наполненные водой, отрезали замок от прочего мира.

— Здесь, в Арманьяке, вы очень осторожны, — заметил Фуа.

— Мы беспокоимся о вашей безопасности, мой принц.

Фуа только пожал плечами, но ничего не ответил.

— Мне показалось, что сквозь решётку я видел даму.

— Это мадам Изабель, моя племянница и сестра графа Жана. Как и мы все, она с нетерпением ожидает встречи с вашей светлостью за ужином.

Фуа подумал, что Изабель, возможно, несколько оживит эту мрачноватую и скучную трапезу, поскольку вид двора, заваленного всевозможными отбросами, среди которых возились вонючие свиньи, не показался ему уж очень гостеприимным.

Тем временем голова Жана продолжала чесаться, и его мажордом, старый доверенный слуга, заметив ожесточённую работу пальцев хозяина, осмелился предложить:

— Я слышал, что ванна для всего тела помогает избавиться от этих насекомых. Вот так мадам Изабель удалось...

Лицо Арманьяка побагровело от ярости.

— Грязный, мерзкий старый шпион, откуда тебе знать, что моя сестра каждый день принимает ванну?

Он стал оглядывать комнату в поисках предмета, которым можно было бы запустить в старика. Мажордом съёжился и задрожал.

— Мой господин, но об этом все знают, я не шпионил и не подглядывал. Об этом говорили служанки — я слышал их разговоры на кухне, — ведь это такая необычная привычка. Не бейте пожилого человека, отца и деда... — Он замолк, прикусив язык. Арманьяк воспринимал как оскорбление любое замечание, в котором, как ему казалось, содержится намёк на его бездетность и безбрачие, столь же полное, как и священнослужителей.

— Пришли сюда эту девку, пекущую хлеб. Она их вычешет. А ванну пусть принимают женщины и младенцы.

Старик поспешил вон из покоев, удивлённый, что дело обошлось без побоев. Кроме того, это странное требование порадовало его. Граф Жан не желал принимать ванну, а когда его одолевал зуд, как и всех остальных, требовал прислать ему кухонную девку. Значит, для него ещё не всё потеряно.