Король-паук

Глава 4

— Возможно, от внимания вашего преосвященства, соблюдавшего обет безбрачия, ускользнул тот факт, что лет десять назад женская мода, особенно пышные юбки могли легко скрыть состояние женщины, — не без лёгкого ехидства произнёс Бернар д’Арманьяк.

— Не злитесь, Бернар, не нужно тыкать меня носом в мой обет безбрачия. Возможно, от вашего внимания и ускользнуло, что священник всю свою жизнь обречён сидеть и слушать признания в самых различных человеческих слабостях. И я не могу сказать, что не имею никакого представления об изменениях в женской фигуре при беременности, а также о женских ухищрениях, направленных на то, чтобы их скрыть.

— Анри не должен был родиться.

— Но Господь рассудил иначе.

— К моему стыду и стыду дома Арманьяков.

— Юный Анри скорее делает честь вашему дому, а не позорит его. Хотя я могу себе представить, в насколько сомнительное положение ставит его существование мадам Изабель.

— Она даже не подозревает о его существовании.

— Вы хотите сказать, что мать не знает собственного сына?

— Да, это так. Изабель не знает, что у неё есть сын.

— Возможно, такие вещи и случаются, хотя я за свою жизнь никогда о подобном не слышал. — Глаза его сузились. — Я знаю, почему вы это сделали. Расскажите мне, как это случилось. Жаровня?

И Бернар д’Арманьяк начал свой рассказ.

В хаосе междоусобиц, калечивших и дробивших Францию, соседствующие провинции Арманьяк и Фуа постоянно враждовали. Часто между ними вспыхивали войны. В более благополучном и стабильном королевстве это посчитали бы гражданской войной, и междоусобицы были бы моментально прекращены как нарушение порядка в стране. Однако слабость короля, которому они оба присягали в верности, приводила к тому, что граф Гастон де Фуа и граф Жан д’Арманьяк могли воевать друг с другом, разоряя соседние города, без какого-либо вмешательства со стороны центральной власти. Центральной власти попросту не существовало. Но время от времени возникала угроза того, что английским завоевателям, хозяйничающим в соседних областях уже в течение четырёх поколений, своих территорий покажется мало и они станут расширять их, постепенно поглощая всю Францию. Эта угроза заставляла враждующих заключать перемирие. В любой части Франции при возникновении непосредственной угрозы эти самые задиристые и непокорные из европейских дворян на какое-то время объединялись, чтобы спасти свои шкуры.

В один из таких опасных периодов англичане из Гиени, граничившей как с Фуа, так и с Арманьяком, начали похищать молодых француженок-крестьянок и силой принуждали идти к себе на службу французских крестьян, случайно нарушивших спорную границу. И тогда Гастон де Фуа сел верхом на белого коня, со столь же длинной, как и у него самого, родословной, и появился у стен Лектура, прося разрешения войти в столицу своего «кузена» графа д’Арманьяка. При угрозе со стороны англичан Арманьяк вспомнил, что и он, и Фуа являются членами королевского дома Франции, соверенами дома Лилий.

— Но он пришёл со слишком большой свитой, — недовольно сказал Арманьяк. Арманьяк стремился к союзу и был готов к переговорам. Однако он не ожидал столь явной демонстрации дружественной мощи. В узкое окошко, расположенное над самым подъёмным мостом, он видел за решёткой из толстых железных прутьев, преграждающих путь на мост, стройные ряды рыцарей и воинов человека, чьей дружбы он хотел, но чьего грозного вида теперь испугался. — Какие слова вы мне приписали, когда послали ему письмо, любезный дядюшка Бернар?

Старшему Арманьяку казалось унизительным подчиняться приказам своего племянника, но судьба распорядилась так, что по рождению именно Жан стал во главе дома Арманьяков, а не его дядя. Бернар на коленях вместе с другими вассалами поклялся в верности своему племяннику и господину.

— Я написал то, что ты просил меня, Жан. Если бы ты не поленился выучиться грамоте, то смог написать это письмо сам или хотя бы прочесть его.

— Я просил тебя написать ему, что он негодяй, но, поскольку у нашего порога стоят английские войска, я готов забыть наши разногласия на какое-то время. Ты так и написал?

— Немного в других выражениях, но примерно это.

— Так зачем он привёл сюда своё войско?

— Я думаю, что он демонстрирует невероятное благоразумие, — засмеялась Изабель. Никто, кроме Изабель, не смел смеяться в присутствии графа Арманьяка. На кухне дворца шептались, что граф ничего не ест, если его сестра не присутствует за столом, и что он всегда мрачен и зол, если она выезжает на прогулку за стены замка, оставляя его в одиночестве.

— Не сомневаюсь, ты тоже считаешь, что он совершенно неотразим на своём арабском скакуне. Я вижу, что ты не можешь глаз отвести от его стройных ног и этого камзола с подложными плечами, делающими его настоящим великаном! Я знаю, о чём ты думаешь, сестричка, дорогая. От меня ничего не скроешь. — Лицо у него покраснело и, казалось, даже раздулось от злости.

Изабель в смущении опустила взгляд, не понимая, чем вызвана эта вспышка.

— Я ничего такого не думаю, мой брат и повелитель.

Тут вмешался Бернар.

— Твоя сестра ещё слишком молода, чтобы ей приходили в голову подобные мысли.

— Почему бы нет? Почему? Почему? — задыхаясь от ярости, закричал он. — Многие женщины её возраста, даже моложе, становятся матерями, ведут хозяйство.

— Ты же запретил мне выходить замуж.

— А почему бы мне не запретить тебе этого? Чтобы какой-нибудь первый попавшийся мужлан...

— Не забывайся, Жан, — перебил его дядя.

— И я ей ничего не запрещал. Я просто предложил, — сказал он, поводя головой из стороны в сторону, — чтобы она подождала, пока немного не повзрослеет, тогда она к этому вопросу подойдёт разумно и заключит выгодный брак.

Момент был не очень подходящий, чтобы объяснять властному брату, что она уже достаточно взрослая и что у камзола Гастона де Фуа, всё ещё стоящего со своими людьми у ворот замка, плечи не подложные.

— Если не хочешь, чтобы принц повернулся и отправился домой со всеми своими людьми, чьи услуги могут оказаться тебе необходимы, то прикажи немедленно спустить мост. И если можно сказать, что воины его сдержаны и дисциплинированы, то, боюсь, на него самого это не распространяется. Если глаза мне не изменяют, то я вижу, как он кусает губы от нетерпения.

— Я ни за что не позволю такому количеству вооружённых людей войти в Лектур.

— Тогда накорми их и отправь обратно. Но я полагаю, что это внушительное войско — всего лишь охрана, поскольку в наше время путешествовать опасно. Разве ты отправился бы в Фуа из Лектура без соответствующей охраны, зная об угрозе со стороны англичан.

Такие вещи были понятны Жану д’Арманьяку. Настроение у него резко переменилось. Он схватил сестру за руку и сказал:

— Дорогая, наш дядюшка Бернар совершенно прав. Ты должна быть очень любезна с графом де Фуа.

— Надеюсь, у тебя никогда не будет повода упрекать меня за то, что я не умею себя вести.

— Но на этот раз ты должна быть особенно обворожительной.

Она пообещала. Бернар, незаметно взглянув на неё, заметил лёгкую улыбку в её глазах, он снова перевёл взгляд на графа де Фуа. Жан ничего этого не заметил, полностью поглощённый мыслями о том, каким образом отделаться от свиты графа.

— Не забудь обратиться к нему «мой принц». Не забывай, что лишь один из всех знатных людей Франции обладает титулом «Принц милостью Божией». Никогда не мог понять, — с довольным видом продолжал он, — почему святой отец сделал исключение для их дома.

— Это относится ещё к временам крестовых походов, — напомнил ему Бернар. — Графы де Фуа совершили немало чудесных подвигов на Святой земле.

— Арманьяки тоже. И не их вина, что им не повезло в сражениях и что многие попали в руки неверных. Просто никто не знает об их подвигах.

— Я тоже старался утешиться подобными мыслями.

— Не забывай, Изабель, что он единственный из дворян Франции, кроме короля, кто имеет право чеканить собственные монеты.

— Не сомневайся, брат, я отдам дань уважения всем его качествам.

Бернар бросил на неё быстрый взгляд.

— И надень своё самое красивое платье — мне всегда нравилось то из светло-зелёного бархата, оно очень подходит твоим глазам, — посоветовал Жан.

Изабель сделала реверанс и лукаво улыбнулась, как бы говоря ему, что все его поспешные советы излишни.

— А надо будет подавать к столу итальянские вилки?

— Да, да, за ужином обязательно будем пользоваться вилками.

— Ты считаешь, мы с ними управимся?

— Она же учила тебя пользоваться ими, — напомнил Бернар.

— Правда? Да, да. Ужасно дурацкий обычай. Но я слышал, что Фуа пользуются вилками каждый день. Я просто немного опасаюсь, чтобы какое-либо мелкое недоразумение не испортило настроение нашему гостю.

— Если ты не поспешишь отдать приказ о том, чтобы спустили мост, — сказала Изабель, — то никакого гостя у нас вообще не будет.

Жан отдал приказ. Два здоровенных воина в толстых кожаных куртках из буйволиной кожи, от которой отскакивают стрелы, столкнули ногами деревянные ступени и сами отскочили в сторону. Толстая чугунная цепь, поддерживающая мост, зазмеилась, высекая искры из камня, когда её звенья проходили сквозь отверстие крепостной стены, как сквозь клюз на корабле. Тяжёлый мост с грохотом опустился, поднимая клубы пыли прямо в лицо гостю. Жан д’Арманьяк таким образом проявлял своё гостеприимство. Втайне он был настолько раздосадован, что конь принца не пошевелился при этом грохоте, да и сам всадник не вздрогнул и даже не поморщился.

— Господи, Боже мой, но почему ты не воспользовался лебёдкой? — спросил Бернар. — Лишь минуту назад ты просил Изабель быть как можно любезнее. Разве так надо встречать принца, родственника короля?

— Я лишь хотел доставить удовольствие Изабель. Она велела мне поторопиться. Вот я и поторопился. И к тому же, думаю, будет неплохо, если Фуа заметит, что город мой хорошо укреплён, а мосты могут выдержать и не такое.

Бернар лишь покачал головой, выражая своё неодобрение его оскорбительными поступками. Не говоря уж о том, что сам по себе этот жест говорил о дурном воспитании, кроме того, он мог повредить конструкцию моста.

Изабель сказала:

— И ты бы лучше приказал поднять решётку, брат. Гостю и так пришлось слишком долго созерцать воду в наших рвах, так что ему вряд ли понравится, что ты всё ещё преграждаешь ему путь этими железными прутьями.

Но Жан не хотел поднимать решётку.

— Его люди не должны сюда входить.

— Но почему бы тебе не пойти и не встретить его?

— Мне выйти за решётку? Чтобы я оказался в его власти?! Ну уж нет!

— Тогда пойду я, — сказала Изабель.

— Ты этого не сделаешь, сестра. Скорее я брошу тебя в подземелье.

Бернар прекрасно знал, что его племянник вполне способен осуществить свою угрозу.

— Пойду я, — желчно произнёс он. — Не очень-то приветливо ты встречаешь нашего соседа де Фуа.

— Я собирался поговорить с ним через решётку, — сказал Жан.