Иисус: История просветления

Глава 9. Второе рождение

Войти в огонь оказалось легко. Тело не противилось, лишь мелко задрожало, когда жар усилился. Глядя в пламя, Иисус услышал голос: «Сын мой...»

Казалось, голос исходил из огня, звал и манил, чуть громче шелеста, с каким сгорает сухая листва. Юноша пошел на шепот, и с каждым шагом жар ослабевал, пусть ветер раздувал пламя и трепал волосы.

«Сын мой...»

Эти два слова его защищали. В очаг пожара он вступил в твердой уверенности, что ему ничто не грозит.

Женщина и ее дочери, забившись в угол, судорожно пытались дышать через свои черные шерстяные платки. Видны были только глаза, широко раскрытые, наполненные ужасом. Иисус никогда еще не видел людей, настолько напуганных близостью смерти. И тут он понял, что женщина и девочки испугались не огня, а его самого. Младшая из девочек, когда он взял ее на руки, протянула руки к матери.

— Мама, не отдавай меня! Он меня убьет!

Женщина, полузадохнувшаяся, перепуганная, позволила Иисусу обнять всех троих. Он сделал шаг, другой, и вскоре все очутились снаружи. Люди вокруг дома попятились, ведра с водой попадали наземь, безутешный муж выкрикнул имя жены. Та бросилась в его объятия, волоча детей за собой, а на Иисуса лишь боязливо посматривали. Во многих взглядах читалось благоговение. И все молчали, лишь рыдало воссоединившееся семейство. Как ни странно, Иисусу больше всего хотелось пойти дальше по дороге, как он шел до того, как увидел пылающий дом.

Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу. Он смотрел прямо перед собой, по сторонам не глядел. И тут диковинное оцепенение спало. Люди зашумели, закричали, к Иисусу потянулись руки, и уклониться не было ни малейшей возможности. Юноша покрепче обхватил себя за плечи, чтобы не лишиться накидки. Л местные рвались прикоснуться к чуду, оторвать кусочек, чтобы сохранить как святыню.

Иисусу бросилось в глаза, что одна рука выглядит суше и дряхлее прочих. Это оказалась рука согбенной, убеленной сединами старухи.

— У тебя есть хлев? — спросил Иисус, сам не зная почему. Старуха кивнула. — Веди.

Он легко дотронулся до руки старухи, и на лице женщины отразилось изумление. Она закричала что-то на местном наречии, замахала руками, отгоняя остальных. Что бы ее крик ни значил, местные отступили, и старуха повела Иисуса в сторону от дороги. По пути она не переставая бормотала себе под нос и потрясенно разглядывала собственную ладонь. По узкой тропинке они пересекли небольшое поле, и за купой кипарисов Иисус увидел небольшой хлев.

— В дом не зайдешь? — Старуха пристально поглядела на Иисуса и указала на опаленный солнцем домик за хлевом.

Юноша покачал головой и вошел в прохладную тень хлева. Старуха благоразумно осталась снаружи. Всем известно, что по воле Божьей ангел жизни может обернуться ангелом смерти.

Внутри воняло навозом. Появление чужака заставило заблеять нескольких овец. Когда глаза привыкли к темноте, юноша различил двух маток с новорожденными в отдельных загонах. Осмотрительная владелица, как положено, выдерживала ягнят несколько дней, прежде чем выпустить на пастбище. Приставная деревянная лесенка вела на настил, где хранили сено. Он взобрался наверх, улегся на остатки прошлогодней травы и задумался.

Я — сын.

Слова пришли сами собой, без всякого усилия, и Иисус сразу поверил им, ощущая на лице последние лучи закатного солнца, пробивавшиеся сквозь щели в крыше. Если не считать запаха, в хлеву было прохладно и приятно. Юноша задумался над тем, почему ничуть не удивился. Он не сделал ничего, чтобы стать сыном Божьим, как ребенок не делает нечего, чтобы родиться. Но, подобно младенцу, он вынырнул из тьмы, и мир возродился вместе с ним.

Если у Бога и были какие-либо объяснения случившемуся, делиться ими небеса явно не собирались. Матки между тем подошли к корыту, заполненному свежим сеном, и принялись щипать траву. Ягнята скакали рядом, слишком резвые, чтобы спать. А вот Иисус, похоже, заснул, словно провалился в сон, и вдруг услышал глухой стук — что-то ударилось о стену хлева, потом еще и еще... Юноша перекатился набок, к щели в стене, и посмотрел наружу. В предрассветных сумерках местные кидали камни в хлев. Удар следовал за ударом, и овцы тревожно заблеяли, окончательно разбудив Иисуса.

Спускаясь по лесенке, он не сомневался, как его встретят. Люди будут радоваться и даже поклоняться. Ведь чудо с пламенем очевидно показало им, кто он такой.

Но почему же они хмурятся? Несколько мужчин сжимали в руках камни.

— Кто ты? — раздался крик.

Иисус узнал, того самого работника, который заговорил с ним, умываясь у родника. Тут другой бросил камень и чуть было не попал Иисусу в грудь. В сумерках прицелиться как следует оказалось затруднительно.

— Кто ты? — Вопрос прозвучал вновь, громче и суровее.

Иисус отвернулся. Первое побуждение было верным, следовало уйти, не стоило здесь задерживаться. Дорога — его судьба, его спасение. Ему не требовалось оглядываться, чтобы понять, что местные идут за ним. Они почти не разговаривали и совершенно явно желали всем сердцем, чтобы пришлый, послал ли его Бог или дьявол, навеки исчез. Иисус достиг тропинки через поле и побрел по ней, а преследователи вытянулись цепочкой у него за спиной. Странное, должно быть, зрелище со стороны, ни дать ни взять несушка с цыплятами.

Впереди показалась дорога, а шаги за спиной стихли. Местные остановились и ждали, пока он уйдет. Каждый шаг приносил новые ощущения, не облегчение, но прилив ярости...

Иисус резко обернулся. Местные сгрудились шагах в десяти.

— Кто я? — холодно вымолвил юноша. — Я — свет!

Бог, милосердный накануне, нынче решил позабавиться. Как управитель дешевого вертепа, он в нужный миг прогнал легкие облачка. Если бы еще зазвучали цимбалы, совпадение с вертепом было бы полным. Первый луч солнца упал на белое одеяние Иисуса в то мгновение, когда юноша произнес слово «свет». И что же? Местные тут же забыли о своих подозрениях и страхах и дружно повалились на колени.

Они даже совершили кощунство, повторяя на все лады имя Яхве. Распростертые руки, выпученные глаза... Иисусу опять пришло на ум сравнение с цыплятами.

Ты должен накормить их.

Подобно словам из пламени, эти слова пришли из солнечного света, который так высветил белую рубаху Иисуса, что на нее больно было глядеть. Юноша кивнул. С удовольствием. Свет низошел к нему, а он передаст свет этим людям. Иисус приблизился к деревенским, продолжавшим благоговейно на него взирать. Один мужчина до сих пор стискивал в руке камень. Иисус забрал камень и бросил. Все взгляды обратились на черную точку, которая описала дугу и упала на дорогу далеко впереди.

— Я — свет. — На сей раз Иисус произнес эти слова мягко, без раздражения. Тот человек, который сжимал камень, залился слезами. Слезы оставляли грязные полосы на щеках, грудь бурно вздымалась. Иисус коснулся его плеча.

Войти в огонь и остаться невредимым, стать сыном и давать свет было легко, но сейчас юноша растерялся, не ведая и не постигая пределов своего дара. Он больше не слышал зов дороги. Что же все это означает? Выяснить можно, только вернувшись в город.

Первый разговор состоялся у источника. По всей видимости, весть о совершенном им чуде уже успела разлететься по окрестностям. Женщины, наполнявшие водой кувшины, разбежались, стоило появиться Иисусу. Мужчин у источника было немного, около десятка. Не глядя на них, Иисус снял рубаху, аккуратно ее сложил и положил на выступ каменной стены над емкостью с водой (помолившись про себя, чтобы никто не польстился на одежду). Обнаженный до пояса, он принялся смывать с тела сажу и двухдневный пот.

— Что вы видите? — спросил он вдруг у мужчин, что стояли вокруг. — Сильно я от вас отличаюсь?

Мужчины промолчали, зато какой-то юнец, не поднимая головы, процедил:

— Чужак!

— Поэтому вы подослали тех парней с камнями? Тех, что пытались выставить меня из города? Какой там грех, какое кощунство — вы просто прогоняли чужака? — Холодная вода, стекавшая по рукам, заставила юношу зябко повести плечами. — Моисей был чужаком в чужой земле. Вы его дети, а я один из вас. И почему же вы называете меня чужаком?

Местные продолжали молчать, однако Иисус ощутил, что напряжение немного спало: так натянутая тетива должна ослабнуть — или лопнуть, если ее тянуть слишком долго.

— Как ты прошел сквозь огонь? — недоверчиво спросил кто-то.

— Человек не способен ходить сквозь пламя, но духу подвластно все. Иного объяснения у меня нет, — ответил Иисус.

— Ерунда! Ты из магов, а они все одержимы демонами. С какой стати нам тебе верить? — Мужчины зашевелились, стали выкрикивать обвинения, перебивая друг друга.

Иисус посмотрел на того, кто заговорил о вере. Коренастый, широкоплечий, в кожаном фартуке. Наверняка кузнец. Злится, и злиться для него, похоже, столь же привычно, как дышать. И как переубедить его в чем-либо? Все эти люди окружили себя стенами, незримыми, но не менее толстыми и прочными, чем крепостная стена города... Юноша помедлил, затем поднял с земли глиняный кувшин — такие клали у источников для всех желающих напиться или умыться.

— Видите? — Он наполнил кувшин водой и высоко поднял над головой. — Вода — это святой дух. — Юноша медленно наклонил кувшин и вылил воду на себя. — Когда святой дух проливается на меня, я очищаюсь. Но скоро вода высохнет, мое тело снова загрязнится, покроется потом и пылью.

Иисус вновь наполнил кувшин и прижал к груди.

— Но если я налью воду, закупорю кувшин и поставлю в прохладное место, то смогу умыться и через несколько дней. Вы все это знаете.

Он обвел взглядом мужчин, пытаясь понять, подействовали ли слова.

— Объясни, — хрипло потребовал кто-то.

— Ваши сердца подобны этому сосуду. Наполните их святым духом и закупорьте. Тогда они не высохнут. И однажды вы изумитесь, ибо Господу ведомы все потаенные места. Когда вы менее всего будете этого ожидать, сосуды переполнятся, и вы начнете проходить сквозь пламя или творить что-либо не менее поразительное. Все возможно, когда дух крепок и высок.

Послышались удивленные шепотки, перемежаемые недовольным ворчанием. Иисус облился напоследок и накинул на плечи рубаху.

— Вы вправе узнать, кто я такой. Я Иисус из Назарета. Кого-нибудь среди вас наверняка зовут тем же именем. Но само имя ничего не значит. Если вы окликнете меня, я отзовусь, но душа моя останется безразличной. Она пребывает с Богом и отвечает лишь его зову.

Ворчание смолкло, раздались одобрительные возгласы. Иисус улыбнулся. С тех пор как он родился заново, говорить правду стало легко и приятно; никакая часть его не страшилась правды. Один из тех мужчин, что постарше, седовласый и не обремененный достатком, судя по залатанной рубахе, подался вперед.

— Войди в мой дом. Позволь накормить тебя.

— Почему? — спросил Иисус.

— Потому что ты голоден. Или хочешь умереть?

Иисус усмехнулся и хлопнул пожилого по костлявому плечу.

— Я пойду с тобой. Ты пришел ко мне с миром. Так отпразднуем это.

— Ну, пира не жди, — пробурчал пожилой, заметно побледнев.

— Почему же? И ты, и я, и все мы должны уповать на грядущий пир. Наш Отец воистину любит нас и хочет, чтобы мы жили хорошо.