Иисус: История просветления

Глава 3. Бог на крыше

Иисуса разбудил самый страшный запах Назарета — запах дыма. Иисус выскочил из дома, на бегу набрасывая на себя накидку. Запах пугал, ничуть не напоминая аромат свежеиспеченного хлеба; едкий и терпкий, он сулил беду.

С крыши дома поднимался к небу черный дым. Иисус хотел было закричать, позвать на помощь, но тут заметил прислоненную к стене лесенку. Он взобрался по лесенке до края крыши и увидел Исаака, деревенского слепца: тот сидел на корточках перед костерком, разведенным из сосновых веточек прямо на крыше. В одной руке Исаак сжимал нож, а другой придерживал трясущего от страха зайца.

— Не смей!

Услышав голос Иисуса, слепец повернулся на звук.

— Тебе нужна жертва, — твердым голосом произнес Исаак. — Вот, это часть добычи из силков моих сыновей.

Одежды его были белыми, без единого пятнышка — верно, жена постаралась, отстирала, — а длинная седая борода, как у патриарха, тщательно расчесана.

— Что мне нужно, так это целый дом, — отозвался Иисус, выбираясь на крышу. Он подошел к самодельному алтарю из веточек. — А ты, того и гляди, спалишь его дотла.

Никто не знал, что стало причиной слепоты Исаака. Он ослеп за ночь — вечером еще видел, а утром, к ужасу жены и двоих сыновей, еще не достигших зрелости, проснулся слепым. Теперь сыновья вместо отца пасли овец, а Исаак бродил по деревне.

Когда Иисус попытался забрать зайца, Исаак воспротивился.

— Ты принес в свой дом беду. Я знаю, куда ты ходил и кого повидал.

Иисус помешкал. Жертвами всегда старались искупить неудовольствие Господа, а Исаак, потеряв зрение, сделался буквально одержим стремлением заручиться Господней милостью. Вдобавок, как шептались в деревне, лишив его обычного зрения, Бог даровал Исааку способность предвидения.

— Давай погодим с жертвой и просто поговорим, — предложил Иисус.

Он присел рядом, и Исаак неохотно отдал ему зайца. Иисус ногой разбросал тлеющий костер; угольки погасли.

— Быть может, Господь уготовил нам иное. Быть может, зелоты правы, и мы погибнем, если не возьмемся за оружие.

— Господь всегда что-нибудь да готовит роду людскому, — проговорил Исаак. — У него для нас множество испытаний. Он делает нас избранными, а затем лишает сил. Непознаваемы его пути. — Тон старика посуровел. — Вернемся к тебе. Ты едва не получил дар. А «едва» может оказаться намного хуже, чем «не».

Иисусу доводилось слышать такие разговоры: мол, он почти такой же, как Исаак, разве что зрячий.

— Видишь что-нибудь? — требовательно спросил Исаак. — Что-то грядет. Я это чувствую, и ты тоже можешь.

Иисус промолчал. Накануне ночью они с Иаковом вернулись после полуночи и прокрались в дом, никого не разбудив, хотя вся семья спала в общей комнате. Братья улеглись на холстину, набитую соломой, и Иаков, утомленный и перепуганный, заснул сразу же, а вот Иисусу не спалось. Он долго глядел на звезды, видневшиеся сквозь оконце высоко в стене.

Его одолевали беспокойные мысли. Иуда — другой Иуда — вряд ли сможет их защитить. Если римляне примутся искать сторонников бунта, никто им не помешает. Значит, нужно затаиться. Что ж, это будет несложно; за столетия иудеи неплохо поднаторели в этом умении.

— Давай спустимся, — сказал Иисус Исааку, — и перекусим вместе.

Матери в доме, когда он проснулся, уже не было: должно быть, ушла за водой. Но она наверняка оставила сыновьям завтрак, лепешки с маслинами.

Исаак покачал головой.

— Я останусь тут. Ведь Господь здесь.

Иисус улыбнулся. Эти слова давно сделались у слепца присказкой на все случаи жизни. Многих эта присказка раздражала, но Иисус относился к тем, кто проявлял интерес к любому произнесенному слову.

— Скажи мне, ребе, — спросил он уважительно, вовсе не поддразнивая, — почему ты веришь, что Бог здесь?

— Я чувствую тепло. — Исаак воздел руки. — И что-то светится внутри меня. Что это, как не Бог?

Другой бы только рассмеялся — дескать, это солнце пригревает, а Исаак с кроткой улыбкой ответил бы неверующему: «Разве солнце не есть Бог?» Поэтому Иисус не стал возражать.

Он проследил взглядом последний дымок от окончательно потухшего костерка, пустил зайца побегать по крыше; животное оказалось сообразительным и сумело спуститься по лесенке на землю.

— Почему мы живы? — негромко спросил Иисус, повторяя вопрос, который задал ему в пещере Иуда Галилеянин. — Из-за Книги?

Исаак пожал плечами.

— Если облить муравейник маслом и поджечь, большинство муравьев сгорит, но некоторые спасутся. Мы, иудеи, как те муравьи.

— А что, другие ведут себя иначе?

— Конечно. Ведь те, кто убегает из горящего муравейника, спасаются, потому что Господь любит их больше прочих.

Иисус криво усмехнулся.

— Такая любовь похожа на проклятие, верно?

Оба знали, что он имеет в виду. Пути Господни неисповедимы, и попытки познать их в самом деле сродни изощренному проклятию. Жалкие простецы во всем готовы видеть волю судьбы. Но для иудея в мире нет ничего случайного, все подает знаки. Птаха малая — и та служит вестником Господа.

Внезапно Иисус понял, что впопыхах, из-за запаха дыма, кое-что упустил. Он проснулся в одиночестве. Пусть мать ушла за водой, а отец отправился на работу, куда подевались младшие братья и сестры?

— Идем, — повторил юноша, — надо найти моих родных.

Он не стал помогать Исааку подняться. В конце концов, тот сумел забраться по лесенке на крышу.

— Прости, забыл сказать, — проворчал слепец. — Все ушли.

— А почему меня не разбудили? — В голосе Иисуса прозвучала озабоченность. Деревенские могли покинуть свои дома, только если на селение надвигались римляне. Мальчишки-козопасы заранее предупреждали о приближении чудовищного зверя, римского войска, о ста ногах.

— Перепугались. А потом спохватились и послали меня за тобой.

— Тогда почему ты меня не разбудил?

— Некогда болтать. Надо уходить в лес.

Иисус все же взял Исаака за руку и подвел слепца к краю крыши. Старик шустро спустился. Иисус последовал за ним. Он не винил Исаака за рассеянность; Господь частенько наделяет ею людей, которым ниспослал свой дар.

Если римляне поблизости, далеко уйти не получится. Впрочем, Иисус знал тайное место, нечто вроде норы под стволами упавших деревьев. Поселяне, ходившие в лес разве что за хворостом, недоумевали, отчего юношу так тянет туда, причислили эту душевную хворь к общему списку его странностей, а он на самом деле присматривался к окрестностям.

Нора оказалась достаточно просторной, чтобы вместить обоих беглецов, и спрятаться они успели как раз вовремя. Дом Иосифа стоял на окраине Назарета, из укрытия его было отлично видно, и очень скоро возле него появились римляне: солдаты передвигались группами по четыре-пять человек. В руках у многих были факелы.

— Сколько они сожгут? — прошептал Исаак. Видеть он не видел, зато слышал отлично и различал четкий римский шаг.

— Зависит от того, насколько сильно хотят нас напугать, — угрюмо отозвался Иисус.

Солдат бросил факел в дверь строения неподалеку от дома Иосифа. Хотя стены были сложены из плитняка, скрепленного глиной, пламя занялось быстро — сначала запылали соломенные подстилки, а затем огонь охватил и деревянные стропила.

Иисус стиснул зубы. Целиком селение римляне уничтожать не станут — кто тогда будет платить пошлины? Сожгут с десяток домов, чтобы местные прониклись страхом. Так сказать, в наказание за встречу с повстанцами в зернохранилище. Потом поймают кого-нибудь из деревенских и потащат пытать, но тем и ограничатся. А если селение вновь будет якшаться с бунтовщиками, римляне вернутся — на сей раз ночью, когда все будут спать. В огне уцелеют немногие, но римлянам не привыкать: нескольким муравьям всегда удается сбежать.

Иисус не слышал криков человека, сгоревшего заживо. Иезекия, старый, увечный и немощный, отказался покидать деревню вместе со всеми — и пал жертвой римлян. В тот день римляне спалили всего три дома, и первым, по воле Провидения, стал как раз дом Иезекии. Обугленное тело подняли с пепелища и завернули в холстину. Издалека донеслись причитания женщин. Сейчас всем полагалось собраться вместе и оплакать умершего, однако Иисус не пошел в деревню. Ему предстояло совершить тайный ритуал.

Оставшись незамеченным, он пробрался к микве, месту ритуального омовения за пределами деревни. Там из-под земли бил родник, у которого поколения назад выкопали углубление. Тора требовала смывать нечистоту, причем не в емкости, наполненной руками. Закону соответствовала лишь проточная вода.

Иисус приближался осторожно. Если в микве какая-нибудь женщина совершает свое ежемесячное омовение, могут возникнуть затруднения. Мужчины старались избегать миквы, и та почти полностью перешла во владение женщин. А женские тайны не для праведных. С другой стороны, все женщины сейчас должны быть на оплакивании, так что несколько часов миква будет пустовать.

Ступени, вырезанные в камне, вели к емкости, едва достаточной для одного омывающегося. Иисус скинул рубаху и обернул чресла полосой ткани. Вода, холодная и прозрачная, плескалась у его ног. Даже в знойную пору емкость никогда не высыхала.

С собой юноша принес глиняный сосуд с оливковым маслом. Он помазал маслом свой лоб и ступил в воду, погрузившись по грудь. Студеная вода обжигала, и юноша быстро окунулся с головой, вынырнул, перевел дух и стал читать вслух молитву.

— Господи, прости мои дела. Покажи мне мои грехи и отпусти их.

Тень на стене он заметил прежде, чем увидел человека, который ее отбрасывал. Юноша резко обернулся, а пришлец сурово произнес:

— Я могу сделать для тебя больше. Могу спасти.

Иисус нахмурился.

— Твоего спасения мне не нужно.

Это был зелот Иуда. Он стоял на площадке, где Иисус разделся, и загораживал собой выход.

— Не тревожься. Никого звать я не собираюсь. Я знаю, почему ты здесь — уж не потому, что возомнил себя женщиной.

Иуда присел на площадку, положил руку на одежду Иисуса, как бы лишний раз давая понять, что не отпустит юношу. Потом сказал негромко:

— Ты замерзнешь куда раньше, чем мы закончим наш разговор.

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Я слыхал, что о тебе болтают. Мол, ты особенный. А теперь сам вижу.

Иуда усмехнулся и повел рукой. Всякого мужчину, принимавшего омовение в микве, можно было заподозрить в любой странности, даже в святости.

— Но вернемся к делам. — Иуда прищурился. — Мир еще не гибнет. Веришь? Или ты и вправду такой безумец, как говорят люди?

— Мне холодно. Ступай прочь. Из-за тебя погиб невинный.

— Лжешь, — бросил Иуда. — Если бы ты думал, что все случилось из-за нас, зачем тебе совершать омовение? Винишь себя, верно? Ты впал в грех, и пришли солдаты. Надо же, пуп земли! — Неожиданно он ухмыльнулся. — Нам бы таких побольше.

— Хватит. Отойди. — Иисус справился со смущением и начал злиться. В конце концов, Закон не запрещает мужчинам посещать микву. Мужчины наравне с женщинами совершают омовение в прудах вокруг Иерусалимского храма, прежде чем вступить под священные своды.

Он попытался выбраться на площадку, но Иуда пихнул его обратно.

— И как же быть с твоими грехами? Или ты один из тех, чьи проступки способны привести к гибели мира? Отвечай!