Иисус: История просветления

Глава 12. Чистые духом

О ни вернулись в общую залу постоялого двора. Иисус видел, что Мария потрясена смертью пленника и боится той же участи для себя.

— Никто нас не видел, — произнес юноша твердо, — так что мы выйдем отсюда, как положено, никуда не торопясь. — Он придержал Марию за локоть. — Зелоты нас преследовать не станут, у них и без того достаточно хлопот с мертвым римлянином.

Когда они пересекали полутемную залу, затянутую дымом от чадившего очага в углу, где жарилась козлиная тушка, головы посетителей поворачивались им вслед. В чадном мареве пьяные лица выглядели зловеще, однако никто не попытался остановить Иисуса и его спутницу, и вскоре они очутились снаружи. Яркий солнечный свет не принес Марии облегчения — живот вдруг пронзила резкая боль, и женщина согнулась, точно переломившись в поясе. Иисус приметил напротив широкий дверной проем, выложенный камнем, — верный знак того, что это дом человека зажиточного. Он подвел Марию к проему и усадил на камни.

Долгое время они сидели в молчании, женщина обессиленно опиралась на Иисуса. Прохожие почти не глядели в их сторону, привычные к подобным зрелищам. Наконец, решив, что Мария вполне успокоилась, Иисус мягко спросил:

— Ты прежде не видела смерти?

— Такой — нет, — отозвалась Мария, качая головой, и содрогнулась.

Иисус задумчиво кивнул. Забота о Марии отвлекала его от собственных мыслей, но теперь предстояло понять, как быть дальше. Он верил, что следует воле Божьей, но ведь Бог ни от кого не убегает, а он только этим и занимался — с той ночи, как оказался в пещере зелотов.

— Безнадежно, — проговорил Иисус. — Милость Божья пала на язычников, которые ненавидят и истребляют иудеев. А мне милости не досталось, и значит, кто я такой?

— Перестань. — Мария обняла юношу. — Сомнение погубит нас обоих.

Иисусу вспомнился нож в руках пленного римлянина, нож, почему-то напомнивший о кресте. Его самого потрясла не столько гибель пленника, сколько ощущение, что она предвещает нечто ужасное — что-то такое, чего не допустит никакой любящий отец...

Неожиданно объятия Марии показались удушающими. Какие бы испытания не уготовил Господь, он должен пройти через них в одиночестве. Иисус высвободился и отстранил Марию от себя.

— Со мной оставаться опасно. Я придумаю, как вернуть тебя в Иерусалим.

Марии хотелось броситься ему в ноги, умолить не покидать ее. Увы, таков ее жребий: рыдать и оставаться брошенной. От этой мысли женщина расстроилась и почувствовала вдруг крайнее изнеможение. Она прикрыла лицо платком, чтобы на нее не заглядывались чрезмерно любопытные прохожие.

Иисус присел на корточки и заглянул ей в глаза.

— От меня одни неприятности. Нужно верить, лишь вера нас спасет.

У Марии остался всего один ответ, тот самый, в котором она до поры боялась признаться себе самой. Женщина подняла голову, посмотрела в глаза Иисусу и прильнула губами к его губам. Ее порыв заставил Иисуса отшатнуться, и он чуть было не упал.

— Люби меня, — прошептала, нет, простонала Мария и снова прильнула к его губам.

Иисус почувствовал себя неловко. Еще никогда ни одна женщина не целовала его так. Он не стал отодвигаться. Терять ему нечего, и нечего притворяться, будто он слишком чист и свят для этого... Мария ждала, она не настолько обезумела от страсти, чтобы утратить женское чутье; миг, другой — и она поймет, стоит ли ей уповать на Иисуса как на любовника. Вера — пустое, если веры нет.

Мы ошибаемся, когда думаем, что Господь велик и бесконечен и превосходит мироздание. Бесконечность больше наибольшего, но и меньше наименьшего. Божественное вмешательство происходит в долю мгновения, между двумя вдохами. Между поцелуем и ответом на поцелуй.

Возбуждение, охватившее Иисуса, достигло сердца, и тут случилось нечто неожиданное — страсть в сердце юноши претворилась в свет. Сердце наполнилось ослепительным светом, который вовсе не затушил его любовь к Марии, но словно устремился во все стороны, сметая рубежи и пределы, как волна, что накрывает с головой и растекается вокруг... Мария всхлипнула, и Иисус понял, что женщина тоже это почувствовала.

Ты — мой возлюбленный сын.

Слова пришли из ниоткуда, как в тот раз, когда он двинулся к горящему дому. Иисус вдруг ощутил несказанное облегчение оттого, что эти слова они услышали вдвоем с Марией. Заповеди Моисея повелевали каждому мужчине вступать в брак. Прежде юноша отгонял от себя такие мысли, но теперь осознал, что сможет исполнить заповеди иначе, сочетавшись браком через Бога.

Иисус взглянул в глаза Марии. На самом ли деле она услышала эти слова? Вправду ли ощутила свет, наполняющий тело, растворяющий его, словно лишающий телесности и оставляющий лишь дух? Из взгляда Марии исчезли всякие следы страдания и отчаяния. Женщина откинулась назад и хотела было что-то сказать, но тут произошло кое-что еще.

На них упала тень, причем они почувствовали прохладу, когда человеческая фигура заслонила солнце, раньше, чем увидели подошедшего. Иисус словно разрывался на части. Он хотел прижаться к Марии, вернуть ощущение разделенного блаженства, ради которого пожертвовал бы чем угодно. Однако появление постороннего означало, и в этом он не сомневался, некую перемену в судьбе.

Лица незнакомца было не разглядеть.

— Господин, — сказал мужской голос.

Иисус сразу вспомнил того единственного человека, который обращался к нему так. Неужели Кверул ухитрился его найти? Юноша отстранил Марию, которая осталась сидеть в проеме дверей, и начал подниматься. Незнакомец нагнулся, чтобы помочь ему, и Иисус увидел, что лицом он смуглее и круглее, нежели старый патриций. Тем не менее Иисус дал незнакомцу тот же ответ, что и Кверулу при знакомстве:

— Никому я не господин.

— Или же всем.

Незнакомец оказался иудеем, облаченным в белую рубаху наподобие той, какую Кверул когда-то вручил Иисусу. Голос этого человека звучал почти торжественно, а глаза так и ловили каждое движение юноши.

— Ты превыше всего, что мне известно, и ты все, к чему я стремлюсь. Невероятно! — Незнакомец выглядел слегка растерянно, будто повторял эти слова про себя сотню раз, однако, произнеся вслух, внезапно понял, что они никуда не годятся. Иисус попятился, и незнакомец быстро прибавил: — Но это не ошибка, уверяю тебя. Идем.

Иисус оттолкнул чужую ладонь, пухлую, но крепкую. Он хотел было помочь подняться Марии, однако незнакомец его опередил. Женщина повисла на его руках, словно ее хватил удар от долгого пребывания на солнце.

— Почему я должен идти с тобой? — Иисус был уверен, что его отыскал один из тех тайных соглядатаев, как и предупреждал Кверул.

— Я вестник, отправленный за тобой, — отозвался незнакомец, — а ты — вестник, посланный в мир. Ты слышал о нас?

— Да.

— Тогда ты должен знать, что мы ждем тебя давным-давно и были уверены, что ты придешь.

— Почему? — настороженно спросил Иисус.

— Были знаки, предзнаменования. Кое-что нам поведали звезды, кое-что — пророки, а остальное — сам Господь.

— Не следует верить в знамения, а пророки вещали сотни лет назад.

— Разумеется. — Холодность Иисуса, похоже, ничуть не смутила незнакомца, радость которого становилась все более очевидной. — Просто невероятно, что я отыскал тебя. Я пришел один, но все мои товарищи молились об этом.

— Извини, но вы заблуждаетесь.

— Что? — Незнакомец отшатнулся, как от удара.

— Именно так. По-твоему, ты единственный иудей, не нашедший мессию? — Блаженство исчезло, в сердце света не осталось и в помине. — Я знаю, каково это — заблуждаться.

Мария между тем пришла в себя и явно смутилась от того, в каком положении застал ее незнакомец. Она оправила одежды и постаралась расчесать пальцами спутавшиеся волосы.

— Пойдем отсюда, — шепнула женщина Иисусу.

— Ни в коем случае! — воскликнул незнакомец, разобрав ее шепот. Он преградил путь, его глаза настойчиво искали взор Иисуса. — Уж кому, как не тебе, понять? Твоя дорога — вовсе не дорога радости. «Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни»[9].

Стих из книги пророка Исаии заставил Иисуса поморщиться.

— Презренный не значит избранный. Дай нам пройти. — Юноша был готов оттолкнуть незнакомца, но решил подождать.

Закусив губу, незнакомец не сдвинулся с места.

— Никак не ожидал, что сложится вот так, — проговорил он. Чувствовалось, что он подыскивает новые доводы, но в голову ничего не приходит. В конце концов он посторонился, Иисус взял Марию за руку, чтобы успокоить, и повел дальше по улице.

Они отошли на несколько шагов, когда вновь прозвучал голос незнакомца:

— Ты боишься умереть. Как и все мы.

— Да, — коротко ответил Иисус, едва повернув голову.

— Боишься настолько, что готов погубить всех прочих? Настолько, что готов выставить лжецами наших пророков?

Мария почувствовала, что Иисус колеблется, и сильнее сжала его ладонь.

— Не слушай, мы не можем тут оставаться.

Иисус кивнул и двинулся дальше, однако незнакомец все не мог угомониться.

— Значит, Иерусалим падет в пыль из-за твоего страха? Отвечай, другие будут меня спрашивать. Давай, растолкуй, какими мы были глупцами, ожидая твоего прихода. Ну давай, что же ты?!

Незнакомец бежал за ними, оглашая улицу криками. Иисус остановился, выпустил ладонь Марии. Женщина вздохнула, а когда юноша покосился на нее, ее глаза сказали без слов: «Ты уходишь. Мы оба это знаем».

Иисус протянул руку, но было СЛИШКОМ ПОЗДНО — Мария побежала прочь, подобрав полу платья, чтобы не споткнуться, и голые ноги придавали ей вид пустынной газели, что пытается ускользнуть от вышедшего на охоту льва. Незнакомец хранил молчание до тех пор, покуда Мария не исчезла в каком-то закоулке. Он заманил Иисуса в силки, но пока тот еще не запутался окончательно, и любой звук мог его встряхнуть и понудить к побегу.

Звали незнакомца, как выяснилось, Товия. Он привел с собой двух животных — крепкую лошадь под седлом и ослика, навьюченного мешками с припасами и разными товарами (по всей видимости, этими товарами он торговал по пути).

— Я долго странствовал в поисках тебя, — сообщил Товия. — Потому и запасся как следует.

Он предложил Иисусу выбирать. Юноша никогда не видел иудея верхом на оседланной лошади, только римлян, и знать не знал, как управлять этим животным. Поэтому он взобрался на ослика, подвинув ногами мешки. На дороге встречные, завидев их, улыбались — уж очень комично они выглядели: один восседал на горделиво выступавшей лошади, второй ерзал на спине навьюченного ослика, который так и норовил отбежать, стоило ему заметить пятно зеленой весенней травы.

Разговоров они не вели, каждый погрузился в собственные думы. Иисус все возвращался мыслями к Марии и к тому, что он почувствовал, когда женщина вырвала свою ладонь из его руки. А Товия старался осознать, что древние пророчества начали сбываться. Лишь вечером, у костра, Иисус нарушил молчание.

— Мессия — человек? — спросил он спутника, глядя в огонь. — Или он может нарушать Закон, не опасаясь кары?

— Что? — Подобного вопроса Товия совершенно не ждал.