Иисус: История просветления

Глава 4. Первое чудо

По дороге в Иерусалим двое путников говорили о чудесах.

— Ты хочешь стать магом? — справился Иуда, используя слово, которым римляне называли чудотворцев.

— Почему? — недоуменно спросил Иисус.

— Потому что так проще всего возглавить иудеев, — ответил зелот. — Когда все остальное испробовано, обратись к чудесам. И первое чудо — заставить людей поверить в твою силу.

— У меня нет силы, — возразил Иисус.

— Притворись. Разве не чудо, что хлеб вырастает из земли? Конечно, чудо, если никогда этого не видел.

Они шли уже третий день и находились всего в дне пути от главного города провинции. Иуда охотно рассуждал о великих свершениях. Иисусу, как более молодому, он поручал нести дозор, иногда ночь напролет, а просыпаясь, принимался излагать своему последователю — именно так он относился к юноше, — что случится, когда они окажутся в Иерусалиме. Чем дальше оставалась Галилея, тем меньше Иуда тревожился за свою безопасность. На юге римских лазутчиков было гораздо меньше, и здесь вряд ли кто мог опознать в нем вождя бунтовщиков.

— Есть в тебе что-то этакое, — продолжал Иуда. — Ты вполне сойдешь за мага. Я слышал, тебя даже так называли.

— Любопытно, почему? — отозвался Иисус, не поднимая головы.

Они шли через пустыню, где не было ничего живого, не считая редких деревьев и колючих кустов. Иуда указал на одинокую смоковницу.

— Передохнем.

Тень от дерева была скудной, но путникам достало и этого. Они по очереди отпивали из бурдюка с водой, и Иуда пересказывал сплетни, ходившие в деревне об Иисусе. Мария, мать юноши, хранила в кувшине сушеные смоквы и весной, на Пасху, раздавала их соседским детям. Но в один год кувшин заплесневел изнутри, и смоквы сгнили, кроме тех двух, что лежали сверху.

— Говорят, ты нашел свою мать в слезах и велел ей все равно созвать детишек. — Иуда пристально посмотрел на Иисуса. — Так?

— Вроде бы, — откликнулся Иисус с улыбкой.

— Когда дети пришли, ты сидел у двери, и на коленях у тебя была корзина, накрытая платком. Ты сунул руку под платок и достал по смокве для каждого ребенка. Они обрадовались, а смоквы все не кончались. Зато всякий, кому удавалось заглянуть под платок, видел на дне корзины всего два плода.

— Верно, — согласился Иисус.

— С того дня и пошли шепотки о чудесах. — Иуда прищурился. — Скажешь, для тебя это новость?

— Мне было двенадцать, — напомнил Иисус. — А мальчишки в таком возрасте часто что-нибудь придумывают.

— И что это значит?

Иисус помедлил, прикидывая, как похитрее обмануть Иуду, потом сказал:

— В ту пору я часто грезил наяву, в особенности о чудесах, творившихся при Моисее. Я спрашивал себя, почему мы больше не видим чудес. Когда мама достала кувшин со смоквами, приготовленными к Пасхе...

— Они на самом деле не сгнили, — закончил Иуда, предугадав объяснение.

— Ну да. Я распустил слух, что они испортились. Когда мать созвала гостей, все пребывали в недоумении, но пришли. Смастерить корзину с двойным дном труда не составило. Две смоквы лежали сверху, а остальные я доставал снизу.

Иуда покатился от смеха.

— Нет, надо же! Я знал, что ты ловок. Сызмальства, значит, промышляешь?

— Рад, что тебе понравилось, — проговорил Иисус. — Несколько дней я гордился собой, а потом слушок насчет смокв дошел до мамы. Она меня не бранила, нет. Ее взгляд сам по себе стал моим наказанием.

Иуда перестал смеяться, задумчиво потыкал прутом землю под смоковницей. Когда путники вернулись на дорогу, он некоторое время хмурился, а потом произнес:

— Нам нужен чудотворец. Иудеи — рабы, а рабы не ведают, как освободиться от ярма. Они способны лишь восстать, но любое восстание рабов обречено.

Путники по очереди вели осла, на которого Иуда навьючил припасы и одежду, в том числе новые сандалии для Иисуса; по поводу обуви он предостерег юношу: «Сбереги их для города. Мы должны смешаться с толпой, а твои нынешние сандалии с головой выдают в тебе бродягу». Еще он велел Иисусу подстричь бороду покороче, чтобы не походить на медведя, спустившегося с холмов.

От окраины Иерусалима начиналась мощеная улица, и у ее горловины, перед воротами, толпились купцы, паломники, нищие и мастеровые, пришедшие в город за благословением и достатком. Иисус впервые увидел обезьян, арабских скакунов и коз ростом ему по колено. Он увидел людей с кольцами и серьгами в ушах, на шеях, в носах. На каждую золотую безделушку находился свой воришка, готовый ее стащить при первой же подвернувшейся возможности. Спать юноша ложился под пьяные крики и пронзительные вопли. Если такое творится в Иерусалиме, что же тогда делается в Риме?

— Я знаю, что произойдет чудо, — промолвил Иуда, — если мы тут уцелеем.

— А мы уцелеем? — спросил Иисус.

Иуда едва ли не впервые заговорил об опасностях, которые их подстерегали, и то предпочел уйти от прямого ответа.

— Не тревожься. Обо всем позаботятся.

Когда городские ворота распахнулись, Иисус замер в изумлении. Прошло много лет с тех пор, когда родители приводили его, еще несмышленыша, в древний оплот веры. Мальчишкой он воображал, будто ворота Иерусалима сделаны из кедра и столь массивны, что смолистый запах можно уловить издалека, а блеск их позолоты можно различить едва ли не с Ливанских гор.

Иуда подтолкнул его.

— Тебе надо кое-что узнать, — сказал он и негромко изложил, зачем они пришли в Иерусалим.

Симон Зелот послал их на самоубийственное дело — заколоть верховного жреца. Дескать, настала пора вселить страх в сердца изменников, не простых священнослужителей, а членов Синедриона. Иуда рассказал, как через несколько дней после встречи с Иисусом в микве он вернулся в пещеру, где скрывались повстанцы. Там, в пещере, Симон и передал ему приказ.

«Синедрион каждый день собирается в храме, чтобы выслушать прошения. В обычные дни жрецов двадцать три, но вам они ни к чему. Ваша цель — верховный жрец. Отрубите голову, а тело сгниет само».

Иуда помолчал. Он видел, что юноше не по себе. Как и всякий провинциал, он благоговел перед храмом и едва бы осмелился подойти к любому из членов Синедриона ближе, чем на сотню шагов. А убить верховного жреца для него все равно что поднять руку на самого Бога.

— По-вашему, они все изменники? — тихо спросил Иисус.

— Они единственные могут призвать к ответу царя, а кто такой Ирод, как не прислужник Рима? — ответил Иуда. — Но Синедрион молчит.

— Разве это то же самое, что предать Господа?

— О чем ты?

— Когда мы встретились с Симоном, он говорил, что надлежит следовать Книге, ибо в ней записаны Божеские законы. Разве священнослужители не следуют Книге?

— Ты слишком хорошо о них думаешь, — проворчал Иуда. — Сотрудничать с врагом значит предавать своего Бога.

— А у них есть выбор? — спросил Иисус. — Жрецы всегда на виду. Если не станут сотрудничать, их убьют. Я вижу, ты злишься, но мне нужно понять. Священник может склоняться перед римлянами, но оставаться верным Господу в своем сердце. Все мы таковы. Так неужели они более виновны, чем мы?

Иуда готов был вспылить, но все же позволил Иисусу продолжать.

— Я пошел с тобой потому, что страдания нашего народа и вправду нестерпимы. Но если ты замыслил неправедное дело, помощь тебе лишь усугубит эти страдания. Или я не прав?

Иуда несколько раз набрал воздуха в грудь, прежде чем ответить.

— Ты не можешь отказаться. Я поручился за тебя. Это твое испытание. Не хочу даже представлять, что зелоты сделают с тобой, если ты его провалишь.

— Мое испытание — убийство? — недоверчиво уточнил Иисус.

— Послушай, если мы исполним задуманное и не попадемся, даже Симон и его отец станут нам доверять. А там, глядишь, мы сами со временем возглавим повстанцев.

Иисус ошеломленно молчал. Он покинул Назарет тайно, ничего не сказал домочадцам на случай, если его поймают и римляне станут допрашивать родных. Конечно, мать что-то заподозрила, однако ему повезло: семья старого Иезекии, сожженного заживо, хотела принести жертву в храме. Жена Иезекии была стара и немощна, сыновья не могли бросить стадо, и Иисус вызвался принести жертву за них. Со слезами благодарности старуха пала к его ногам...

Подавив чувство вины, Иисус нащупал узелок на поясе — эти медные монетки, завернутые в тряпку, составляли половину его сбережений. Он сумел успокоить подозрения матери и брата Иакова. В последнюю ночь перед уходом он спал некрепко, а когда поднялся на рассвете, то едва не подскочил, услышав вопрос матери: «А где Иуда?»

Она имела в виду младшего сына Иосифа, которому только минуло пять. Единственная из сестер, оказавшаяся поблизости, Саломея, побежала за мальчиком. Иисус заставил себя позавтракать. Мария не задавала вопросов, однако взглядами с матерью он старался не встречаться. Потом все столпились в дверном проеме и глядели ему вслед, пока он не скрылся из вида. Отец ушел рано поутру, и попрощаться с ним не получилось, как и со старшими братьями, Иосией и Симоном, которые жили своими домами...

Юноша повернулся к Иуде.

— Я не стану убийцей, даже ради спасения нашего народа.

Иуда кривовато усмехнулся.

— Тебе не придется никого убивать. В том-то и вся прелесть.

Иисус почувствовал, как на щеках выступает румянец.

— Объясни, будь добр.

— Успокойся. — Иуда пошарил в своем заплечном мешке, достал хлеб, маслины и полоску сушеного мяса. — На, поешь. Это последние запасы.

Иисус выбил еду у него из рук и вскочил.

— Я верил тебе! — воскликнул он. — Ты искушал меня свободой, а ныне вводишь в грех?

Иуда смотрел на юношу снисходительно.

— Ребе себя возомнил, что ли? И не тебе решать, справедливо ли отнимать око за око.

— Тогда ты будь ребе. И скажи мне, что справедливо.

— Ну, уж нет. Просто потерпи еще денек, всего денек. Ты доверился мне, и я спас тебя от зелотов. Поверь мне снова.

Иуда подобрал хлеб, который Иисус выбил у него из рук, понюхал кусок и отшвырнул прочь.

— По твоей милости останемся голодными. — Он поднялся. — Я же сказал, тебе никого убивать не придется. Мы всего лишь притворимся. Идешь?

Иуда хлопнул осла по спине прутом из орешины. Иисус смотрел на товарища, гадая, не пора ли бежать. Впрочем, оба знали, что он не сбежит. Иуда не сможет его защитить, если задание окажется проваленным.

— Ладно, что теперь?

Иуда взобрался на осла и ударил того пятками в бока.

— Нам нужно сотворить первое чудо, чтобы люди в нас поверили.

Храм был огромен, настоящий город в городе, и потрясал воображение. Внутри его стен таилась та единственная свобода, которой обладали иудеи, — когда они собирались здесь, внешний мир словно исчезал. Вместо него возникало обещание царства Божия на земле. Сверкающие белые стены слепили глаза, колоннады сулили приют и покой. Святилище, Святая Святых, было наименьшей и самой богато украшенной частью храма; здесь праведные лицезрели Господа.

Двор храма окружала грандиозная каменная колоннада. Иисус и Иуда смешались с толпой, которая образовалась перед лотками менял и продавцов приношений. Немногие иудеи были настолько зажиточны, чтобы пожертвовать храму овец и быков, как требовал Закон. Большинство довольствовались подношением зерен или горлиц.