Иисус: История просветления

Глава 5. Святая женщина

Рано поутру, когда ставни в домах еще не открылись, Иуда с Иисусом пришли в храм и купили под колоннадой клетку с птицами. Иуда долго торговался с сирийским купцом; в итоге ему удалось сбить цену, и на оставшиеся монеты они купили хлеба. Завтрак получился скудным и едва утолил голод. Потом они уселись в ожидании у ворот храма. Иисус молча протянул Иуде половину краюхи. Тот принял хлеб как должное.

— Что, неймется?

Иисус покачал головой.

— А почему? Думаешь, глупая затея? Поверь, такие поступки ведут к великим свершениям. Людьми нужно управлять, играть на их чувствах.

— Зачем делать это в храме? — пробормотал Иисус, не поднимая головы.

Иуда хмыкнул.

— Не хочешь осквернять дом Божий? Какое Богу дело до моих проказ? Он попускает и не такое. Намного, намного хуже.

— Все равно...

— Ты выбрал удачное время для сожалений. — Иуда повернулся и воздел руки, словно подражая деревенскому ребе на шаббате. — Услышь меня, Господи. Я сделаю все, чтобы спасти твой народ, вот только шкурой своей рисковать не стану. Сам понимаешь, всему есть предел. — Он подкинул на ладони кусок хлеба, который отдал ему Иисус, и швырнул тот наземь.

— Я ухожу, — промолвил Иисус, поднимаясь.

— Вместе уйдем, — холодно произнес Иуда. — Священный город раскроет нам свои тайны.

Он схватил Иисуса за ворот рубахи и повлек за собой.

— Не вырывайся. Я покажу тебе, каков ты на самом деле, лицемер. Ничуть не лучше прочих.

Когда Иисус примирился со своей участью, Иуда его отпустил. Они двинулись по узенькой улочке в глубину храмовых владений. Оба злились, однако Иуда понимал, что его молодой товарищ терзается сомнениями. Надо этим воспользоваться и победить страх юноши.

— Гляди, — указал он, останавливаясь посреди улочки, и кивнул на лоток, на котором очередной купец разложил головные уборы и дешевые подношения. — Видишь трех его дочерей? Так вот, это не обычные девушки. Это святые женщины, так их называют.

Не оглянувшись на Иисуса, Иуда приблизился к лотку и приветствовал дородного купца, что стоял, сложив руки на груди. Тот оживился.

— Выбирайте, что вам по нраву. Товар отменный.

Девушки, чьи лица скрывали платки, молча стояли у стены. Они ничем не отличались от других женщин и девушек на городских улицах, разве что подолы их были чуть короче, чем положено, и открывали взгляду золотые ножные браслеты. Одна за другой они приподняли платки, позволяя увидеть лица. Кожа бледная, глаза сильно подведены черным и оттого кажутся поистине бездонными...

— Сколько лет? — справился Иуда.

— Младшей двенадцать, средней пятнадцать, старшей шестнадцать. — Купец ничуть не стеснялся своего занятия и даже усмехнулся.

— Врешь. Недаром старшая платка не поднимает. Верно, ей все двадцать. — Иуда оглянулся на Иисуса: тот мялся в нескольких шагах позади и старательно отводил взгляд от девушек.

— Твой товарищ робок. — Купец подмигнул Иуде. — Пусть не тревожится, мои женщины чисты. А та, которой двенадцать, и вовсе девственница.

Иуда коротко кивнул.

— Может, зайдем попозже. Отправь свою непорочную в храм. Если она и вправду девственна, это истинное чудо.

Купец нисколько не оскорбился — наоборот, расхохотался, оценив соленую шутку. Повинуясь его жесту, девушки отступили в тень.

Иуда с довольным видом подошел к Иисусу.

— Да ты, никак, засмущался? Ладно, пошли отсюда.

Он не стал ничего объяснять Иисусу: тот и сам сообразит, что без Иуды ему не обойтись. Зелоты не оставят его в покое, если он не выполнит их задание, и даже если сам он, по обыкновению, удалится в мир своих грез — Иуда почти не сомневался, что паренек слегка помешался на вере, — подвергать опасности семью он уж точно не станет. Нужно ли испытать его доверие...

Когда они подошли к храмовым воротам, Иуда протянул Иисусу клетку с птицами.

— Ступай внутрь, принеси жертву, как собирался. Встретимся в зале суда. — Он повернулся и мгновенно исчез в толпе, что собралась у ворот с наступлением дня.

Иисусу отчаянно хотелось бросить клетку и бежать — куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Однако Иуда оказался прав: утро напролет юноша терзался сомнениями. Он понял, что беззащитен и без помощи Иуды пропадет. Перехватив клетку поудобнее, Иисус присоединился к веренице жертвователей, что пересекала выжженный солнцем двор в направлении святилища. Последнее представляло собой невысокое сооружение на задах храма, сложенное, как велел Закон, из камней, которые вытесали, не прибегая к железу. Камня надлежит касаться лишь камню. Соблюдая эту заповедь, древние строители трудились упорно и долго, и никто не вправе их винить за грубые очертания — ведь они творили святое дело и все же сумели обтесать камни так, что стены святилища поблескивали в солнечном свете.

Внутри святилища было сумрачно, как в пещере. Иисус остановился, пропуская мимо себя остальных. Во владения жрецов никого не допускали, зато всем рассказывали об устройстве святилища. Пусть Ковчег Завета утрачен, потомки Авраама и Моисея сделали все, что было в их силах, чтобы восстановить величие Первого храма, и потому здесь были и высокий алтарь, и менора-семисвечник, и хлебы предложения...

Когда он был в храме двенадцатилетним подростком, внутреннее убранство святилища оказало на Иисуса такое воздействие, что он и помыслить не смел об уходе. Их семейство прибыло в Иерусалим на Пасху, все сроки минули, давно пора было возвращаться; Иисус сказал, что вернется самостоятельно, с последними повозками, тянувшимися в Назарет. Улучив миг, он снова побежал в храм, к тому времени опустевший, и простоял там, пока двое жрецов не принялись его выгонять. Чтобы задержаться еще, он начал задавать вопросы. Если Господь вручил Моисею скрижали на века, почему же язычники смогли их похитить? И почему царь персидский прислал тысячу мастеров отстраивать храм заново — надоумил ли его Бог?

Первые вопросы был вполне детскими, но постепенно Иисус начал доверять старым жрецам, которым льстила потребность в их знаниях. И потому он позволил себе поделиться с посвященными теми сомнениями, которые уже давно не давали ему покоя. Если иудейский младенец окажется похищенным или брошенным, подобно Моисею, что плыл по Нилу в плетеной корзине, узнает ли Господь в этом младенце иудея? А если кто-нибудь настолько беден, что не может прийти в храм и принести жертву, вправе ли он искупительными молитвами заслужить прощение Господа?

Жрецы смешались, потом стали вызнавать, почему подросток задает столь сложные вопросы. Потому что он знает людей, чьих детей похитили, отвечал Иисус. И знает тех, кто нищ и не может возложить на алтарь даже пригоршни ячменной муки. Ответ успокоил жрецов, и они пустились в объяснения. Беседа длилась и длилась, не по годам мудрому мальчику разрешили разделить пищу со жрецами и заночевать на подстилке в их обиталище. Когда в храм вбежал Иосиф, перепуганный и разозленный, Иисус с изумлением узнал, что прошло три дня.

Юноша достал из клетки горлицу, белейшую из четырех. Та замерла в его ладони, дрожа от страха. Иисус присоединился к череде жертвователей перед входом в святилище. Вереница двигалась медленно; тут появился жрец — высокий, широкоплечий, в кожаном фартуке поверх одежд и с окровавленным ножом на поясе.

Жрец прикрикнул на крестьянина, который привел в храм телку: перепуганное животное наотрез отказывалось идти и все норовило сбросить с шеи веревку и кинуться прочь.

— Заводи или посторонись! — бросил жрец. Исходивший от него запах крови привел телку в безумие. Раздраженный, жрец взялся за нож и одним движением разрезал животному горло. Разрез получился неглубоким — вскрыл животворный сосуд, но не перерубил. Потекла кровь; телка зашаталась.

— Давай. — Жрец протянул руку.

Владелец животного вложил ему в ладонь несколько монет, а другой рукой жрец крепко удерживал телку — та перестала сопротивляться и покорно последовала за ним внутрь. Прочие жертвователи, совсем недавно ворчавшие на задержку, разом притихли.

Запах крови достиг ноздрей Иисуса. Знакомый, привычный запах. Иисус уже видел, как сжигают на алтаре внутренности жертвенных животных, как отрезают куски, предназначенные для жрецов, но прежде жертвоприношение не вызывало тошноту, а вот теперь...

Иисус отодвинулся, вскинул над головой руку с зажатой в ладони горлицей и выпустил птицу. Однако та, вместо того чтобы взлететь, пала наземь, ослабленная страхом до крайнего изнеможения. Несколько мужчин засмеялись — еще бы, глупцу продали больную птицу, которая не годится для жертвы. Иисус опустился на колени, поднял горлицу, но подбрасывать в воздух не стал. Птица перестала даже дрожать — и умерла в его руках.

Этого никто не заметил, поскольку внимание собравшихся привлекло иное. Вдоль вереницы жертвователей двигалась пожилая женщина — малого росточка, убеленная сединами. В руках она сжимала полевые цветы, платок ниспал с волос на плечи, но она, похоже, не сознавала, что ее голова обнажена. Мужчины бранились, называли женщину старой блудницей, — ведь она своим видом оскверняла храм.

— Позволь помочь тебе, матушка. Ты принесла Господу цветы?

Старуха сощурилась. На мгновение Иисусу показалось, что она выжила из ума и сейчас обрушится на него с проклятиями. Женщинам не дозволено приносить жертвы, да и цветы — неподходящий дар Богу. Но женщина неожиданно успокоилась, моргнула, точно сова, ослепленная дневным светом, и проворчала:

— Влеки меня, мы побежим за тобою. Царь ввел меня в чертоги свои.

— Что? — недоуменно переспросил Иисус.

— Тебя что, ничему не учили? — Старуха покачала головой и вдруг задорно рассмеялась. Потом зажмурилась и произнесла нараспев, словно извлекая слова из глубин памяти: — Будем восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя![1] — И с улыбкой прибавила: — Разве может что-то быть прекраснее?

Вереница жертвователей двинулась дальше, оттесняя Иисуса и старуху.

— Верни каргу в ту пещеру, откуда ты ее вытащил! — крикнул один из мужчин.

— Пойдем со мной, матушка. — Иисус накинул платок на голову женщины и несильно потянул ее за руку. Старуха не смотрела по сторонам. Одна костлявая рука крепко сжимала цветы, а другой она ухватилась за юношу. Вдвоем они достигли каменной скамьи близ водоема, где женщины совершали очистительное омовение.

— Песнь песней, — проговорила старуха, запрокинула голову и снова сощурилась. — Слова оттуда. Ты не узнал? — Иисус покачал головой, и она вздохнула. — Соломонов храм разрушен. Но слова нельзя убить. — Старуха постучала себя по лбу. — Теперь тебе ведома моя тайна. Никому не говори.

Иисус улыбнулся. Пусть старуха и вправду безумна, благодаря ей он отвлекся от собственных неприятностей.

— И что же это за тайна? — спросил он мягко.

Старуха подалась к юноше и прошептала:

— Я грешница. Я умею читать. Меня убьют, если узнают.

Иисус не сумел скрыть изумление.

— Кто же научил тебя?

— Мой отец. Он был богат, но не имел сыновей и потому отчаялся. По ночам в наш дом приходили учителя, и я училась читать при свечах, тайком от всех.