Иисус: История просветления

Иисус окинул взглядом клетки с птицами, ощупал тряпицу с монетами на поясе и спросил у ближайшего продавца, сколько стоит его товар. Тот высокомерно оглядел юношу.

— Я не обманываю покупателей, — сообщил он, прежде чем назвать цену. — Если тебе нужна птица задаром, возвращайся обратно в деревню.

Иуда потянул Иисуса за рукав, предлагая двигаться дальше. Колоннада обнимала просторный двор, способный вместить тысячи человек. Юноше доводилось видеть его заполненным прихожанами, которые стояли плечом к плечу. От бедняков, наподобие семьи Иисуса, Закон требовал посещать храм раз в год, на Пасху, но Иосиф не мог позволить себе привести все семейство. Приходилось выбирать: Иисус, как старший из остававшихся в отцовском доме сыновей, побывал в храме три раза, а Иаков — всего однажды.

Попав в храм впервые, в тринадцать лет, Иисус решил, что очутился в раю. Внутри пахло благовониями, кедром и миррой. Помнится, он тогда спросил отца, почему не восстановили ту пышную зелень, что украшала некогда храм Соломона.

— Его оставили пустым в напоминание о пустыне, которую сынам Израилевым пришлось пересечь, чтобы добраться до земли обетованной, — ответил Иосиф. — Или в знак наших страданий.

Страданий на долю иудеев и вправду выпало немало. Посреди Святая Святых стояла одинокая золотая кадильница, знаменовавшая собой изобилие золота, в давние времена присущее храму Соломона. Наступили тяжкие времена, храм Соломона был разорен вавилонянами. Чтобы сломить дух иудеев, захватчики осквернили все святыни до единой. Где ныне Ковчег Завета, где манна, которую Господь ниспослал с небес своим детям, сорок лет бродившим по пустыне за Моисеем? И иудеи пали духом, были рассеяны и уведены в плен в Вавилон. Когда им наконец позволили вернуться домой, дорога в Иерусалим растянулась на месяцы. И перво-наперво те, кто пережил сей скорбный путь, взялись восстанавливать храм.

Все это происходило много столетий назад, но величие их подвига не померкло. Пребывание в священном месте лишило Иисуса всякого сочувствия к притязаниям повстанцев, а вот Иуда не скрывал презрения. Он отпихнул мальчика, который отчаянно пытался сдвинуть с места двух овец, приведенных на заклание его отцом. Животные сопротивлялись изо всех сил. Двор устилали лепешки коровьего и катышки овечьего помета.

— И что мы за люди, а? Только погляди на них! Они ступают по грязи, чтобы добраться до алтаря. Таково их очищение. — Иуда скривился и взял Иисуса за локоть: пора было осмотреться.

Зал суда, где заседал Синедрион, представлял собой отдельное здание, выходившее на храмовый двор; имелся у него и другой вход, со стороны города. Это означало, что суд освящен верой и в то же время наделен гражданской властью.

— Или это намек на двуличие судей, — заметил Иуда. Он быстро огляделся, не упуская ни единой подробности, и повел Иисуса к городскому входу, желая убедиться, не проще ли оттуда скрыться. Их ожидало разочарование: в узких воротах сгрудились многочисленные просители, размахивавшие руками.

Иуда ни о чем не спрашивал Иисуса. Было раннее утро, судьи еще не собрались, так что внутренняя зала, где и проходили заседания, пока пустовала. Когда все жрецы прибудут, толпа у дверей наверняка удвоится в численности... Иуда решил не ждать.

— Но мы не видели, сколько тут бывает стражи, — сказал Иисус.

Иуда махнул рукой.

— Стражники нужны, чтобы хватать людей. Они обратят на нас внимание, только если мы что-нибудь сотворим.

До сих пор Иисус терпеливо дожидался, пока товарищ снизойдет до объяснений, но теперь его терпение иссякло. Он остановился на ступенях храма и потребовал ответов.

— Некоторые преступления только выглядят таковыми, — сказал Иуда загадочно и протянул руку. — Давай свои деньги.

— Зачем?

— Просто дай, и все. Ты же мне веришь, так?

Иисус пошарил за пазухой, нащупал тряпицу с монетами. До этого мгновения все, что делал Иуда, было испытанием не столько веры, сколько силы. И Иуда сам почувствовал, что зашел слишком далеко.

— Я расскажу тебе все, но после этого ты уже не отступишься. Идет?

Иисус пожал плечами, и Иуда этим удовлетворился.

— Никого закалывать мы не будем. Мы устроим чудо, чтобы все поверили, будто это случилось на самом деле. Никто нас не арестует, зато зелоты сочтут, что мы преуспели. Отличный план, а? Что скажешь?

Его улыбка Иисуса вовсе не убедила. Иуде, впрочем, одобрение и не требовалось.

— На твои деньги мы купим горлиц. Потом я затею скандал, будто бы ты украл моих птиц. Это позволит нам подобраться вплотную к судьям.

— Нас же к ним не подпустят, — возразил ему Иисус.

— Мы будем двигаться слишком быстро, чтобы нас успели остановить. Пока стражники спохватятся, мы уже будем совсем рядом.

— Рядом для чего?

— Вот для этого. — Иуда усмехнулся и извлек маленький сосуд, наполненный зеленоватой жидкостью. — Это яд. Я обмакну в него терновый шип и, когда мы будем рядом, оцарапаю руку жреца. И все.

— Значит, ты все-таки намерен убить одного из них? — уточнил Иисус.

— Шипом? Конечно, нет. Яд действует быстро, судороги начнутся почти сразу, а я тем временем устрою представление. Стражники меня схватят, потащат прочь, я стану вырываться и бранить судей, призывать на их головы гнев Господень. Тут яд как раз заставит нашу жертву согнуться пополам; если повезет, он упадет и потеряет сознание.

План казался сомнительным, но все же произвел впечатление на Иисуса. Все присутствующие убедятся, что проклятие мага покарало нечестивца. Жрец оправится через несколько минут и тем самым избавит их от тюрьмы. Возможно, они даже сумеют ускользнуть, если Иуда будет действовать быстро.

Однако сомнения оставались.

— Симон узнает, что мы никого по-настоящему не убили.

— И что? Я скажу, что мы ударили жреца ножом, но в суматохе немного промахнулись. И кто оспорит мои слова?

— Но, я думал, ты хочешь кого-нибудь убить...

— Не будь глупцом. Я использую зелотов. Для этого ты мне и нужен. Ты похож на меня. Понимаешь, насколько наивны их планы. Всего лишь вопрос времени, когда римляне с ними разделаются. По-твоему, империя уцелеет, если станет поощрять восстания?

Иисус насторожился. Раз Иуда использует зелотов, почему бы ему точно так же не использовать и его?

— Зачем мне помогать тебе?

— Потому что ты искренне желаешь прекратить страдания нашего народа. Не то что эти ублюдки. Они гниют в своих пещерах с тех пор, когда мы еще не родились, а стоит им вылезти наружу, римляне тут же их хватают. И потом, ножи зелотов лишили жизни уже многих, и что, жизнь налаживается?

На этот вопрос ответить было нечего.

Иуда назначил представление на следующее утро. Они провели ночь, завернувшись в одеяла, под виадуком. Там было грязно и сильно воняло, и, убедившись, что Иуда заснул, Иисус отправился бродить по городским улицам. Было прохладно, улицы города пользовались дурной славой, но ему требовалось поразмыслить. В памяти накрепко засели слова Иуды: «Ты похож на меня».

Разве? На каждой улочке, мимо которой проходил, Иисус видел груды грязного тряпья, и люди спали под ними, будто кроты в своих норах. По открытым трубам вдоль улиц текли нечистоты. Внезапно послышался кашель; Иисус резко обернулся. За ним по пятам тащился какой-то мальчишка, слишком робевший, чтобы заговорить. Стоило Иисусу обернуться, мальчишка протянул раскрытую ладошку.

— Извини, — пробормотал юноша.

— Всего крошку, господин. — Ввалившиеся щеки свидетельствовали о том, что мальчик голодает уже давно. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять тот диалект арамейского, на котором говорил Иисус.

— Я тебе не господин, — ответил Иисус.

Ему подумалось: «Я мог бы оказаться на твоем месте. Не знаю, почему так не случилось».

Вместо того чтобы уйти, мальчишка разозлился.

— Ты врешь! Ты пришел с едой. Все приходят с едой.

Иисус хотел было ответить: «Я все съел», и это была бы правда. Но почему-то правда казалась греховной. Он присел и заглянул в глаза мальчику.

— Где твои родные? Как тебя зовут?

Мальчишка передернул плечами и пошел прочь.

Внезапно Иисусу почудилось, что видит перед собой не иерусалимского побирушку, а своего старшего брата Иосию, одного из тех, кто покинул отцовский дом. Юноша сунул руку за пазуху, нашарил мелкую монетку и протянул мальчишке, поддавшись порыву.

На благодарность он рассчитывал напрасно. Мальчишка вдруг ударил его, воспользовавшись тем, что Иисус сидел на корточках. Юноша упал, и в тот же миг мальчишка прыгнул на него и принялся искать припрятанные деньги.

— Уйди от меня! — крикнул Иисус. Мальчишка пыхтел и царапался, словно животное.

С взрослым ему было не справиться, и едва Иисус сумел подняться, мальчишка бросился бежать. Он исчез во мраке. Иисус не стал его преследовать. Понадобилось время, что совладать с накатившей грустью. Ему словно плюнули в душу.

В ту пору, когда он был немногим старше этого попрошайки, Иисус заключил с собой тайный союз. По-настоящему его влекло лишь служение Богу, но он пообещал себе, что будет жить и работать, как все прочие, ибо таково бремя, возложенное на человека Господом. Однажды, как предписывает Закон, он женится и заведет детей. Однако быть в мире отнюдь не означает быть заодно с миром. Подобно слепцу Исааку, Иисус мог заглядывать туда, куда не проникал ничей взгляд, — в сферы, близкие небесам. Куда именно, он не имел ни малейшего представления, и из этого обстоятельства выросло другое обещание. Он поклялся себе не верить историям о царстве небесном, чудесной земле над облаками, где стоит трон из ослепительно белого мрамора, белее, чем белье самого богатого римлянина.

Он не оспаривал Писание. Более того, он толком не умел читать, лишь по слогам, а написать мог разве что свое имя — на еврейском и на латыни, да знал алфавит. Но в Писании все выходило слишком гладко — страдай в этом мире, и Бог после смерти поместит тебя во дворец. Тут они с Иудой и вправду похожи. Иисус понимал, почему люди страдают, даже сами того не замечая. Они страдают от безнадежного желания Божьей любви, а все, чем отвечает им Господь, если начистоту, — безразличие и презрение.

Иисус вытер кровь — проклятый попрошайка ухитрился его оцарапать! — и медленно двинулся дальше. Быть в мире и не быть заодно с миром не получалось. Он пролил слишком много слез для человека, который отстранился от мира. План Иуды привлечет внимание, и если потребуется ложное чудо, так тому и быть. Это все же лучше, чем вообще никакого плана.