Друзья и герои

– Работаю. Меня наняли.

– Что вы говорите! И над чем же вы работаете?

– Этого, боюсь, я вам сказать не могу.

– Что вы говорите! – Голова мисс Глэдис возмущенно затряслась. – Кто вас нанял? Лорд Пинкроуз?

– Меня принял на работу мистер Фрюэн.

– Вот как!

Сочтя, очевидно, что она обнаружила оплошность противника, мисс Глэдис повернулась и с решительным видом вышла из комнаты.

Гарриет с тревогой ожидала ее возвращения, хотя и понимала, что все ее опасения безосновательны. Если Пинкроуз не одобрит ее кандидатуру, максимум, что он может сделать, это уволить ее. А поскольку он еще не вступил в должность директора Бюро, то пока он не мог сделать даже этого.

Дверь снова распахнулась. До Гарриет донеслись пыхтение и кашель Пинкроуза, и, глянув через плечо, она увидела, что он остановился на безопасном расстоянии и разглядывает ее, словно желая убедиться, что услышанное от мисс Глэдис – правда.

– Добрый вечер, лорд Пинкроуз, – сказала Гарриет.

Он откашлялся и пробормотал: «Да-да», после чего подошел к стеллажу, взял какую-то книгу, перелистнул несколько страниц, захлопнул ее и сунул обратно. Он еще несколько раз пробормотал: «Да-да». Мисс Глэдис выжидающе стояла рядом. Гарриет вернулась к работе. Перебрав еще несколько книг, Пинкроуз отошел от шкафа и принялся шарить в бумагах, энергично повторяя: «Да-да». Вдруг он резко повернулся и вышел. Мисс Глэдис возмущенно вздохнула. Гарриет впервые пришло в голову, что Пинкроуз опасался ее так же, как и она – его.

На следующее утро, вскоре после того, как она пришла на работу, в дверь постучал военный посыльный.

– Положите сюда. – Мисс Глэдис величественно указала на пол рядом с собой.

– Это для миссис Прингл, – сказал посыльный.

Гарриет взяла записку, которая гласила: «Вы пообедаете со мной сегодня?» Подписи не было. Она написала на записке: «Да» – и вернула ее. Мисс Мейбл продолжала стучать по клавишам, но мисс Глэдис потрясенно наблюдала за происходящим, словно вопрошая, до каких пределов может дойти подобное нахальство.

Чарльз Уорден ожидал у бокового входа. Он стоял с таким непринужденным видом, словно остановился всего лишь на мгновение и готов был уже идти дальше. При виде Гарриет он словно бы удивился, и она сказала:

– Кто-то пригласил меня пообедать. Я думала, что это вы.

– Так вы не были уверены? Это мог быть и другой человек?

– Я знакома и с другими людьми.

– Разумеется, – согласился он, но вид у него был серьезный и задумчивый, будто на самом деле он был не вполне согласен.

Она рассмеялась, и манера его тут же переменилась. Он словно сам подивился себе, после чего спросил:

– Куда мы пойдем? В «Зонар»?

Она согласилась, хотя ей не хотелось туда идти. Алан обычно обедал именно там и брал с собой Якимова. Туда также ходил и Бен Фиппс. Красота Чарльза и царившее между ними взаимопонимание могли привести к тому, что их дружба будет превратно понята. Дать повод для подобных заблуждений значило бы поступить несправедливо по отношению к Гаю. Но объяснить это Чарльзу непросто. Кроме того, Гай говорил, что ему безразличны заблуждения окружающих, – так зачем же ей мучиться сомнениями, юлить, скрываться и чувствовать себя виноватой?

Когда они подошли к «Зонару», заколебался уже Чарльз.

– Вы и в самом деле туда хотите? – спросил он. – Мы наверняка встретим знакомых. Пойдемте в «Зению»! Там всё еще прилично кормят.

– Да, я не против.

Никто из их знакомых туда не ходил. При мысли о шикарном ресторане Гарриет приободрилась, но «Зения» оказалась обшарпанным кафе. Стены были оклеены коричневыми обоями, на которых красовались павлины и древние египтянки, с потолка свисали люстры «Лалик»[54]. Гарриет была разочарована.

Все свободные столики были забронированы, и Чарльзу пришлось ждать, пока старший официант, не желая упускать английского офицера, сверялся со своим списком. В конце концов для них поставили еще один столик – прямо рядом с занавеской, отделявшей обеденный зал от знаменитой кондитерской, где майор Куксон покупал свои крошечные пирожные.

– Это место – словно пережиток двадцатых годов, – заметила Гарриет.

– Здесь хорошее вино, – обиженно сказал Чарльз.

В основном здесь обедали предприниматели, но попадались среди них и военные: греки, получившие увольнительные, и англичане из миссии. Атмосфера царила унылая, и, хотя вино и в самом деле оказалось неплохим, призванная имитировать французскую кухню еда показалась Гарриет куда хуже простого рагу из таверны.

Чтобы избежать пристальных взглядов Чарльза, Гарриет наблюдала за посетителями кондитерской за шифоновой занавеской кофейного цвета. Некоторые заходили в магазин украдкой, другие держались непринужденно или всем своим видом демонстрировали, что торопятся. Они выбирали пирожные, которые им подавали на блюдце с маленькой вилочкой, а потом жадно поглощали их – со скоростью, которая выдавала постоянный голод. В присутствии Чарльза Гарриет мутило от тревоги, и она стала спрашивать себя, к чему это всё и зачем поощрять то, что привело ее в такое состояние?

Она сидела, положив руки на стол, и вдруг ощутила прикосновение: Чарльз провел по краю ее ладони мизинцем.

– Скажите мне, почему вы вчера плакали?

– Не знаю. Особой причины не было. Наверное, я испугалась.

– Налета? Вы же знаете, что Афины не бомбили.

– Меня испугали выстрелы.

Он снова раздраженно хохотнул. Это, по-видимому, было его привычкой. Он не стал даже притворяться, что поверил ее объяснениям. В Гарриет снова всколыхнулась былая неприязнь, и ей захотелось уйти и больше с ним не видеться.

Обоих охватило вялое ощущение неудачи. Чарльз был мрачен. Гарриет ощущала, что он мысленно корит ее – за то, что привлекла его, за то, что молчит. Глядя на нее светлыми глазами, он спросил:

– Сколько вы уже замужем?

– Мы поженились прямо перед войной. Гай приезжал домой в отпуск.

– Вы были давно знакомы?

– Всего несколько недель.

– Вы поженились в спешке?

Вопросы звучали иронически, почти насмешливо, и ей захотелось вывести Чарльза из себя.

– Не совсем. Мне казалось, что я знаю его всю жизнь.

– А на самом деле? Вы знали его?

– Да, в определенной степени.

– Но не до конца?

Понимая, что он мстит ей за недостаток откровенности, она преисполнилась ощущением собственной силы и сдержанно ответила:

– Не до конца. Невозможно познать кого-либо до конца.

– Но вы по-прежнему находите его прекрасным?

– Да. Возможно, чересчур прекрасным. Он воображает, будто может сделать всё и для всех.

– Но только не для вас?

– Меня он полагает частью себя самого. Он не считает, что должен что-то для меня делать.

– И вас это устраивает?

Вокруг толпились люди, ожидавшие, пока один из столиков освободится, и Гарриет воспользовалась этим, чтобы предложить:

– Может быть, нам пора?

– Вы же почти ничего не съели.

– Я не очень голодна.

Они вышли на улицу, залитую ярким дневным светом. Впереди было еще два свободных часа.

– Чем бы вам сейчас хотелось заняться? – спросил Чарльз.

Этот вопрос был задуман как проверка, и по его тону Гарриет поняла, что ей полагается ответить тем же.

– Я еще никогда не была в церкви на Ликавитосе, – сказала она непринужденно. – Давайте сходим туда.

– Как пожелаете.

Он не стал скрывать своего разочарования и, зашагав к холму, даже не попытался изобразить интерес к предстоящей экскурсии. Гарриет почувствовала, что между ними разверзлась пропасть, и испытала мрачное облегчение, поняв, что ее это не расстраивает. Этим отношениям не суждено было зайти дальше.

Она спросила, какова вероятность нападения немцев. Он отделался общими словами: такая вероятность, мол, существует. Она существовала с самого начала.

– Ходят слухи, что немцы стягивают вооружение к границе, – заметила Гарриет.

– Всегда ходят такие слухи.

– А если нападения не будет, что, по-вашему, произойдет? Греки могут одержать победу?

– Не знаю. Сомневаюсь. У греков кончаются боеприпасы. Они говорят, что нынешних запасов не хватит и на пару месяцев.

– Но мы же можем послать им подкрепление?

– В этом не будет толку. Греки закупали оружие компании «Крупп»[55]. Наши снаряды просто не подойдут.

– А мы не можем послать им и оружие, и боеприпасы?

Он отвечал ей коротко, всем видом выражая скептицизм. На его лице проступила присущая ему мрачность; было очевидно, что он не разделяет воззрения Гарриет.

– У нас нет лишнего оружия. В Каире наши люди сидят без дела, потому что оружия не хватает. Будь у нас все ружья мира, всё равно остается проблема транспортировки.

– У нас не хватает кораблей?

– Мы понесли довольно серьезные потери, знаете ли!

Она искоса взглянула на него и увидела, что он держится отстраненно и сурово. Гадая, не пытается ли он напугать ее, она мягко спросила:

– Ну не может же всё быть так плохо? Вы что же, хотите сказать, что мы можем проиграть войну?

Он ответил с обычным своим саркастическим смешком:

– Думаю, мы всё же справимся. Как обычно.

Подъем был долгим. Дорога заканчивалась у дома Патерсонов, а дальше начиналась неровная тропа. Когда они дошли до церкви, солнце уже склонилось к горизонту и беленые стены порозовели в свете зимнего заката. По церковному двору гулял холодный ветер. Никого не было – только мальчик, торговавший лимонадом, собирал свои пожитки. Чарльз с недовольным видом ждал, пока Гарриет, опершись о стену, разглядывала безбрежное море домов, теряющееся в тени покрытой свежей зеленью горы Имитос. Она повернулась и спросила Чарльза, приходилось ли ему раньше бывать в этой церкви.

Он отвернулся. Казалось, что он оставит ее вопрос без ответа, но после паузы он всё же сказал, что бывал здесь на Пасху. В эту ночь греки устраивали паломничество к церкви со свечами, и издалека казалось, что по склону холма навстречу друг другу движутся две светящиеся реки.

– И что же, вы видели все церемонии? Погребение Христа, крестный ход?

– Разумеется.

– А в этом году их будут устраивать?

– Возможно, если всё будет хорошо.

Он отвечал неохотно, словно Гарриет вынуждала его, но, видя, что расспросы прекратились, он продолжил:

– Эвзоны воюют в Албании. Без них праздник будет уже не тот. В пасхальное воскресенье они надевают полное обмундирование: фустанеллы[56], шапочки с кистями, ботинки с помпонами. – Он вдруг рассмеялся. – Шествие оканчивается на площади… У девушек на веранде гостиницы были бенгальские огни, и они пытались стряхнуть их на юбки солдат.

Гарриет улыбнулась и протянула ему руку.

– Если в этом году будет праздник, мы можем посмотреть его вместе.

Он взял ее за руку. Всё же что-то было не так. Опустив взгляд, он сказал:

– Мое назначение здесь – временное. Меня может и не быть здесь на Пасху. Вы же знали об этом, да?

– Нет, я не знала…

Она отошла от стены. Пейзаж утратил всякий смысл. Она вдруг ощутила, как холоден ветер, заметила, что солнце почти село. Они принялись спускаться.

Она представляла себе эти отношения долгими и постепенно развивающимися, в то время как он – теперь это было ясно – был одержим мыслью о том, как мало у них времени. Ее захватила фантазия о ленивой близости, совместном ожидании общей участи. Но это была лишь фантазия. Какая бы судьба ни ожидала их с Гаем, Чарльз ее не разделит. Возможно, им и самим не удастся спастись, но они могут хотя бы попытаться.