Империй. Люструм. Диктатор

— «…В нищете они богаты; даже в рабстве они цари». Я уже слышал это, благодарю тебя. И если ты хочешь прожить спокойную жизнь ученого, обсуждая свою философию с домашними птицами и учениками в собственном имении, то, вполне возможно, это сработает. Но если ты хочешь управлять республикой, в твоей библиотеке должно быть много других книг, а не только труд Зенона.

— Мы теряем время. Очевидно, ты не поддержишь меня.

— Напротив, я с удовольствием проголосую за тебя. Наблюдать за твоим трибунством будет крайне любопытно.

После того как Катон ушел, хозяин сказал мне:

— Этот человек почти сумасшедший, но что-то в нем есть.

— У него есть надежда на успех?

— Конечно. Человек, которого зовут Марк Порций Катон, всегда может надеяться на успех в Риме. И он прав насчет Помпея. Как мы можем сдержать его честолюбие? — Цицерон задумался. — Пошли раба к Непоту и узнай, отдохнул ли он после своего путешествия. Если да, пригласи его на военный совет завтра, после заседания сената.

Я сделал, как было велено, и вскоре получил письмо от Непота: тот отдавал себя в распоряжение Цицерона. Поэтому на следующий день, после того как заседание закончилось, Цицерон попросил нескольких бывших консулов с военным опытом остаться, чтобы получить более подробный отчет Непота о замыслах Помпея. Красс, уже познавший власть, которую дают консульство и большое состояние, был поглощен мечтой о том единственном, чего у него не было, — о военной славе[50]. Поэтому он жаждал принять участие в военном совете. Красс даже стал прохаживаться возле кресла консула, в надежде получить приглашение. Однако Цицерон ненавидел Красса почти так же сильно, как Катилину, и не упустил возможности унизить давнего противника, намеренно не обращая на него внимания. В конце концов Красс ушел в ярости, а вокруг Непота собралось около десяти седовласых сенаторов. Я скромно стоял в сторонке, делая записи.

Цицерон поступил мудро, пригласив на совет людей вроде Гая Куриона, который получил триумф десятью годами ранее, и Марка Лукулла, младшего брата Лициния Лукулла. Главным недостатком моего хозяина как государственного деятеля было полное невежество в военных вопросах. В молодости, обладая слабым здоровьем, он ненавидел все, что было связано с военной службой, — недостаток удобств, тупое подчинение, скучную лагерную жизнь, а потому покинул войско, как только появилась возможность, и вернулся к изучению права. Сейчас же он остро чувствовал недостаток знаний и вынужден был положиться на Куриона, Лукулла, Катула и Исаврика, которые принялись расспрашивать Непота. Скоро они выяснили, что в распоряжении Помпея имелось восемь полноценных, хорошо вооруженных легионов, а его ставка находилась — по крайней мере, когда Непот в последний раз был там — к югу от Иудеи, в нескольких сотнях миль от города Петра. Цицерон предложил высказаться всем по очереди.

— На мой взгляд, до конца года можно сделать одно из двух, — сказал Курион, который воевал на востоке под руководством Суллы. — Во-первых, двинуться на север, к Киммерийскому Босфору, для захвата порта Пантикапей и присоединения Кавказа. Во-вторых, что лично мне нравится больше, — ударить на восток и раз и навсегда уладить все дела с Парфянским царством.

— Не забывай, что есть еще и третья возможность, — добавил Исаврик, — пойти в Египет. Он наш, ведь Птолемей оставил нам его по завещанию. Думаю, Помпею надо двигаться на запад.

— Или на юг, — предложил Лукулл. — Что плохого в том, чтобы напасть на Петру? В городе и на побережье очень плодородная земля.

— На север, восток, запад или юг, — подвел итог Цицерон. — Кажется, у Помпея широкий выбор. Непот, ты не знаешь, к чему он склоняется? Уверен, что сенат утвердит любое его решение.

— Насколько я понимаю, он думает об отступлении.

Повисла тишина, которую прервал Исаврик.

— Отступление? — изумленно повторил он. — Что ты имеешь в виду? У Помпея сорок тысяч закаленных ветеранов, и ничто не может остановить его.

— «Закаленные» — это вы так считаете. На мой взгляд, правильнее сказать «изнуренные». Некоторые воюют более десяти лет.

Наступило молчание — сенаторы обдумывали услышанное.

— Хочешь сказать, что Помпей намерен привести все свое войско в Италию? — спросил наконец Цицерон.

— А почему бы и нет? Ведь это их родина. Помпей сумел подписать несколько очень удачных соглашений с местными правителями. Его слава стоит десятка легионов. Знаете, как его называют на Востоке?

— Поведай нам.

— Повелитель Земли и Воды.

Цицерон обвел взглядом лица бывших консулов. На большинстве из них он увидел недоверие.

— Думаю, я выражу общее мнение, если скажу тебе, Непот, что сенат будет недоволен подобным отступлением.

— Истинная правда, — сказал Катул, и седые головы склонились в знак согласия.

— Поэтому я предлагаю следующее, — продолжил Цицерон. — Мы отправим с тобой послание Помпею — естественно, сказав, что мы благодарны ему и горды тем, как он управляет войсками, — и сообщим о нашем желании, чтобы солдаты оставались на месте и готовились к новому походу. Если он хочет сложить с себя груз ответственности и покинуть должность главноначальствующего после стольких лет службы, Рим, конечно же, поймет это и тепло поприветствует своего выдающегося сына.

— Вы можете предлагать все, что угодно, — грубо прервал его Непот. — Такое послание я не повезу. Я остаюсь в Риме. Помпей уволил меня с военной службы, и я намереваюсь участвовать в выборах трибуна. А теперь позвольте откланяться, у меня другие дела.

Исаврик выругался, провожая взглядом молодого центуриона.

— Он не посмел бы так разговаривать с нами, будь его отец еще жив. И кого мы только воспитали?

— Если с нами так говорит щенок Непот, — сказал Курион, — подумайте, как будет говорить его хозяин с сорока тысячами ветеранов за спиной.

— Повелитель Земли и Воды, — пробормотал Цицерон. — Думаю, мы должны быть благодарны за то, что нам оставили воздух. — (Раздался смех.) — Хотел бы я знать, что это за дела у Непота, более важные, чем беседа с нами… — Он наклонился ко мне и прошептал: — Иди за ним, Тирон, и выясни, куда он пойдет.

Я поспешил к выходу и подошел к дверям как раз вовремя, чтобы увидеть, как Непот со своим обычным сопровождением пересекает форум, направляясь к рострам. Было около восьми часов, на улицах все еще толпился народ, и я легко мог следить за Непотом в суете города, хотя Непот не относился к тем людям, которые постоянно оглядываются через плечо. Его небольшая свита прошла мимо храма Кастора, и мне повезло, что в это время я сократил расстояние между нами: пройдя немного по Священной дороге, Непот и его сопровождающие вдруг исчезли. Я понял, что они вошли в дом верховного понтифика.

Первой моей мыслью было вернуться назад и рассказать обо всем Цицерону, однако что-то меня остановило. Напротив дома понтифика стояли лавки, и я притворился, что выбираю драгоценности, не спуская при этом глаз со входа в обиталище Цезаря. Я увидел, как на носилках прибыла его мать. А потом дом покинула, тоже на носилках, его жена, молодая и красивая. Входили и выходили люди, но я никого не узнал. Где-то через час нетерпеливый продавец сказал, что ему пора закрывать лавку. Он проводил меня на улицу, и тут из неприметного возка показалась лысая голова Красса, который прошел в двери. Я подождал еще немного, но больше не увидел ничего любопытного и вернулся к Цицерону с новостями.

К тому времени он уже покинул сенат и занимался письмами у себя дома.

— Ну что же, хоть одна загадка решена, — сказал хозяин, выслушав меня. — Теперь мы знаем, откуда Цезарь взял двадцать миллионов на взятки. Не все они от Красса. Немалая часть принадлежит Повелителю Земли и Воды.

Цицерон откинулся в кресле и глубоко задумался. Как он сказал позднее, «если самый могущественный полководец, главный ростовщик и верховный понтифик начинают встречаться, надо быть настороже».

Приблизительно в это же время Теренция стала намного более заметной в публичной жизни Цицерона. Часто люди недоумевали, как он мог жить с ней уже более пятнадцати лет. Она была очень набожной, некрасивой и совсем лишенной обаяния. Однако у нее имелось редкое достоинство — сильный характер. Она вызывала чувство уважения, и с годами Цицерон все чаще и чаще прислушивался к советам жены. Теренция не интересовалась философией или литературой, плохо знала историю, да и вообще была плохо образованна. Однако, свободная от книжных знаний и врожденной деликатности, она обладала редкостной способностью видеть все насквозь, будь то какое-либо дело или человек. И не стеснялась говорить то, что думает.

Начну с того, что Цицерон ничего не сказал ей о клятве Катилины убить его: не хотел беспокоить супругу понапрасну. Однако, будучи женщиной умной и проницательной, Теренция скоро сама узнала об этом. Как жена консула, она была покровительницей культа Благой Богини[51]. Не могу сказать, что это подразумевало: все, связанное с богиней и ее храмом, полным змей, было скрыто от мужчин. Знаю только, что одна из жриц богини, женщина из благородной семьи и радетельница за отечество, однажды пришла к Теренции в слезах и предупредила, что жизнь Цицерона находится в опасности — ему надо быть начеку. Больше она не пожелала сказать ничего. Но Теренция не могла оставить этого так и, применив сочетание лести, умасливания и угроз, которое сделало бы честь ее мужу, постепенно вытянула из женщины всю правду. Сделав это, она заставила несчастную прийти в дом Цицерона и рассказать все консулу.

Я работал с Цицероном в его комнате для занятий, когда Теренция распахнула дверь, не постучавшись, — она всегда делала так. Будучи состоятельнее хозяина и происходя из более знатной семьи, Теренция предпочитала не рассуждать о том, кто главнее в доме. Вместо этого она объявила:

— Здесь человек, с которым ты должен встретиться.

— Не сейчас, — ответил Цицерон, не поднимая глаз. — Пусть придет позже.

Но Теренция продолжала настаивать.

— Это… — она назвала имя, которое я не буду приводить: не ради этой женщины (она уже давно мертва), а ради ее потомков.

— А почему я должен с ней встретиться? — проворчал Цицерон, в первый раз посмотрев на свою жену с недовольством. Тут он понял, что Теренция не собирается отступать, и сказал уже другим тоном: — В чем дело, женщина? Что случилось?

— Ты должен сам все услышать. — Теренция отошла в сторону, и мы увидели матрону редкой красоты, но уже увядающую, с заплаканными глазами. Я хотел уйти, но Теренция решительно приказала мне остаться. — Это лучший мастер ведения записей в мире, — объяснила она посетительнице. — И ему можно полностью доверять. Если он посмеет проговориться, я прикажу содрать с него кожу живьем.

Теренция посмотрела на меня таким взглядом, что я понял: она обязательно это сделает.

Во время встречи оба чувствовали себя неловко: и Цицерон, внутренне стыдливый, и женщина, которой пришлось под давлением Теренции признаться, что несколько последних лет она была любовницей Квинта Курия, нечестивого сенатора и друга Катилины. Уже изгнанный однажды из сената за распутство и банкротство, Курий был уверен, что его опять выкинут оттуда при составлении очередного списка сенаторов. Из-за этого он находился в отчаянном положении.