Истоки инквизиции в Испании XV века

V

Вопрос о том, была ли создана инквизиция для того, чтобы служить целям испанского абсолютизма, связан с другим, часто повторяющимся вопросом: была ли инквизиция скорее королевской, чем папской институцией? Первыми утвердительно ответили на этот вопрос ведущие католические ученые Германии XIX в., такие как Гефеле, Гамс и Гергенретер. Сущностью их взгляда было то, что испанская инквизиция, несмотря на принятые ею формы церковного трибунала, который работал в рамках канонического закона, была на самом деле инструментом светской власти и прежде всего обслуживала интересы государства[3068].

Выступая против этих католических ученых, Генри Чарльз Ли обвинил их в том, что они заняли эту позицию для того, чтобы «освободить Церковь от ответственности» за постыдные действия инквизиции. Бездоказательно и голословно приписывая такой мотив этим ученым, Ли, похоже, забыл о правилах порядочности, которых он обычно придерживался, и подставил самого себя под столь же несправедливые обвинения в том, что он, не будучи католиком, определил инквизицию как религиозную, желая тем самым обвинить католическую церковь в проступках инквизиции. Не усилил Ли свою позицию и заявлением, что «католики отреагировали тем, что со времен Гефеле самые передовые авторы этой веры больше не стараются принести извинения за инквизицию и не выдвигают вперед королевское превосходство, чтобы освободить ее от ответственности. Они справедливо представляют ее как церковный трибунал, который выполнял обязанности сохранения религиозной чистоты, для чего и был создан»[3069].

Авторы, которые, по мнению Ли, «справедливо» представляют дело Святой инквизиции и на которых он ссылается в качестве засуживающих доверия авторитетов для противоположного мнения об инквизиции, — это Орти-и-Лара, Гарсия Родриго и Рикардо Каппа. То, что эти авторы не «извиняются» за инквизицию, верно, но они этого не делают, потому что, не найдя ничего дурного в ее деятельности, не видят причин для извинений. Для них все действия испанской инквизиции были справедливыми и святыми, посвященными благородной и жизненно необходимой задаче, а именно искоренению ереси из испанской земли, и ни одному из них не пришло бы в голову, что действия инквизиции были исполнением какого-то плана, составленного не из религиозных соображений. В той же мере у них и в мыслях не могло быть, что Фердинанд являлся кем-то иным, нежели преданным католиком, исполняющим свой религиозный долг под высшим руководством папы.

Никто не должен был бы лучше, чем Ли, знать, что инквизиция не была церковным трибуналом в обычном смысле этого слова. Папы, конечно, одобрили цели инквизиции и позволили ей действовать от их имени как апостолических посланников. В дополнение к этому они могли надзирать за ее деятельностью, настаивать на ее ревизии или приостановить ее вообще. Папы также оставили за собой право судить прелатов, заподозренных в ереси, и высший апелляционный суд тоже относился к папской сфере. Теоретически власть пап была велика, и тот, кто, как многие авторы, хотел обвинить их в моральной ответственности за инквизицию, мог найти для этого почву. На деле, однако, папы очень редко были способны бросить вызов мощи испанских королей, и хотя неоднократно пытались делать это, они обычно отступали перед решающим испытанием. Причиной являлось то, что папство было не только религиозной, но и политической организацией, и, пытаясь преследовать обе цели, оно зачастую, как это хорошо известно, жертвовало религиозными принципами ради политической целесообразности.

Тем не менее часто возникала напряженность между папством и короной по поводу поведения испанской инквизиции, и эта напряженность время от времени приводила к столкновениям, омрачавшим взаимоотношения между двумя силами. В этих столкновениях антагонизм между двумя сторонами иногда почти доходил до разрыва, которого все же удавалось избежать. Следует, однако, понять, что в этих конфликтах папы проявляли меньше твердости, чем короли, и постоянно уступали последним все больше и больше своих прерогатив. Однако папы не отдали своей верховной власти над инквизицией. Впрочем, и короли этого не хотели. Им было выгодно, чтобы инквизиция выглядела высшим церковным трибуналом.

Таким образом, на вопрос, была ли инквизиция папской или королевской, нельзя дать абсолютно однозначного ответа. Принимая во внимание ее связи и зависимость от папы, что ни в коей мере не было чистой формальностью, но не забывая и о том, какая реальная сила стояла за ней и определяла ее политику и действия, следует признать, что папская часть была меньшей, и поэтому инквизиция в основном была королевской. Именно король назначал и смещал главных инквизиторов[3070], определял их оклады, получал их отчеты и отдавал им распоряжения. Более того, король контролировал конфискации, распоряжался конфискаторами, выговаривал им или, наоборот, поощрял, а конфискаторы, которые были его чиновниками, вели исключительно в соответствии с его волей и желаниями финансовые дела в отношении детей осужденных и освобождали их от ограничений, наложенных каноническим законом, в обмен на платежи в королевскую казну. Король больше, чем папа, приспосабливал церковные законы для своих доходов, масштабы которых он сам определял, не уделяя Церкви хоть какую-то часть доходов и даже не испрашивая ни ее совета, ни согласия. Папы, конечно, время от времени пытались вмешиваться в процедуры испанской инквизиции, но чаще всего понтификами грубо пренебрегали, и только в редких случаях им удавалось сделать что-то по-своему, но только тогда и в той степени, когда король считал это необходимым или неизбежным.

Получается, что испанская инквизиция была королевским трибуналом во всех ее главных целях — почти так, как утверждали Гаме и Гергенретер, несмотря даже на то, что она была построена по модели, правилам и направляющим принципам средневековой инквизиции. Удивительно то, что Ли не разглядел этот факт, который совершенно неоспоримо продемонстрирован свидетельствами, столь тщательно собранными им самим. Ведь на самом деле, если из этих свидетельств выясняется, что папская власть над инквизицией была минимальной — то есть ограниченной крайне узкими рамками, выделенными ей королями Испании с самого начала, — можно было бы ожидать, что Ли прежде всего задался бы вопросом: почему короли вообще обратились к папе с просьбой санкционировать основание инквизиции? Почему они не создали епископскую инквизицию (наподобие предложенной Оропесой и Пачеко), и таким образом оказались менее открытыми папскому вмешательству и необходимости его согласия? Ответ на этот вопрос раскрывает, в нашем представлении, и ожидания Фердинанда от инквизиции, и его политическую предусмотрительность.

Ему не составляло труда предвидеть то, что инквизиция, как он планировал ее деятельность, вызовет резкую критику, горькие жалобы и тяжелые обвинения со стороны конверсо и других готовых встать на их сторону, и он хотел направить эти упреки на папу, который прикроет собой инквизицию от этих атак. Один из документов, опубликованных Ли, с ясностью отражает это намерение. Говоря о громадных конфискациях инквизицией имущества ее жертв и их детей, Ли сказал, что явно имело место «общественное отвращение к этому мародерству, и никто не хотел быть ответственным за это. Фердинанд в своей декларации от 29 октября 1485 г. заявил, что конфискации были произведены по приказу папы при очищении его [т. е. Фердинанда] совести и в силу его подчинения Святой Матери Церкви»[3071]. Разумеется, все конфискации имущества еретиков осуществлялись, в определенном смысле, по велению папы, поскольку он санкционировал судилище инквизиции в соответствии с каноническим законом, но папа не отдавал распоряжений о конкретных конфискациях и не подтверждал, что процессы инквизиции проходили в соответствии с требованиями этого закона. То, что Фердинанд опирался на папу, было его хитрой уловкой в борьбе за общественное мнение, и это свидетельствовало об искренности короля не больше, чем его уверения в «повиновении» Святой Матери Церкви и его «чистой совести».

Мы, однако, должны отметить еще две причины для предпочтения Фердинандом папской инквизиции перед епископской. Прежде всего, епископская инквизиция поставила бы его в слишком большую зависимость от епископов, чья позиция, как группы, была непредсказуемой, и от некоторых из них можно было ожидать других мнений по марранскому вопросу. В случае разногласий, которые могли возникнуть между ним и этими епископами, можно было ожидать, что те обратятся за поддержкой к папе, а тогда король столкнулся бы одновременно с оппозицией на двух фронтах: внутреннем и внешнем. Это, конечно, было важным соображением, которое основывалось на том, что легко можно предвидеть. Однако другая причина была еще важней. Фердинанд ясно понимал, что для того, чтобы задействовать инквизицию, он нуждается в моральной поддержке, которую епископы предоставить не могут. Епископы зависели от короны в своем продвижении и достижении лучших постов, поэтому, даже при сотрудничестве с королем, это их сотрудничество будет выглядеть как простое продвижение личных интересов. Поэтому Фердинанд обратил свой взор на Рим. Будучи формально санкционированной папой и находясь под наблюдением этого высшего в христианском мире религиозного авторитета, инквизиция, как понял король, приобретет доверие, которое не может дать ни один обычный епископ. Королевская поддержка такой инквизиции будет выглядеть как исполнение папских инструкций, в то время как само ее существование поддержано и папой, и королем, т. е. духовной и светской властью. Тем самым станет трудно подвергать сомнению ее мотивы и сопротивляться ее решениям. Для получения двойного выигрыша от повышенного авторитета и усиленной гарантии против возможных проблем Фердинанд был готов заплатить цену минимального папского вмешательства.