Истоки инквизиции в Испании XV века

III

Естественно, что такая масштабная операция, основанная на ложной предпосылке, что все или большинство конверсо иудействовали, вызвала ужас в некоторых критических умах, предложивших объяснения причин ее основания, отличные от официально провозглашенных. Поскольку Фердинанд всеми без исключения считался архитектором и главой Святой инквизиции, эти объяснения неизбежно были связаны с оценкой его мотивов и характера. Мы смело можем принять, что знаменитое утверждение Макиавелли о том, что религия служила Фердинанду всего лишь маской для прикрытия его политических планов[3042], было основано, среди прочего, на поведении инквизиции, которая, как было известно, контролировалась Фердинандом. Гвиччардини тоже считал, что Фердинанд использовал религию как прикрытие своих амбиций, которые он обобщал словом «алчность»[3043]. Затем Бернардо Сеньи, ученик Гвиччардини, подробно касаясь испанской инквизиции, совместил взгляд своего учителя со взглядом Макиавелли, когда пришел к заключению, что Фердинанд создал свой трибунал как для финансовых приобретений, так и для политического доминирования[3044].

Неслучайно эти взгляды были высказаны в Италии, где папа и его окружение были хорошо осведомлены о деятельности испанской инквизиции и где критические мнения, циркулирующие в этих кругах, были поддержаны многочисленными рассказами марранов, которые бежали в Рим в поисках убежища. Ни один испанец в Испании Фердинанда не посмел бы открыто сказать, что политические и финансовые интересы мотивировали «религиозный пыл» короля, и никто, находясь под недремлющим оком инквизиторской цензуры, не мог приписать такие мотивы ее основанию. Только после завоевания Испании Наполеоном и упразднения инквизиции Кадисскими кортесами (1813 г.) подобные взгляды были высказаны испанскими авторами как дома, так и за границей. Первым и до сих пор самым влиятельным из этих авторов был Хуан Антонио Льоренте, чья «Критическая история испанской инквизиции» (1817) открыла современную историографию этого предмета. Льоренте считал, что, помимо политических соображений, финансовый мотив был главным фактором, побудившим Фердинанда создать его новый трибунал. Согласно Льоренте, немногих удостоверенных случаев (или «примеров», как он называет их) тайных евреев, живущих среди конверсо, хватило, чтобы предоставить Фердинанду «религиозный предлог», в котором он нуждался для осуществления своего плана[3045]. Это было тяжелейшим обвинением, которое очернило репутацию как Фердинанда, так и инквизиции, и оно, соответственно, было подавлено в Испании вслед за реставрацией старого режима. Поэтому только после второго упразднения инквизиции в 1834 г. Кастильо-и-Майоне в своей работе «Инквизиционный трибунал» (1835) вновь высказал утверждение, что «иудаизм служил [просто] предлогом для основания инквизиции в Испании, но настоящим мотивом [ее основания] была жадность Фердинанда к конфискациям»[3046]. «Религиозный предрассудок и деспотизм, — говорит Кастильо, — превратил трибунал в министерство полиции и огромную таможню» для собственности тех, кого объявляли еретиками. Это, конечно, были идеи Льоренте, выраженные в еще более резкой форме.

Двенадцатью годами позже утверждения Кастильо отозвались в Испании эхом в работе другого ученого, чьи широкая эрудиция и интеллектуальное мужество не уступали его проницательности. В своей незабываемой «Истории евреев Испании» (1847) Адольфо де Кастро не пожалел слов, чтобы подвергнуть уничтожающей критике политику и тактику Фердинанда, и выставил на свет то, что он видел как подоплеку условий, побудивших короля ввести инквизицию. Фердинанд, сказал он, «опустошил свою казну» в войнах, которые он вел, чтобы обезопасить свои владения, и, будучи неспособным «вылезти из проблем… он видел в инквизиции единственный способ увеличить королевские поступления». Это и было «настоящей причиной, по которой он согласился на предложения доминиканских монахов». Позже, добавляет Кастро, война с Гранадой и его заморские воинственные экспедиции еще большим грузом легли на его истощенную казну и заставили его опираться на инквизицию в целях пополнения своих исчезающих ресурсов. Из этого следует, заключает Кастро, что «весь его пыл к возвеличиванию христианской религии в Испании и ее сеньориях зависел от конфискации имущества осужденных конверсо»[3047]. Эти теории, согласно которым финансовые и политические (а не религиозные) мотивы побудили королей Испании основать инквизицию, оказываются для других ученых предпочтительнее в сравнении со старым мнением о том, что религия — или, конкретнее, иудейская ересь — лежала в сердце инквизиторского предприятия.

А. Домингес Ортис, выдающийся ученый, чьи работы о конверсо внесли заметный вклад в изучение их жизни и проблемы, является одним из многих современных авторов, которые придерживаются старого («религиозного») взгляда. Соответственно, в своей последней работе на эту тему он заключает, что финансовые соображения не играли роли в решении Фердинанда о создании инквизиции[3048]. Напротив, он считает, что король принял эту меру несмотря на понимание того тяжелого ущерба, который инквизиция нанесет испанской экономике. В качестве подтверждения он приводит засвидетельствованное Пульгаром высказывание Изабеллы по этому поводу[3049]. Мы можем добавить к этому слова самого Фердинанда, сказанные по другому случаю[3050].

То, что финансовые соображения не были главным мотивом Королей-католиков в установлении инквизиции, является мнением, которое мы всецело разделяем: оно согласуется с выводом, к которому мы пришли в результате анализа различных аспектов этого дела. Если бы другие чрезвычайно важные соображения не направили их к инквизиции как к правильному решению, они все равно могли подумать об инквизиции как источнике денежных поступлений. Трудно сказать, когда Изабелла пришла к принятию инквизиции в таком аспекте, и пришла ли она вообще[3051]. Но Фердинанд — другое дело. В тот момент, когда он пришел к выводу, что инквизиция была единственным способом решения марранской проблемы, он решил максимально использовать ее в качестве источника доходов[3052].

Однако Домингес Ортис не разделял этого мнения. «Инквизиция, — сказал он, — не выглядела выгодным делом» для испанских королей. Он согласен, что в первый период ее деятельности корона выигрывала на конфискациях «в неизвестной нам мере», но «через несколько лет инквизиция стала обузой», потому что ее доход от конфискаций «был недостаточным для покрытия ее расходов»[3053]. Более того, Домингес, похоже, сомневается в том, что у короны вообще был финансовый интерес в инквизиции, даже на «первой стадии финансовых конфискаций». Вот его свидетельство: «Часть доходов была предназначена для богоугодных дел или строительства пышных сооружений» (таких как церкви Св. Фомы в Авиле или Сан Хуан де лос Рейес в Толедо или большой приют в Гвадалупе). «Некоторые суммы, — соглашается он, — были потрачены на войну с Гранадой, а другие суммы вряд ли покрывали потери, причиненные экономическим развалом из-за преследований [конверсо], а позднее — из-за изгнания евреев»[3054].

Все это, однако, никак не влияет на нашу позицию по этому вопросу. Строительство дорогостоящих зданий говорит скорее об изобилии, чем о недостатке средств, полученных в результате конфискаций, и мы действительно не знаем размера «сумм», полученных королевской казной от инквизиции на войну с Гранадой или на другие ее нужды. В любом случае, предположения по этому поводу к делу не относятся. Даже если оказалось, что доход инквизиции после первых лет ее деятельности был незначительным, это не означает того, что в момент ее основания у Фердинанда не было больших ожиданий в этом плане. Отсюда следует, что эти ожидания могли служить ему соблазном для создания инквизиционного трибунала. Считалось, что конверсо были очень богаты, и Фердинанд вполне мог разделять это мнение. Когда в 1478 г., вслед за войной за наследование он оказался лицом к лицу с опустевшей казной и истощенной страной, пресловутые сокровища конверсо могли усилить его склонность к введению инквизиции. Деньги не были главным фактором, но они склоняли чашу весов его различных расчетов.

Трудно усомниться в том, что монархи предвидели экономический ущерб, который должна была нанести инквизиция, и приняли это в расчет. Однако другие интересы, более существенные в их глазах, перевесили это важное соображение. Домингес по существу в этом созвучен с нами, за тем исключением, что, по его мнению, эти интересы были религиозными, в то время как по нашему — социальными и политическими.

Тогда встает вопрос о материальных ожиданиях Фердинанда от инквизиции в границах связанных с ней данных обязательств. От Фердинанда, как и от других правителей, в моменты денежных затруднений можно было бы ожидать предпочтения немедленной выгоды, которая пришла бы вместо благоприятной долгосрочной перспективы. Однако Фердинанд не стоял перед такой дилеммой. В любом случае он уже пожертвовал большей частью долгосрочной экономической ценности конверсо для своего королевства, и он был готов терпеть экономические потери, причиненные инквизицией гонениями на них. Огромное финансовое давление сосредоточило его мысль на оставшейся ему альтернативе, а именно — попытаться превратить, насколько возможно, финансовые обязательства в приобретения.

Этим приобретением, разумеется, был доход, который он надеялся получить от операций инквизиции, что, в свою очередь, зависело от его оценки богатства конверсо. Фердинанд, несомненно, мог получить надежную оценку состояния конверсо от своих налоговых откупщиков и казначеев, и на основе этих оценок он мог более или менее предвидеть возможные поступления от инквизиции. Поскольку мы не располагаем этой информацией, то можем попытаться проникнуть в его мысли с другого конца, то есть через то, что мы знаем или можем предположить о поступлениях в инквизицию от «новых христиан» Испании.

Домингес сильно ошибается, пытаясь преуменьшить поступления в Святую инквизицию во время периода ее деятельности. Действительно, в определенные времена и в некоторых местах доходы инквизиции не покрывали ее расходов, но это не значит, что большую часть времени и в большинстве мест ее доходы не превосходили, причем намного, ее расходов. Для того чтобы оценить поступления в инквизицию от «новых христиан», мы должны учитывать их общую сумму как минимум за первые полвека. Однако сегодня мы не можем вычислить эту сумму на основе подлинной адекватной информации, просто из-за отсутствия жизненно важных сведений за многие годы о ряде мест и о различных типах поборов. В этой области проделал превосходную работу Тарсисио де Аскона в своей книге «Изабелла Католическая» (1964) и тем самым определенно расширил наши знания по этому вопросу[3055], но все же осталось слишком много белых пятен на его карте.

На счастье, мы располагаем некоторыми общими цифрами, которые дают нам представление об интересующих нас суммах. Дон Хуан Мануэль, сеньор Бельмонте и посол Карла V при папском дворе, 5 июня 1552 г. написал императору, что конверсо Арагона и Кастилии хлопочут о получении решения папского апелляционного суда против конфискации имущества тех из них, кто добровольно признался в своих ересях. Посол предупредил короля, что, если такое решение будет получено, ему придется вернуть «более миллиона дукатов, полученных им таким способом»[3056]. Это указание может служить нам ключом к оценке. Трудно поверить, что посол говорил о суммах, изъятых самим Карлом у добровольно сознавшихся марранов в двух провинциях за первые пять лет его правления, но, с другой стороны, не более правдоподобно, что он имел в виду поборы той же категории, сделанные в этих провинциях с начала инквизиции. В любом случае, состояния, конфискованные у осужденных конверсо в королевстве Арагон (включая Валенсию) за тридцать пять лет деятельности инквизиции, должны быть гораздо большими, чем те, что собраны у конверсо, сознавшихся добровольно, и поэтому вряд ли будет преувеличением оценить общую сумму конфискаций в Арагоне в 2,5 миллиона дукатов. Суммы, отобранные у конверсо Кастилии, наверняка были втрое выше, так что общая сумма конфискаций в обеих странах должна вырасти до 10 миллионов дукатов. Именно такая сумма указана в другом источнике.