Истоки инквизиции в Испании XV века

Инквизиция поначалу не входила в планы испанских расистов, особенно светских. Они испробовали инквизицию без особого успеха в 1449 г. в Толедо и, судя по их разным публичным заявлениям, вовсе не жаждали ее возобновления[3020]. Она и не казалась им необходимой для достижения их целей. Инквизиция, по определению, была лишь инструментом для расследования подозрений в ереси, направленным для определения виновности или невиновности подозреваемых. Расисты не рвались прибегать к подобным процедурам, они вообще-то в них не нуждались. Их теория уверила их самих в том, что все марраны были еретиками — убеждение, которое стало для них символом веры. Оно, это убеждение, оправдывало крайние меры, предложенные ими против конверсо, и эти меры необязательно включали в себя расследование. Инквизиция, которая сперва появилась в Толедо (1449), была, возможно, введена по настоянию церковных расистов, ведомых настоятелем толедского собора. Последние почувствовали, что обвинения в ереси были эффективным оружием для унижения «новых христиан» и могут служить смертельным оружием, если будут правильно использованы церковной инквизицией. Под этим они подразумевали инквизицию, чьи главные функционеры были бы такими же врагами «новых христиан», как и они сами. Соответственно, они верили, что, если такой инквизиции будет позволено действовать во всей Испании, это приведет к концу существования марранов. Их мнение было в конце концов принято элитой толедских «старых христиан», которые вели переговоры о примирении с королем. Трудно понять, почему королевская администрация ходатайствовала о папской булле для создания инквизиции, если только толедцы не выставили такое ходатайство условием восстановления своего подчинения королю[3021].

Хотя под контрдавлением конверсо план по установлению инквизиции был, как мы видели, отложен в долгий ящик, церковные расисты продолжали настаивать на его принятии, заявляя, что большинство конверсо были еретиками. В особенности старался Эспина, который не уделял особого внимания социально-экономической критике марранов и концентрировался на утверждениях об их неверии. Эспина неустанно аргументировал в пользу основания инквизиции как полезного (хотя и не самого эффективного) инструмента для решения марранской проблемы. Его кампания была, в той или иной форме, подхвачена всеми тремя монашескими орденами Испании (францисканским, доминиканским и иеронимитским) и повторена светскими расистами, которые утверждали, что конверсо действительно являлись тайными евреями. Выглядело это так, как будто все фракции антимарранской партии готовы поддержать план создания инквизиции.

Широко распространившееся мнение, что конверсо были мнимыми христианами, втайне преданными вере своих предков, принесло этому плану всеобщее одобрение. Как следствие, термины «марраны», «евреи» и «еретики» стали все больше и больше выглядеть синонимами, и влияние этой синонимичности было столь велико, что не только обычные неосведомленные люди, которые, как правило, следуют превалирующим взглядам, но также и критически настроенные наблюдатели, исследователи и историки не могли избежать воздействия этого повторяющегося заклинания. Мы можем видеть это в изменившемся отношении к конверсо таких хронистов, как Энрикес дель Кастильо и Паленсия, прекративших свою резкую критику врагов марранов и начавших поддерживать антимарранские обвинения. Перемены были также видны и в содержании, и в тяжести оскорблений, брошенных в адрес «новых христиан». В 1449 г. авторы Статута ограничили свою религиозную критику марранов подозрениями, касающимися меньшинства «новых христиан»; в шестидесятых подозрения превратились в уверенность по поводу их подавляющего большинства. Самые дикие обвинения по поводу их еретического поведения теперь воспринимались как несомненные факты, а растущая народная ярость против них вскоре сделала новые беспорядки неизбежными. В семидесятых давление стало настолько сильным, что монархи должны были найти способ его ослабить. Как уже отмечено, они взвесили все доводы и методом исключения пришли к заключению, что установление инквизиции было единственной возможностью.

С точки зрения первостепенной цели короны — обеспечения ее жизнеспособности и стабильности — этот вывод абсолютно верен. Из всех возможных решений именно это предположительно имело наибольшие шансы на успех. И логика, и интересы указывали в этом направлении. На самом деле три наиболее проницательных политика Кастилии XV в. сделали тот же расчет и пришли к тому же заключению. Ими были Альваро де Луна, Хуан Пачеко и Фердинанд Арагонский. Все трое поняли, что из двух конфликтующих сил (т. е. конверсо и их враги) одна сторона должна уступить дорогу; и все трое совершенно очевидно были уверены в том, какая из них. Однако из всех троих только Фердинанд располагал властью, чтобы претворить свой вывод в жизнь. Соответственно, он прекратил поддержку конверсо короной, основал инквизицию и таким образом заполучил неофициальную поддержку антимарранской партии, то есть силы, которая казалась невероятно сильной и конфронтацию с которой он счел слишком рискованной.