Зарубежный детектив 1975

12

Час спустя Гейм стоит в очереди перед кассой Восточного вокзала. Кассир работает четко, и вскоре Гейм с дорожным чемоданчиком выходит на перрон и отыскивает в уже поданном: составе скорого поезда на Пробстцеллу место у окна. В кармане его пальто лежит билет до Вейсенфельза.

По выцветшим обоям перебегают огни световой рекламы. Холодный синий свет с монотонной; действующей на нервы. ритмичностью заливает комнату. Гейм вертится на скрипучем ложе, и одряхлевшие пружины впиваются ему в бока. Уснуть он не может.

Виноваты не гудящие от усталости ноги, не тупая боль в затылке и не тяжесть в желудке из-за слишком жирного и наспех проглоченного ужина. Виновата и не комнатка третьеразрядного отеля с обшарпанной мебелью, с неистребимым запахом дезинфекции, виновата даже и не дурацкая реклама на фасаде противоположного дома. Ему случалось спать сладким сном, в худших условиях.

Прошлой ночью Гейм прибыл в Вейсенфельз. Когда он с утра принялся за работу, поначалу все сулило успех. На обувной фабрике «Аврора» он сравнительно быстро установил, что розовые талоны здесь выдавались в ноябре прошлого года, но только командированным и посетителям фабрики.

Кража в Вернигероде произошла в ночь с одиннадцатого на двенадцатое ноября. Гейм затребовал список посетителей, прочесал его и отсеял тридцать два человека, всё не первой молодости — от сорока до шестидесяти восьми, которые как раз в это время побывали на фабрике.

Он выписал адреса и имена и поручил местным органам полиции найти всех кандидатов и установить наличие у них алиби в ночь с одиннадцатого на двенадцатое.

Работа была нудная и утомительная. Работники полиции разбрелись по пригородным улицам и дворам, по размокшим: дорогам и расшатанным мосткам. Им пришлось беседовать с недоверчивыми супругами, любопытными соседями и ворчливыми хозяйками комнат. Прошел день и часть вечера, пока удалось собрать сведения обо всех, Гейму оставалось только возблагодарить бога, что никто никуда не переехал и не выбыл с. неизвестной целью.

Большинство оказалось пенсионерами, которые раньше работали на фабрике и просто заглянули туда проведать друзей. Один работал курьером при горсовете, другой в книжном магазине, один вот уже полтора месяца лежал в больнице, трое были инвалидами и, наконец, один ещё до ограбления музея отправился в то далекое путешествие, из которого не возвращаются.

Гейм со стоном поворачивается на другой бок, допивает остатки желудочного ликера из припасенной с вечера бутылочки, чтобы одолеть тошноту, швыряет бутылочку в корзину для бумаг и снова пытается уснуть.

Ничего не выходит. Мысль о том, что он пал жертвой самообмана, не дает уснуть. Несмотря на уговоры Бастиана не воспринимать неудачу как трагедию, несмотря на многократно повторяемое в годы ученья наставление: «криминалист не верит, не, надеется, не мечтает, а просто с ледяной трезвостью придерживается фактов», он пренебрег этим правилом и возложил на обрывок розовой бумаги и на вынутый из пепельницы билет куда больше надежд, чем они. того заслуживали. Он ищет объяснения, уважительные при. чины, но мысли его неизбежно возвращаются к тому, что, ухлопав целый месяц, он не приблизился ни на шаг к «Зеленому призраку», что все это время он проблуждал в лабиринте своих надежд и чаяний и, вероятно, наделал при этом кучу ошибок.

Наконец, он погружается в беспокойный сон, и снится. ему, что улицы кишмя кишат мужчинами в зеленых. пальто. Они сидят на крышах, они прячутся за деревьями, торчат в. подъездах. слоняются по магазинам. Они следуют за ним по пятам, но прячутся, едва он обернется, а когда он пытается их схватить, бросаются врассыпную и исчезают с ехидным смешком.

В шесть утра в дверь барабанит горничная. Гейм встает с головной болью и прескверным вкусом во рту. Он так разбит, словно всю ночь ворочал камни. С трудом выбравшись из постели, он напускает воды в раковину, умывается, бреется. Вода жесткая, мыло совсем не пенится.

Полчаса спустя, уплатив по счету, Гейм покидает отель. Когда он выходит из. дверей, в лицо ему бьет холодный ветер. Небо пасмурное. Прежде чем вернуться в Берлин, ему надо зайти на фабрику — отдать списки посетителей.

Начальник фабричной охраны, эдакий здоровяк из служивых, пытается завести с ним разговор. Но у Гейма голова нe тем занята. Он кладет дела на стол и отделывается короткими фразами, В мыслях Гейм уже беседует с Бастианом и Валкашом. Что он им скажет? Лучше всего быть немногословным. Он признает, что потерпел неудачу, и не станет больше брыкаться, если Бастиан подсунет ему складское дело.

Вилли Кавас, начальник охраны, замечает, что Гейм не в духе, перестает его расспрашивать и молча провожает посетителя до ворот.

Во дворе гуляет ветер. Стружки и обрывки бумаги. летают по проходам между цехами, откуда доносится тяжелый стук машин. Вдруг из-за угла на полном ходу вылетает грузовик, и только прыжок спасает, их от несчастья. Отпрыгнув, Вилли Кавас грозит шоферу кулаком и посылает ему вслед несколько забористых проклятий.

Гейм словно пробудился ото сна. Он видит штабель больших ящиков. выставленных вдоль стены. Брезент, защищающий их от дождя, с одной стороны отстал и громко шлепает по стене. На свежеструганных досках чернеет стандартная надпись:

«Народное предприятие. Завод обувного машиностроения. Берлин. Шёнхаузераллее».

Гейм застывает на месте и не сводит глаз с ящиков. Сперва это лишь предчувствие, что сейчас из глубин подсознания выплывет какой-то факт.

— А что в ящиках? — спрашивает on единственной целью выиграть время.

Его спутник поворачивается и равнодушно отвечает:

— Раскройные станки и машины для краевой строчки. Вчера прибыли.

И тут-в памяти Гейма медленно раздвигается завеса. Перед ним встает сцена на пригородной платформе Шпиндлерсфельд и начальник: станции. «Последний поезд следует через Осткрейц к Шёнхаузераллее», — сказал начальник. В этом поезде сидел «Зеленый призрак».

Мысли кружатся, вытесняя друг друга, но он энергично отгоняет их, понимая, что все держится на очень тоненьком волоске; что навряд ли преступник, ограбив Кёпеникский музей, поехал к себе на завод. А если человек работает где-то в районе Шёнхаузераллее, из этого еще не следует, что там же и живет. Впрочем, остается крохотная надежда: не исключено, что он живет неподалеку от места работы. Преступник — человек не первой молодости, а пожилые люди любят устроиться поудобнее. Вот об этой возможности Гейм и думает, отлично, впрочем, сознавая, что цепляется за соломинку. Гейм сохраняет спокойствие, он не хочет пасть жертвой очередного взлета фантазии.

— А у вас много таких станков? — спрашивает он осторожно.

— Насколько я знаю, у нас почти все оборудование из Берлина.

— А кто налаживает станки и ремонтирует их, когда они портятся?

— Это дело механиков с завода-изготовителя.

— Но ведь на вашем заводе за это тоже должен кто-то отвечать?

— Конечно. Мастер-механик Предун.

— Я хотел бы с ним поговорить.

Вилли Кавас пытливо глядит на Гейма. Потом кивает и взмахивает рукой. Они заворачивают за один угол, за другой, за третий и наконец через обитую жестью дверь попадают в цех.

Цех встречает их оглушительным шумом. В дальнем углу на возвышении стоит стеклянная будка. Кавас выруливает между станками прямо на нее. Когда они закрывают за собой: дверь будки, шум становится более терпимым.

На стуле, явно позаимствованном из парадной комнаты у какой-нибудь бабуси, сидит низкорослый человек в сдвинутом на затылок коричневом берете и что-то пишет: На нем синяя куртка вся в масляных пятнах, под курткой рубашка не Поддающегося определению цвета. В углу рта торчит окурок сигареты. Человек кивает вошедшим и склоняется над своим столом, который завален бумагами и деталями машин, Дописав-до конца, он спрашивает:

— Итак, господа, чем могу служить?

Вилли Кавас знакомит их, и Гейм сразу говорит:

— Как я слышал, к вам иногда приезжают механики с берлинского завода, Вы это учитываете?

— Еще бы. Я подписываю счета, да и вообще контроль нужен.

— Отлично. Можете ли вы установить, был ли вас кто-нибудь из них с первого до одиннадцатого ноября? Мастер задумывается, перегоняет берет на лоб и чешет затылок.

— Не так-то просто. Вот если бы в этом году… А с прошлого у меня книг больше нет. Тут и без них повернуться негде, а если я еще начну хранить все старье… — Он мотает головой.

— Значит, вы просто выбросили записи?

— Нет, боже избави — это ж не простые записи, это ж документы. Они сперва поступают в дирекцию, а потом в архив.

— Ладно, тогда пошли в архив.

— Так просто туда не пройдешь. Надо сперва получить разрешение.

— У кого?

— У главбуха, если он не слишком занят. А не то придется ждать.

— Сколько?

— Ну день, ну два.

— Исключено. Нам нужно сейчас же.

Мастер смеется.

— Только не у нас на заводе, молодой человек. У нас с бухты-барахты ничего не делается.

— А, ч-черт… — начинает Гейм, но Вилли Кавас кладет руку ему на плечо.

— Не теряйте спокойствия. Это я вам устрою. — Он поднимает трубку телефона и набирает какой-то номер. После весьма длительного разговора он кладет трубку на рычаг и говорит: — Все улажено, коллега, можете отправляться в архив и доставать нужную книгу.

— Без письменного разрешения? — брюзжит Предун: — Ну и порядочки. доложу я вам.

— Давайте, давайте, — отвечает Кавас, — и поскорей. Товарищ спешит.

— Спешит, — не унимается старик, — a кто нынче He спешит? Вот только мою работу за меня никто не сделает. Если машины остановятся, бить будут меня, а не вас. — Не переставая ворчать, он встает и хлопает дверью так, что дребезжат стекла.

— He сердись на него, — хмыкает Кавас, — он, правда, упрям как мул, но работник надежный. За что он возьмется, то будет сделано.

Предун возвращается минут через пятнадцать, зажав под мышкой толстый синий гроссбух, и тут же швыряет свою ношу на стол.

— Вот, пожалуйста, — ворчливо говорит, он и плюхается на стул, после чего извлекает из кармана черный окурок и раскуривает его с помощью зажигалки…

— Так посмотри же, — говорит Кавас.

Предун вздыхает, слюнит палец и начинает листать.

— Декабрь, ноябрь, — бормочет он себе под нос, — двадцатое, девятнадцатое… пятое, шестое, седьмое — понедельник был седьмого, нет, ничего нет.

Он водит по строчкам толстым пальцем и качает головой.

— Зря вы это затеяли… Восьмого — никого, девятого — тоже, десятого тоже… Минуточку, — он перелистывает несколько страниц назад и еще раз просматривает ту страницу, которую уже один раз просмотрел. — Вот здесь, пожалуй… С десятого на одиннадцатое были двое. Они проработали всю ночь и половину следующего дня. Поломка машины для пистонов. Во вторую смену машина уже работала на полный ход.

Гейм заглядывает Предуну через плечо, но ничего не может понять в написанных под копирку строчках.

— Когда-у вас начинается вторая смена? — спрашивает он.

— В два.

Гейм задумывается. Что ж…Поезд из Вейсенфельза до Хальбершталта с согласованным маршрутом на Вернигероде отправляется в тринадцать тридцать две. Это он выяснил еще утром. Тогда в шестнадцать с минутами преступник попадает в Верннгероде, а музей открыт до восемнадцати.