Зарубежный детектив 1975

17

Над городом, что протянулся вдоль Штрельского пролива, висит мутный молодой месяц. Краеведческий музей, красное кирпичное здание среди жилых домов, погружен во мрак и тишину. На письменном столе одного из кабинетов во втором этаже тихо жужжит телефон. Электричество выключено. Под белым светом луны на истертый ковер ложатся резкие черные тени оконного переплета и старинного кресла.

— Время? — спрашивает Валкаш Он невольно говорит полушепотом, хотя надобности в этом пока нет.

Гейм глядит на светящийся циферблат своих часов.

— Скоро половина двенадцатого.

— Мы торчим здесь уже четыре часа.

— Да.

— И я не уверен, что все это имеет смысл.

— Надо ждать.

— А если мы ошиблись?

— Ничем. не могу помочь.

— Тоже мне точка зрения.

— Господи, сидел бы ты лучше в Берлике.

— Посидишь тут. Бастиан откомандировал меня тебе в помощь.

— Тогда успокойся. Если дело сорвется, в дураках буду один я.

— А человечески с-тобой можно разговаривать?

— Прости, Тобиас, но ты действуешь мне на нервы.

Обиженный Валкаш замолкает, достает из нагрудного кармана пачку сигарет, нерешительно вертит ее между пальцами, косится на Гейма, который сидит туча тучей, и со вздохом прячет. Но когда он второй раз тянется за сигаретой, в динамике щелкает, и чей-то голос произносит: «Внимание. Говорит патрульная машина «Стрекоза-два». Вызываем Центральную. Прием». Гейм нажимает кнопку.

— Центральная слушает.

— «Стрекоза-два» докладывает: только что прибыл последний поезд из Ростока. Среди пассажиров не удалось обнаружить ни одного подходящего под описание. Оставаться на месте?

Гейм задумывается, потом отвечает:

— Нет. Прочешите еще раз зал ожидания, кафе, ресторан, но соблюдая крайнюю осторожность. Жду донесений.

— Задание понял. Все.

Гейм отпускает кнопку и возвращается на прежнее место, и снова в комнате ничем не нарушаемая тишина.

Потом Валкаш вдруг говорит:

— А ты не знаешь, почему Маслак поехал-в Росток поездом? Он бы мог машиной, вместе с Ломейером. Места хватило бы.

— Ломейер сначала вовсе не должен был ехать. Маслак только в Ростоке обнаружил, что ему понадобятся для работы более крупные запчасти. Тогда он позвонил в Берлин, и фабрика — направила к нему Ломейера на машине.

Валкаш кивает. Tinos несколько минут. Потом он встает и идет к окну. Улица тиха и безлюдна.

Метрах в ста под фонарем стоит белый фургон. Он поставлен как-то наискось, правые колеса залезают Ha тротуар. На крыше у него два вентилятора. На боковой стенке фургона нарисована огромная селедка в поварском колпаке. «Ешьте больше рыбы — и будете здоровы» — гласит надпись. Валкаш едва заметно кивает головой. Рыбы не занимаются стряпней и уж наверняка не варят себе подобных, но раздумывать об этом едва ли стоит. Не годится профану проникать в тайны рекламной графики. Валкаш отворачивается и вновь сосредоточивает все мысли на служебных обязанностях.

— Хотел бы я знать, где засели наши птички, — говорит он. — Они словно почуяли недоброе. Этот Маслак сегодня утром вышел из своей гостиницы в Ростоке, вещи оставил и с тех пор словно сквозь землю провалился. Господин Ломейер примерно в полдень показывается на комбинате бытового обслуживания, после чего так же бесследно исчезает. А его машина по меньшей мере пять часов находится на стоянке неподалеку от верфи. Ты что-нибудь понимаешь?

— Может, у него в Ростоке есть. знакомые, ион проводит время с ними, если только не направляется в данную минуту сюда. Во всяком. случае, ни квартирное бюро, ни гостиницы его до сих пор не видели.

— Ладно. И еще мне очень подозрительно поведение больного Вагнера. Сегодня утром, едва ты ушел, он куда-то смотался, причем даже своей жене вроде бы не сказал, куда и зачем.

— Ну чего мы сейчас будем гадать… Лучше подождем. Убор Ядвиги останется в музее до послезавтра…

Валкаш вздыхает:

— Значит, ты готов к тому, чтобы проторчать здесь еще одну ночь?

— Не думаю. Он придет сегодня.

— Хотел бы я иметь твою уверенность, — хихикает Валки, — Убор, может, уже украли как раз тогда, когда мы с помощью новейших достижений техники выслушивали важные сообщения.

— Не исключено, — в голосе Гейма прорывается легкое раздражение. — Может, у преступника есть дрессированная горилла, которая влезет по громоотводу, как у Эдгара Аллана…

— Внимание, внимание, докладывает «Стрекоза-три», — раздается голос. — Сообщение для Центральной.

Гейм мгновенно оказывается у стола.

— Центральная слушает. Докладывайте.

— Прибыл автобус, следующий из Ростока через Рибниц-Дамгартен. Из него вышел человек в шляпе и грубошерстном пальто, рост примерно метр семьдесят. Движется по направлению к Центральной. Следовать за ним?

Вот оно, то сообщение, которого Гейм дожидается уже несколько часов. Он невольно запускает пятерню в волосы и отвечает поспешно:

— Нет, оставайтесь на месте и ждите указаний. У меня все.

— Понятно. Все.

Валкаш подошел поближе. Он опирается о столешницу и подается всем телом вперед, чтобы лучше слышать.

— Ну, Тобиас, началось, — говорит Гейм, нажимая кнопку.

— Говорит Центральная. Вызываю «Стрекозу-один».

— «Стрекоза-один» слушает. Мы в курсе и наблюдаем.

— Хорошо. Уведомьте охрану вокруг центрального квартала. Полнейшая осторожность. Не покидать укрытий. Ничего не предпринимать. При появлении подозрительной личности немедленно сообщить. У меня все.

Проходит минут пять, в динамике снова треск: «Говорит «Стрекоза-один» Подозреваемый подошел к кварталу размещения Центральной. Находится в неосвещенном подъезде на северной стороне. Из-за дальности не представляется возможным установить, вошел ли он в дом. Подъехать и выяснить?

— Нет, продолжайте наблюдение. Не двигайтесь. Докладывайте обо всех переменах.

И снова тишина. Валкаш присаживается на краешек кресла, Гейм бесшумно, но тревожно. ходит вдоль узкой полоски света, прочерченной месяцем на ковре.

Время идет. Никаких перемен. Ожидание становится невыносимым. Минут примерно через двадцать, хотя обоим это кажется вечностью, Гейм нажимает кнопку и вызывает «Стрекозу-один».

— Говорит Центральная. Почему не докладываете?

— Здесь «Стрекоза-один»: Положение не изменилось. Подозреваемый еще не покидал подъезда. Все посты находятся на своих местах, Все спокойно, Происшествий никаких.

— Ясно. У меня все.

Валкаш поднимается и сует руки в карманы пальто.

Ничего не смогу с собой поделать. Что-то здесь не так. Почему, спрашивается, этот Тип торчит уже двадцать минут в подъезде? Либо он почуял неладное, либо мы просто ошиблись и никакой это не преступник, а безобидный жилец данного дома, который теперь мирно посапывает в своей постели.

Гейм насмешливо фыркает.

— Тобиас! Ты и сам не веришь в эту чепуху! Но я сейчас подумал: а вдруг этот тип уже в музее? В стенах могли с войны остаться проломы, соединяющие подвалы всех домов.

— Но если он надумает подняться из подвала, он должен пройти поблизости, и мы его услышим.

— А если он влез по оконному карнизу? Или через выступ в стене?

— Как заправский скалолаз? Нет, Мартин, во дворе и на улице стоят наши люди. Они б его увидели.

Гейм пожимает плечами, но ничего не говорит.

— Знаешь что? — вдруг начинает Валкаш. — Я совершу небольшой обход. как-то мне беспокойно.

— Ладно, только не зажигай света и вообще будь осторожен.

— Я всегда осторожен, у меня семья.

Валкаш открывает дверь и бесшумно исчезает в темном коридоре.

Гейм опускается в кресло. Он глядит на часы. Ноль тридцать. А вдруг и в самом деле этот тип что-то заподозрил? Гейм твердо решает при всех обстоятельствах сохранять спокойствие. Сеть раскинута. Надо только не спугнуть дичь неосторожным движением. Спокойствие и еще раз спокойствие!

Тень оконного переплета незаметно переместилась вправо. С запада надвигаются сплошные облака, время от времени закрывая месяц. В соседних домах погасли все огни, телепередачи давно закончились, и граждане спят в теплых постелях мирным сном праведников:

В неуютном кабинете стало заметно холодней, сквозь трещину в оконной раме тянет ветром. Гейм охотно закурил бы, но удерживается от искушения. Он не хочет допустить ни малейшей оплошности. Сейчас все решают мелочи.

Вдруг он встает и прислушивается. Как будто раздался шорох? Может, Тобиас в темноте налетел на какой-нибудь предмет? А куда он вообще делся? Не так уж много залов в этом музее.

Гейм снова глядит на часы. Ноль сорок. пять. Его охватывает смутное беспокойство. Что-то здесь не так. Куда, к черту, запропастился Валкаш? Гейм встает, бесшумно открывает дверь на лестничную площадку, вслушивается. Тишина.

— Тобиас! Где ты? — сдавленным голосом зовет он. Молчание, Он колеблется и все-таки решает на несколько минут отлучиться от телефона, чтобы выяснить причину загадочного шороха.

Он осторожно притворяет за собой дверь, поднимается по лестнице. Темнота — хоть глаз выколи. Все небо закрыто густыми облаками. Ощупью, медленно Гейм добирается до залов природоведения. Огромный морской орел распростер крылья, всевозможные чучела, совы и чайки сидят на ветках и столбах, висят на невидимых нитях под потолком и тихо покачиваются. Время от времени сверкнет чей-то стеклянный глаз, отражая слабый свет уличного фонаря.

Гейм бесшумно пробирается между стендами. Ему как-то не по себе. Это не страх, а какое-то беспокойство, смутное предчувствие таящейся в темноте опасности.

Стой! В углу кто-то есть! Черная неподвижная фигура. Гейм делает шаг вперед! Чучело тюленя гордо высится на подставке.

Лейтенант слышит биение своего сердца и сам на себя злится. Правой рукой он трогает пистолет. Тяжелый прохладный металл возвращает ему спокойствие и уверенность. Он поднимается на верхний этаж. Там расположены залы ранней истории. В самом большом и самом дальнем в стеклянной витрине на красном бархате экспонируется убор Ядвиги.

Гейм идет по длинному темному коридору, по левую и правую сторону которого переходы ведут в залы. Как он ни старается, тонкий коврик под его ногами потрескивает, да изредка скрипят расшатанные половицы. Вдруг он останавливается. Сейчас он уверен — где-то совсем рядом есть другой человек. Неизвестно почему, просто он это чувствует. Глаза его пытаются пронзить тьму, но без малейшего успеха, Он лишь смутно различает дверной проем.

— Тобиас! Это ты? — шепчет он.

Темная фигура возникает в проеме и легко, словно на цыпочках, проплывает мимо Гейма к лестнице, Свет, падающий из окна, освещает на миг серое пальто Валкаша.

— Тобиас, в чем дело? — шепчет Гейм.

Знак рукой, и Гейм послушно идет следом.

Они попадают на чердак, в скосе крыши зияет слуховое окно. Оно распахнуто настежь.

— В чем дело? — уже не шепчет, а шипит Гейм.

Человек прижимает палец к губам: «Тс-с-с!»

Потом он рывком перебрасывает свое худощавое тело через окно и оказывается на крыше. Из тьмы снова выступает на мгновение светло-серое пальто Валкаша, и окно с грохотом захлопывается.