Зарубежный детектив 1975

* * *

Утро приносит солнечный свет и голубое небо. После вереницы дней, скованных промозглым холодом, воздух вдруг потеплел. Аромат влажной земли напоминает о весне.

Маленькая изящная женщина лет тридцати спускается по красным кирпичным ступенькам и нажимает блестящий звонок на дверце, ведущей в квартиру сторожа. Где-то в глубине звякает колокольчик — и больше ни звука. В почтовом ящике торчит сложенная газета. Женщина глядит на свои часы. Ровно десять, как они и договаривались. В музее сегодня выходной, она пришла, чтобы сменить экспонаты в некоторых залах.

Она ещё раз нажимает кнопку звонка, после чего, пожав плечами, выходит во двор и открывает главный вход.

Прохладный воздух встречает ее. В огромном пустом здании стоит тишина, почти зловещая. Женщина спускается вниз, туда, где квартира сторожа. Ее шаги гулким эхом перекатываются под высокими сводами.

Маленькая комнатка пуста. Через спинку одного из плюшевых кресел перекинут костюм, сорочка и фуфайка. Подтяжки лежат на полу. Кровать смята. Женщина заглядывает на кухню. В чулан. Никого. Только канарейка попискивает и мечется в своей клетке. В котельной сторожа тоже нет.

Она поднимается наверх, в выставочные залы, размышляя, можно ли начать работу без сторожа. По дороге она нажимает несколько дверных ручек. Все служебные помещения в нижнем этаже заперты.

Она переходит из зала в зал, заложив руки за спину и поглядывая по сторонам, останавливается, любуется столовым сервизом королевской мануфактуры, поправляет волосы перед большим венецианским зеркалом.

Ясный день заглядывает в окна. Повсюду чистота и порядок. Она решает дождаться сторожа, а чтобы скоротать время, идет полюбоваться еще раз на старую мебель, посуду, кубки. Сторож скорее всего ушел за покупками и с минуты на минуту вернется.

Открыв дверь Курфюрстова зала, она цепенеет от ужаса, хватается рукой за косяк, чтобы не упасть, и закрывает глаза. Но нет, это не сон. Открыв глаза, она видит туже картину.

Старик сидит, поникнув в готическом кресле. Его глаза и рот обмотаны широкими полосами материи, а тело, руки и ноги крепко-накрепко стянуты шнуром от занавески. Витрина рядом с ним пуста, на полу — осколки стекла и клочья халата. Женщина бросается к старику, срывает с его глаз повязку, вынимает изо рта кляп. Сторож остается неподвижен.

В судорожной спешке она начинает разматывать веревку, ломает ногти — они у нее покрыты розовым лаком, — но не заботится о том, как не заботится и о своих брюках из эластика и о новых меховых сапожках под выдру, когда опускается на колени, прямо среди осколков.

Ее бросает в жар, и она небрежно швыряет на пол меховой жакет. Наконец через несколько мучительно долгих минут она развязывает последний узел. Она хватает старика за плечи, трясет, пытается поставить на ноги. С глухим стуком он падает ничком. Она склоняется над ким. Рука у него холодная и твердая, как деревяшка.

Женщина в ужасе вскакивает и опрометью бросается из комнаты. Сомнений нет: старик мертв.