Зарубежный детектив 1975

14

Дождь лил всю ночь, воздух до сих пор сырой, и солнце подернутое дымкой, напоминает непропеченный блин. Гейм стоит в старом берлинском доме на площадке между пятым и шестым этажами, пытается. отдышаться и глядит на блеск мокрых крыш. Постепенно сердце приходит в норму. Курить бы надо поменьше да спортом заниматься побольше, думает он и одолевает последние пол этажа.

Размашистая надпись на медной дощечке гласит: «Иоахим Вагнер».

Дверь открывает химическая блондинка, которая, судя по виду, никак не может осознать, что уже разменяла пятый десяток.

— Доброе утро. Я хотел бы поговорить с господином Вагнером.

— Доброе утро. Вы с фабрики?

Гейм неопределенно мотает головой, что может означать как «да», так и «нет».

— Можно войти? — спрашивает он.

Она нерешительно раскрывает дверь: и пропускает его.

— Вы не подождете минуточку? Муж болен, он лежит. Я сейчас. Как ваша фамилия?

— Гейм.

Кивнув, она исчезает за одной из дверей в конце коридора.

Минуты через две от силы она возвращается и говорит:

— Входите. За угол и первая дверь направо.

Иоахим Вагнер сидит в постели, за спиной у него подложена полосатая подушка, на коленях — поднос с завтраком. У него костлявое лицо, на лбу залысины, кожа желтая. Вид у него неважнецкий, но, может, это болезнь его так скрутила? С первого взгляда никак не скажешь, что ему тридцать пять, а непременно накинешь лет пяток. Тощая шея обмотана пушистым белым шарфом. Когда, склонив голову набок, он глядит на посетителя, недоверчиво и почти враждебно, невольно представляешь себе орла-стервятника, терзающего свою добычу.

— Ты, верно, новенький из фабкома? — спрашивает он и засовывает в рот ложку с яйцом. — Садись, я сейчас кончу.

Гейм придвигает стул к постели.

— Я хочу задать несколько вопросов.

— Каких вопросов? Ты разве не видишь, что я загибаюсь?

И тут же в нос Гейму ударяет струя воздуха, из которой при желании можно добыть по меньшей мере бутыль водки.

— Здорово пахнет водкой, если учесть, что в комнате лежит больной, — говорит. Гейм, отгоняя рукой спиртные пары.

— От гриппа — лучшее лекарство, — бурчит Вагнер.

Гейм пришел сюда, чтобы как можно больше узнать о самом Вагнере и о двух разъездных механиках: Маслаке и Ломейере. Как далеко можно зайти в расспросах, выяснится по ходу разговора. Однако ему претит возможность, если даже отвлечься от того, что это запрещено инструкцией, выступать под чужим флагом и выдавать себя за кого-то другого.

— В данный момент, господин Вагнер, меня мало интересует состояние вашего здоровья. Интересует меня, другое. Вы и ваш напарник Маслак десятого и одиннадцатого ноября были в Вейсенфельзе на обувной фабрике «Аврора». Как и когда вы вернулись в Берлин?

Вагнер отставляет чашку с кофе и, откладывает булочку.

— Ты откуда такой взялся? Непохоже, чтоб из фабкома.

— Верно. Я лейтенант Гейм из уголовной полиции.

Вагнер дергается, чашка звякает, он закрывает глаза и откидывается на подушку. От гримасы, сморщившей его лицо, он кажется еще старше.

— В чем дело? Я ведь задал вам вопрос.

Вагнер нехотя-открывает глаза.

— Из уголовной! — бормочет он. — А я-то, дурак, думал — из фабкома.

— Вы не забыли, о чем я вас спросил?

Вагнер успел оправиться.

— Не-е, — говорит он, — только спустя полгода это вам никто не вспомнит.

— Тогда я немножко помогу вашей памяти. По справке, полученной у мастера Предуна, вы чинили станок для пистонов. Управились одиннадцатого.

А потом?

— Сказал же, что не помню.

— Туда вы как приехали? На поезде?

— Верно, чуть поспешнее чем надо, соглашается Вагнер. На поезде.

— Нет, неверно. Господин Предун видел у ворот ваш зеленый «баркас». При слове «баркас» Вагнер вздрагивает и руки у него судорожно сжимаются. Он сам это замечает и прячет их под одеяло.

— Значит, как же? — наседает Гейм. Когда вы туда выехали, как долго там работали, когда вернулись? — Гейм не дает Вагнеру опомниться.

— А почему вы Маслака не спрашиваете? У него память куда лучше моей.

Гейм насторожился. Почему Вагнер так странно себя, ведет, вдруг он знает об этом деле куда больше, чем можно было предположить сначала?

Лейтенант отвечает с преувеличенной беззаботностью:

— Кого мы спрашиваем и когда мы спросим Маслака, предоставьте решать нам, господин Вагнер.

Человек сидящий в постели, удивленно таращит глаза, потом опускает их и после недолгого молчания говорит неуверенно:

— Мы вечером выехали, потому что все равно могли приступить к работе только ночью, после вечерней смены.

— Это во сколько же?

— Часов в двенадцать, в половине первого.

— Итак, вечером десятого вы выехали из Берлина и где-то в половине первого приступили к работе в Вейсенфельзе.

— Да.

— Когда вы закончили работу?

— Хватило на всю ночь. Может, я и путаю, но, по-моему, мы прихватили и следующий день до вечера.

— Путаете, путаете. Вы уже к обеду управились. К двум часам, к началу второй смены, станок работал нормально.

— Раз вы сами все знаете, нечего меня выспрашивать. — Вагнер отворачивается с обиженным видом и смотрит в окно.

— Не будьте таким обидчивым, рассказывайте дальше!

— Ну хорошо, ну к обеду. Потом еще всякая там писанина, умыванье, переодеванье. Обратно же голод не тетка. Когда мы со всем этим развязались, был уже почти вечер. А я больше суток неё спал. Не мог же я в таком виде садиться за руль и ехать обратно. Да и по технике безопасности это запрещается.

— Следовательно, вы заночевали в Вейсенфельзе?

— Само собой. А то где же?

— В какой гостинице?

Вагнер колеблется, потом исподлобья взглядывает на Гейма.

— Гостиница? — переспрашивает он. — Будто вы сами не знаете, что ни в какой гостинице мы не ночевали.

— Нет? Это почему же?

— Потому что там никогда нет мест. Или ты вообще не получишь никакой комнаты, или получишь, пробегавши полдня. Нет, у нас были в машине надувные матрацы, на них мы и выспались.

— На матрацах, значит? Но где именно?

— Ясное дело, в машине. Груза не осталось, стало быть, места хватило.

— Значит, ваша машина всю ночь простояла на территории фабрики?

Узкие губы Вагнера трогает едва заметная усмешка. Он учуял ловушку, помотав головой, он тянет:

— Не на фабрике, а в городе, на какой-то стоянке.

— Ага. Кто может это подтвердить?

— Как кто? Альберт Маслак, кто ж еще?

— Больше никто?

— Ну, знаете ли, господин лейтенант. Хватит! — не выдерживает Вагнер. — Откуда мне было знать, что полиция спустя полгода потребует от меня свидетелей? Не то я бы обзавелся справкой хотя бы от автоинспекции.

Гейм сохраняет спокойствие.

— Значит, если я вас правильно понял, вы за всю командировку ни разу не расставались с вашим напарником?

— Правильно.

— А одиннадцатого вы не отлучались вместе из Вейсенфельза?

— Нет.

— Вы оба провели ночь в машине, а утром двенадцатого вместе выехали в Берлин?

— Да. Мы устали как собаки и до утра проспали. Сколько раз это можно повторять? — Тут вдруг Вагнера осеняет: — Вы посмотрите лучше в наш путевой лист, там все сказано черным по белому.

Но Гейм не поддается на эту уловку. Он меняет тему.

— Что собой представляет Альберт Маслак?

— Я его мало знаю. О своих личных делах он не разговаривает, из него каждое слово надо вытягивать клещами.

— Чем он занимается в свободное время?

— Вот уж чего не знаю. Насчет выпить с дружками он не мастер. Никуда не ходит, на женщин не заглядывается, и вообще там, где надо тряхнуть мошной, его не ищи.

— Почему? Он так стеснен в средствах?

— Стеснен? Вот уж не сказал бы. Он же гору зарабатывает. Сидит на деньгах, как собака на сене, но никому даже пфеннига не даст. «Чего у тебя нет, — говорит‚ — то никуда и не денется». И все тут. Но если к нему не приставать, ладить с ним можно. А уж в своем деле он мастер, я много чему у него выучился.

— О семье его вы что-нибудь знаете?

— Я вообще ничего не знаю. Вы у него спросите — может, он вам и откроет душу, а со мной он на такие темы не разговаривает. Да и зачем он вам понадобился, этот Маслак?

Гейм отмахивается.

— Вы случайно не знаете, где он сейчас?

— Я-то? Нет! Я ведь третий день не хожу на работу.

— Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о Хельмуте Шербарте?

— С этим я не работал.

— Зато с Ломейером вы работали. Какое у вас о нем сложилось впечатление?

Вагнер резко выпрямляется.

— О Ломейере? Нет-нет, про него я слова не скажу, он и так хотел меня придушить, а я всего только и сказал в столовой, что вот еще бы парочку симулянтов вроде Ломейера, и социальное страхование может вылететь в трубу. Будто я виноват, что он такой…

— Мне нужны только конкретные данные, чтобы…

— Стоп, господин лейтенант, не по адресу обратились, — прерывает его Вагнер, — меня может так занести… Лучше справьтесь на фабрике, пусть они вам и выкладывают все. А я не желаю.

— Нет так нет, заставить вас я не могу, — соглашается Гейм. — Когда выздоровеете, загляните в полицию, мы оформим протокол…

— Значит, это был допрос?

— Ваши показания могут нам пригодиться, я хотел бы иметь их в письменном виде, больше ничего.

— Ладно, приду. Мне скрывать нечего.

«Звучит не слишком правдиво», — думает про себя Гейм, но от замечания воздерживается.

— Ну я пошел, — говорит он и поднимается.

Вагнер спускает ноги на пол.

— Я провожу вас до дверей, господин лейтенант.

Он сует ноги в кожаные шлепанцы, берет со спинки кровати махровый халат.

Выйдя в коридор, Гейм замечает за неплотно задернутой занавеской пару черных сапог.

— Ваши? — спрашивает он.

— Мои, — невозмутимо отвечает Вагнер. — Я часто хожу в бриджах, так что без сапогов мне зарез.

— И пальто из шинельного сукна у вас тоже есть? — походя замечает Гейм.

— Нет, такого я не ношу, я ведь не какое-нибудь старое пугало.

— Разрешите убедиться?

Ордера на обыск у Гейма нет, он имеет право смотреть лишь то, что сам Вагнер покажет добровольно. Но в данную минуту ему важнее не обыск, а реакция Вагнера на поставленный вопрос.

Механик равнодушно пожимает плечами.

— Убеждайтесь на здоровье. Правду сказать, я не понимаю, зачем это вам, но я не против.

Он отдергивает цветастую занавеску. Если спокойствие у него напускное, то надо отдать ему должное, он превосходно играет свою роль.

За цветастой занавеской открывается ниша, где стоит объемистый платяной шкаф. На полках аккуратно разложены сорочки, пуловеры, белье. В среднем отделении висят костюмы, пальто, пиджаки. Никаких признаков грубошерстного сукна. Из чистого любопытства он разглядывает внутреннюю сторону дверок. Они сплошь заклеены пестрыми открытками с изображением автомобилей. Есть и допотопные модели, но больше всего современных грузовиков: «икарусы», тягачи типа «Лейланд», «мерседес»-бензовоз с серебряной звездой на радиаторе, самосвал ИФА-В-50, междугородный автобус «бюссинг», на радиаторе — золотой лев на синем фоне. Гейм поспешно прикусывает язык, чтобы удержать возглас изумления.